Как-то, никому не сказав ни слова, он уехал в Москву. Там разыскал своего старого сослуживца по КГБ, которому верил, и откровенно с ним поговорил.
— Я не верю ни Автурханову, ни Масхадову, ни Хасбулатову, ни Лабазанову, ни Чолтаеву, ни Гантемирову, ни кому-либо другому, — говорил он приятелю. — И в первую очередь не верю я Дудаеву. Но, с другой стороны, я не желаю делать вред своему народу, своей земле. Я убежден, что с Дудаевым и его боевиками необходимо всемерно бороться, что это будет благом для моих земляков. Бороться любыми способами, кроме, конечно, военных. Открыто выступать я не стану — хватит с меня 91-го года. Но если смогу быть полезен в том, чтобы свалить Дудаева законными средствами, без крови и без смертей невинных людей, буду рад. Сейчас во всех нормальных странах поняли, что необходимо объединяться, одни лишь мы желаем делиться до бесконечности. Я убежден, что Чечня не должна отделяться от России, что она не должна стать детонатором всего Северного Кавказа. Но и воевать против своих земляков я не стану. Я не знаю, как быть. Потому и пришел к тебе…
Какие поручения он выполнял до сих пор, Александр не знал. Но на Лубянке охарактеризовали Умара как очень ценного человека, имеющего влияние, связи и авторитет, готового помочь разыскать и вызволить паренька. Ведь Умар работает не за деньги, а из искреннего убеждения, что именно так он выполняет свой долг перед своим народом. Ставит при этом одно лишь условие: все, что он делает, не должно быть направлено в ущерб землякам.
И вот Максимчук сидел у этого человека дома, во дворике, под сенью начинающего желтеть виноградника. На столе теснились бутылка местного коньяка, бутыль домашнего вина, блюдо плова, южные фрукты-ягоды в вазе, еще что-то, имени чему москвич подчас не знал.
За столом они сидели вдвоем. За гостем ухаживал сам хозяин.
— Попробуй, Саша, вот это. — На тарелочке горочкой источали аромат горячие зеленые шарики. — Это долма, голубцы в виноградных листьях… У вас, я слышал, их готовят в листьях смородины, тоже, говорят, неплохо. Но я не пробовал… Лоббио, лоббио угощайся, — показывал он на другую тарелку, — это яичница со стручками зеленой фасоли…
— Умар, дружище, все попробую, если только не лопну, — смеялся, шутливо подняв руки, Александр. — Сдаюсь на милость победителя!
Хозяин вновь наполнил рюмки, приподнял приветственно, чуть пригубил и поставил свою на стол. Максимчук поступил так же.
— Нет-нет, Саша, так не положено. Это мне сегодня работать, а тебе — отдыхать. Так что можешь выпить.
Он подкладывал и подкладывал яства Максимчуку и с видимым удовольствием наблюдал, с каким аппетитом ел гость.
Из глубины двора показалась молодая симпатичная девушка, дочь Умара. Она подавала на стол и теперь несла еще одно блюдо.
— А вот и манты! Ты любишь манты, Саша?
— Ты что, на убой меня откармливаешь? — смеялся Максимчук, распустив брючный ремень на одну дырочку. — У вас что же, людоедство процветает?..
Ему было хорошо и покойно в этом доме.
11.30
Лишь за чаем заговорили о деле.
— Сегодня днем, в крайнем случае к вечеру, у меня будет информация, где прячут этого мальца.
— Как же ты ее получишь? — заинтересовался Александр. — Бандиты, наверное, скрывают это?
Умар добродушно засмеялся:
— Конечно, если бы это попытался узнать ты, тебе не хватило бы и недели, с какими бы рекомендательными письмами ты сюда ни прибыл… Я — другое дело. Здесь многие знают, где я прежде работал, и тем не менее мне скорее что-то скажут, чем тебе, нечеченцу. Кроме того, есть такое понятие, как старые связи.
Александр усмехнулся, вспомнив вчерашний разговор со Струшниковым. Но спросил иное:
— Ну а если нам удастся все сделать? У тебя неприятностей из-за этого не будет?
Хозяин ответил не сразу.
— Кто его знает, Саша… Надеюсь, что нет. Тем более свое участие в этом деле я афишировать не собираюсь… Тут еще важно, к какому тейпу принадлежит группировка, которая держит парня у себя.
— Тейпу, ты сказал? А что такое тейпа?
— Тейп, — поправил Умар. — Как бы это объяснить… В русском языке нет прямых аналогов этому слову. Это род, клан… Ну, тейп, одним словом. Внутри тейпа все родственники, все помнят родню едва не до сорокового колена. Существует внутренняя иерархия… Взаимоотношения между отдельными тейпами бывают различными. В единстве они выступают только против других национальностей, поэтому вы чаще всего даже не подозреваете о существовании внутреннего дробления чеченцев на группы. Но главное при этом — принадлежность к конкретному тейпу автоматически, изначально определяет отношение к тебе представителей других тейпов.
— Кажется, я понял. Получается, что, если Леня содержится у представителей твоего тейпа или тейпа родственного, как бы это сказать, союзного твоему, действовать тебе будет легче. Если же нет, ситуация несколько осложняется. Правильно?
— Примерно так. В общем, сегодня к вечеру ситуация должна проясниться.
— Умар, у нас совсем нет времени. Послезавтра — день уплаты выкупа. Как бы ситуация ни складывалась, операция по освобождению парня должна состояться послезавтра в полдень.
— Я все знаю и понимаю, Саша. Но у нас здесь сейчас обстановка очень уж нехорошая. Как раз про такие вот случаи и говорил Остап Бендер: быстро только кошки плодятся. Или по-другому: если собрать вместе девять беременных женщин, это не значит, что ребенок родится через месяц… Сколько искусственно ни форсируй события, этим решение вопроса не ускоришь. Поверь: наш с тобой вопрос обязательно будет решен. Но только в то время, когда для этого сложатся благоприятные условия.
— Ясно. Это я так сказал, не с целью поторопить. Значит, если мы к вечеру будем знать, где и кто держит Леонида…
— …то это не значит, что мы сразу схватим автоматы и начнем стрелять. Понимаешь, Саша, тут у нас, на Кавказе, действуют свои законы. Какие бы тейпы ни имели отношение к этому делу, тебе лично вмешиваться в него вообще нельзя ни при каких условиях. Освобождать мальчишку наши люди будут сами, без тебя.
— То есть как?
— Подробности мы обговорим потом. Сейчас тебе нужно просто набраться терпения и ждать.
— Вот что мне всегда удавалось с трудом — это пассивно ждать развития событий… Объясни по-человечески, почему я должен ждать, пока твои ребята будут делать наше с тобой дело.
Умар ответил не сразу. Да и потом говорил раздумчиво, прищелкивая пальцами и подбирая слова, стараясь тщательнее выразить свою мысль.
— Понимаешь, Саша, мы, чеченцы, между собой можем бороться, драться, воевать, враждовать… Словом, делать все, что сочтем необходимым в конкретной ситуации. Но при том это останется нашим внутренним, внутринациональным делом. Понимаешь?
— Не совсем. Ты же сам только что говорил, что между тейпами отношения могут быть различными.
— Говорил… Ну как тебе объяснить… Вы, русские, можете между собой ссориться, привлекая даже инородцев и расстреливая собственное правительство из танков. Вы все это можете себе позволить, потому что вас очень много. А нас мало. Поэтому мы тоже можем ссориться, драться, стрелять в свое правительство из танков и с вертолетов, но при этом не станем открыто привлекать инородцев к внутринациональным столкновениям. Мы, как бы друг к другу ни относились, обязательно друг за друга держимся, даже если воюем друг с другом. Мы воюем только внутри своей нации, перед внешним врагом мы едины. Человек, который призовет союзника со стороны, не будет понят большинством чеченцев. Понимаешь теперь? Если ты лично вдруг примешь участие в операции в составе одной из наших группировок, против нее ополчатся все остальные чеченцы. Даже если все остальные будут осознавать, что твое дело абсолютно правое, этим ребятам не простится, что они приняли в свои ряды нечеченца против коренных чеченцев.
— Бред какой-то.
— Это не бред, Саша, — нахмурился хозяин. — Это национальная традиция.
— Прости, пожалуйста, Умар, я не хотел тебя обидеть. Я имел в виду…
— Я понял, что ты имел в виду. С точки зрения европейца все это, конечно, феодальная дикость и средневековая бредятина.
— Ну зачем же ты так…
— Только не надо перебивать… Я все это сказал с одной лишь единственной целью: чтобы ты понял, насколько по-разному к одному и тому же действию относятся разные народы. Вдумайся вот во что. Если во время освобождения мальчишки, из-за которого ты приехал, начнется стрельба, даже если кто-то пострадает при этом, чеченец с чеченцем потом этот вопрос как-нибудь уладят. Но если в деле примешь участие ты, нечеченец, дело может принять такую направленность, что предсказать последствия попросту невозможно.
— Знаешь, Умар, у меня есть друг, который пишет такие маленькие притчи-миниатюры. Вот одна из них. В одну повозку впрягли коня и трепетную лань. Коню от этого было плохо, потому что он привык тянуть воз, а тут рядом кто-то трепыхается в постромках, а толку от него никакого. Лань тоже возмущалась: как же это меня, такую трепетную, — и вместе с каким-то битюгом впрягли… Но знаешь, кому хуже всего от этого пришлось? Хуже всего было тем, кто находился в повозке…
