По мере того как Канашов ставил задачу, карты командиров покрывались условными значками: красными стрелочками, букашками, обозначающими минометы, синими зубчиками - позиции немцев. Бой за безыменную высоту был продуман до деталей. Все учтено и рассчитано: кто и когда открывает огонь, в каком направлении атакует. Но главное - впереди. Войска должны воплотить эти замыслы в ночном бою.
…Завывала метель, будто пробовала свой голос: тянула от мышиного писка до разбойничьего залихватского пересвиста, резала лицо мелкими стеклянными снежинками. Ветер валил людей с ног. Первыми поползли к озеру саперы. Они открыли путь группе, которая должна была выйти во фланг и тыл безыменной высоты. В проходы устремились пулеметчики и минометчики. Они тянули на лыжных волокушах свое тяжелое оружие и боеприпасы. Разведчики «налегке» оторвались от группы и ушли вперед. Вскоре послышался дробный и частый стук немецкого пулемета. Белую кутерьму метели осветили бледно-матовые вспышки ракет. Немецкий пулемет стрелял короткими очередями. Ответной стрельбы не было. Значит, разведчики «просочились». Тут вскоре провалился в прорубь один из минометчиков, и его едва удалось спасти. Когда подходили уже к «пятке» «носка», открыл огонь немецкий миномет. Пять человек ранено, один утонул. В кромешной тьме долго не могли найти позиции станковые пулеметчики. Один из расчетов набрел на походную кухню немцев и вынужден был вопреки строгому приказу не открывать огня, ввязаться в бой.
Канашов и Коломыченко сидели на наблюдательном пункте в напряженном ожидании. Уже прошли все установленные сроки, но никаких признаков выхода группы к высоте не было. Тоскливо завывала метель. Но вот донеслись частые минометные взрывы на высоте.
- Наши! - схватил комдив за руку Коломыченко. - Значит, началось. Давай подтягивай штурмовые группы. Я сейчас скомандую дивизионной артиллерии.
И вот мутно-белую, крутящуюся кутерьму метели пересилил гром артиллерийского удара, и красноватые отсветы заплясали на высоте.
- Подымай в атаку, Коломыченко, пока немец в себя не пришел…
Вряд ли кто-либо смог описать, как происходил этот ночной бой за безыменную высоту. Все планы были нарушены. Четыре штурмовые группы немцы отбросили шквальным огнем. Пятая группа просочилась вместе с пулеметчиками, что были в тылу, и нанесла удар, который оказался решающим. И как ни странно, потери, понесенные в этом ночном бою, были очень невелики, да и то преимущественно ранеными, и бойцам даже не верилось, что они захватили высоту.
Немцы, обозленные неудачей, обрушили на высоту огонь артиллерии и минометов. Дважды они переходили в контратаки. Но все их попытки не достигали цели. С каждым часом бойцы все глубже и глубже зарывались в землю. Шли последние часы первого года войны. И уже многие, кому позволяли условия встретить новый, 1942 год, собирались в кругу товарищей и друзей.
Торопился на встречу Нового года и Канашов, приглашенный Аленцовой. Но только он сел в машину, как противник начал обстрел полковых позиций шквальным огнем. Несколько снарядов и мин разорвалось неподалеку. Канашов упал. Адъютант склонился над ним, осветил карманным фонариком.
- Убит! - вскрикнул Ракитянский в отчаянии.
Он увидел, что кровь с левой половины лба растекалась черными бороздами по лицу.
- Носилки! Полкового врача ко мне! - крикнул осипшим голосом подполковник Коломыченко.
Канашова внесли в землянку. Руки его бессильно свешивались с носилок.
Пришел военврач третьего ранга, быстро осмотрел раненого и отдал короткие приказания санитарам.
- Товарищ военврач, может, лучше отправить его в дивизию? - спросил Ракитянский.
Врач, хмурясь, сердито глянул на адъютанта.
- Разрешите, я сообщу комиссару? Где у вас телефон, - попросил Ракитянский.
Канашов приподнял голову.
- Где я? Ничего не вижу, будто клеем плеснули в глаза.
- Лежите, лежите, - приказал врач, - сейчас вы будете видеть. Ваше счастье, полковник, силу осколок потерял и ударил по касательной. - В правой руке он держал извлеченный из головы зазубренный осколок. - Тампоны. Дайте сюда скобки и шприц, - слышны были краткие распоряжения врача. - Промойте борной. Вот так, так, - приговаривал он. - Повязку. Через месяц, товарищ полковник, вы забудете об этих неприятностях, если не повреждена кость. Голова болит?
- Шумит немножко.
- Еще бы не шумело… Вас же с ног сбило. - Врач подбросил на ладони продолговатый ершистый осколок.
Ракитянский взял его, завязал в уголок носового платка, сунул в карман.
Вошел радист. На лице - радость. Он включил приемник и поднял кверху палец. Все насторожились.
«От Советского Информбюро… Сегодня войска Закавказского фронта и Черноморского флота освободили города Феодосию и Керчь…».
Лица всех оттаивали, теплели, в глазах светилась радость.
- Нам, товарищи, никак нельзя торопиться умирать, - сказал комдив. - Еще поганые фашисты нашу землю топчут… Давай, старшина, поедем в Поземково.
- А как же рана?…
- Ничего, пройдет.
Комдив поздравил всех с наступающим годом, попрощался и уехал.
В полях бушевала метель. Машина шла на предельной скорости, но как ни спешили - к двенадцати часам не поспевали. И когда подъезжали уже к Поземково, Канашов вдруг приказал:
- Давай разворачивайся, старшина, домой…
Ракитянский удивленно поглядел на Канашова, но сразу же повернул машину назад. «Почему же, когда были уже у самой деревни, вдруг заспешил домой? Может, сильно рана разболелась?»
Канашов долго не мог уснуть в эту ночь: болела рана на лбу, болела голова. Ракитянский сидел возле него, дремал и тотчас вскакивал от малейшего шороха.
Канашов часто вставал и ходил по комнате. В окно сыпало колючим снегом. Взгляд его вдруг остановился на книге, лежащей на подоконнике. Это был небольшой томик стихов Блока в коричневом, замшевом переплете. «Его забыла Нина, - подумал он. - Она любит стихи. Хорошо, если бы она сейчас пришла…» Он взял книгу, погладил по бархатистой коже, и ему показалось, что мягкий переплет сохранил тепло Нининых рук. И от этой мысли стало легче и радостней на душе. «А если она обидится, что я не сдержал слова и не пришел встречать с ней Новый год? Да, я хотел бы его встретить, как и все. Чем я хуже других? Но сейчас я не имею права это делать. Мне доверены жизни десяти тысяч воинов, а за нашей обороной сотни тысяч советских людей. Они нам верят. И я должен быть выше своих личных желаний - это мой долг перед Родиной…»
Опять усилилась головная боль. Канашов лег, отвернулся от Ракитянского, стараясь ничем не показать свою слабость.
- Может, вам воды, товарищ полковник? - робко спрашивал Ракитянский. - Или врача вызвать?
Но на все заботливые вопросы он получал один неизменный ответ: «Ничего не надо», - и со вздохом сожаления опять садился неподалеку от Канашова.
- Ну чего ты мучаешь себя, старшина? Ложись и спи. Надо будет - разбужу, - сказал Канашов.
- Вы же знаете, товарищ полковник: залягу - так намертво, хоть стреляй.
- Ничего, отдыхай, старшина.
Но только Ракитянский смежил веки и с удовольствием расправил усталые ноги, как в дверь кто-то постучал.
«Наверно, Нина», - подумал Канашов, и сердце радостно екнуло в груди.
Старшина нехотя встал и на цыпочках подошел к двери.
- Кто? - спросил он вполголоса, надеясь, что комдив не услышит.
- Дежурный по штабу.
Канашов заворочался, встал.
- Пропусти, старшина.
- Товарищ полковник, на участке первого полка просочился белофинский лыжный отряд силою до двух рот. Подполковник Стрельцов просил доложить, что он не может разыскать командира полка.
Пока дежурный докладывал, Канашов соображал, что делать.
«Первый полк - Бурунова. Где он мог быть? А, его пригласила встречать Новый год Аленцова. Хорошо, если он сможет управлять боем полка после встречи…» Взглянул на часы - половина второго ночи.
- Когда просочились белофинны?
- По докладу начальника штаба, полчаса тому назад.
- Товарищ дежурный, немедленно ко мне Стрельцова. А вы, старшина, готовьте машину, - приказал Канашов.
Начальник штаба дивизии подполковник Стрельцов появился, вскоре и доложил, что полк успешно ведет бой и основные силы врага уничтожены. Но небольшая группа лыжников, примерно до двух взводов, отстреливаясь, ушла оврагами в леса на участок третьего полка. Этот малочисленный полк был выведен во второй эшелон дивизии для пополнения. Командир полка принял все меры, чтобы захватить в плен или уничтожить лыжников.
Канашов позвонил командиру полка. Майор Сизов доложил:
- Товарищ полковник, группа белофиннов окружена. Мы предложили им сдаться в плен. Они ничего не ответили.
