Ну и пошли мы по проселку вдоль лесной опушки.
Вдали слева показалась какая-то деревенька. Как назло, на дороге ни одного указателя. Обычно немцы этих знаков и указателей где надо и не надо натыкают, а тут ни одного. Оторвались мы от леса, вошли в кусты, что на берегу речушки курчавились. И вдруг видим — ковыляет по проселку дед с палкой в руке, седобородый, в полотняной сорочке. Лето, а на ногах у него валенки, на голове высокая овчинная шапка. В нашу сторону идет, вот-вот с нами поравняется.
Я обрадовался такой оказии: наш же ведь, советский дед, не немец. Высовываюсь из кустов и кричу:
— Дедусь, подойди-ка на минутку!
Старик остановился, оторопело глянул в нашу сторону, затем как даст стрекача, только пыль из-под валенок летит.
Вася за ним вдогонку, настиг, схватил за руку, к кустам потянул. И мы с радистом тут как тут подоспели.
— Что же это ты, дедусь, от своих драпаешь? — сказал я деду с укоризной.
Запыхавшийся старик испуганно смотрел на нас, и я подумал, что это не иначе как бывший кулак, раз от нашего брата, советских бойцов, улепетывать вздумал.
— Не бойся, папаша, — сказал я как можно ласковее. — Кто ты и куда идешь?
— Я-то? — переспросил старик и промолвил трясущимися губами: — Известно кто: колхозник. В гостях у дочки был, а теперь домой топаю.
— Больно вы напуганы, дедушка, — сказал Вася. — Видно, нет житья вам в неволе.
Старик промолчал.
«Холуй немецкий, — снова подумал я. — Кому неволя, а ему гитлеровцы, видно, по душе пришлись».
— А что это за село впереди? — спросил Федюнин. — Называется как?
— То Кочетовка, — ответил дед.
— И еще есть села поблизости?
— Знамо, есть.
— Какие?
— Леворучь от Кочетовки — Носовка, праворучь — хутор Буденновский, а за Кочетовкой, у самой железки, — Березовка.
— Гарнизоны большие в селах? поинтересовался я.
— Хватает, — ответил старик и, осмелев немного, в свою очередь, спросил: — А вы кто же будете?
— Как — кто? — воскликнул я. — Разве не видишь? Красноармейцы. От части своей отстали, из окружения выходим.
— И документики у вас есть?
Никаких документов у нас не было, и я соврал:
— Были, да мы их сожгли, чтоб врагу в руки не попали.
— Понятно, — кивнул старик и, тоскливо взглянув в сторону деревни, спросил сдавленным голосом: — Вы что ж, кончать меня будете?
— Откуда ты взял?
— Да так… Время такое.
— Запомни, папаша, — сказал Федюнин. — Мы своих не трогаем. Можешь идти на все четыре стороны, но, если вздумаешь выдать нас или сболтнешь кому, что встречался с нами, тогда уж сам пеняй на себя. И под землей не спрячешься.
— Вам что, перекреститься или как?
— Не надо! — махнул я рукой. — Верим, что не выдашь.
— Так мне идти можно?
— Нет, погоди! — сказал я. — Прежде мы уйдем, а ты потом, минут через десять.
— Воля ваша, — кивнул старик. — Могу и погодить…
Мы вернулись в лес, наблюдаем из-за деревьев, что дед будет делать. А он посидел немного, потом медленно поднялся, долго глядел из-под ладони в сторону леса.
— Не решается идти, — сказал Федюнин. — Чудной какой-то. Надо ж было, спрашивает: «Кончать будете?» Видно, фашисты страху ему нагнали.
— Мы-то не фашисты, — заметил я. — Чего же нас он испугался? Значит, совесть не чиста.
— Не думаю, — сказал Вася. — Пуганая ворона куста боится. Может быть, и старик как та ворона…
Постояв минут пять на месте, дед заковылял к деревне. Оглядывается, как вор, будто ждет, что за ним сейчас гнаться будут. Дошел до поворота дороги, еще раз посмотрел на лес и сразу нырь в кусты. Видим только, как его шапка над листвой мелькает. По-спринтерски ноги уносил.
Взялись мы снова за карту. Действительно, вблизи указанного на ней места высадки проходила железная дорога, но ни Березовки, ни Носовки, ни Кочетовки не значилось.
— Все перепутал старик от страха, — сказал Вася.
— Такой не перепутает, — проворчал я. — Наврал, леший, чтобы нас с толку сбить.
— Сматываться нужно, — предложил Федюнин. — Как бы этот дед и впрямь фашистскую свору сюда не привел.
Посоветовались. Решили обойти село, что старик Кочетовкой назвал, не с востока, а с запада, кустами и перелесками, подальше от леса, чтобы обмануть фашистов и деда. Если он и приведет их в лес, то и они, и их проводник в дураках останутся.
Так мы и сделали. Опять в кусты перебрались, потом через нивы метров триста ползли, пока в неглубокую балку попали, и по этой балке двинулись к перелескам. Вскоре Кочетовка к юго-востоку от нас осталась. Вдали, севернее, прямо к востоку другое село. Значит, дед правильно указал их расположение.
«Надо сильнее следы запутать», — подумал я и предложил пробраться между селами снова на восток, к лесам. Вася и Федюнин согласились с такой мыслью. Ну и начали мы обходить Кочетовку теперь с севера. Добрались наконец до невысокого пригорка, к развилке дорог. Смотрим — столб стоит с дорожными указателями. Нет, старик не обманул: правильно назвал села. До Кочетовки — два километра, до Березовки — три, до Носовки — километр.
Я опять за карту… Сущее наваждение: нет на ней таких сел. Всползли мы на поросший бурьяном пригорок, чтобы окинуть взглядом всю округу, и… замерли. Нивы, кустарники, перелески ну просто кишат людом. Кто с вилами, кто с косами, кто с топорами.
— Куда это они? — спросил Вася.
Я сразу понял, в чем дело.
— Не видишь, что ли? — отвечаю. — Нас в кольцо берут. Выдал-таки дед, выследил и на след наш навел.
Растерявшись, мы не обратили внимания на то, что ни одного немецкого солдата среди крестьян не было. Верно говорится: у страха глаза велики. От пригорка до леса, что между Кочетовкой и Носовкой вклинился с полкилометра, не больше. Вижу, вроде в этом направлении людей раз-два — и обчелся. Кричу: «За мной!» — и первым во всю прыть к лесу бросаюсь. Вася не отстает от меня, а вот Федюнин не поспевает: мешок с рацией что-нибудь да весит. Я подбежал к нему, говорю: «Давай рацию мне!» Замешкались мы немного, а когда обернулись к лесу, глядим, прямо перед нами, будто из земли выросши, человек тридцать стоит: мужчины, бабы и тот самый дед, но уже без палки, а с косой в руках.
— Кидай оружию, фашистская сволочь! — кричит высоко, чуть голос не срывая. — Только стрельнете, гады, враз в шматки разнесем всех.
«Вот это номер! — опешил я. — Ведь это нас фашистской сволочью обзывают!»
— Ты что, старый, из ума выжил? — гаркнул я во всю силу своего баса, злостью вскипев. — Или тебе повылазило?
А уже окружены мы со всех сторон. Детвора и та примчалась, и все люто на нас смотрят.
— Товарищи дорогие, красноармейцы мы! — кричу пуще прежнего, обращаясь ко всем. — Где же вы фашистов видите! Сволочь эта уже давно огонь бы по вас открыла.
— Да что с ними рассусоливать? — заорала дородная женщина, а у самой лицо так и пышет жаром. — Хрицы это под красноармейцев ряженые. Бей их, супостатов, раз оружия не кладут.
— Кидай оружие! — полетело со всех сторон. — Разведчики это гитлеровские! Парашютисты к нам в тыл скинутые.
Что было делать? Свои люди по ошибке нас за гитлеровцев приняли. Шутки с разъяренной толпой плохи. И мы сложили оружие, подняли по требованию крестьян руки.
— А теперь к коменданту, на станцию их сволокем! — распорядился дед, верховодивший всеми.
— Какому коменданту? — спросил я.
— Известно, к какому, — ответил дед. — Я сразу распознал вас, шельмы. Документики тю-тю. Из окружения, мол, выбираются. Вот вам и окружение, наше, советское, из него не вырветесь, голубчики.
— Говорится ж вам, что и мы советские! — вырвалось с горечью и досадой у Васи.
Кто-то подтолкнул его в спину.
— Иди, иди! Комендант разберется.
И повели нас по проселку к Березовке, на железнодорожную станцию. Как мы ни пытались завязать разговоры, никто не отвечал нам. Конвой был солидный, пестрый, многоголосый.
Досада меня так и распирает, а Вася вдруг ну хохотать вовсю. Толпа притихла.
— Рехнулся уже один! — услышал я.
А Вася знай смеется и говорит сквозь смех:
— Ну и ну! Вот так вражеский тыл. Потеха!
Подошли к станции. Мы уже не удивились, когда увидели в комендатуре советских бойцов и советского офицера. Я понял все: штурман ошибся и высадил нас не в тылу врага, а в тылу наших войск. Но особенно обидно стало, когда и комендант отнесся с недоверием к нашим словам.
— Выясним, проверим! — сказал он сухо и посадил нас под стражу.
Впрочем, осуждать его не приходится: ведь документов-то, подтверждающих наши слова, не было.
К вечеру все выяснилось. Комендант связался по телефону со штабом армии, и оттуда за нами прибыл на автомашине майор Данильцев.
— Так вот где вы, оказывается! — широко улыбнулся он, увидев нас на перроне. — А мы уж думали, что с вами беда какая-то стряслась. Самолет ведь до сих пор не вернулся. Как только связь с ним прервалась, полковник отправил вторую разведывательную группу. Она уже на месте.
