— Давайте посмотрим кое-кого из ваших людей за работой, — вежливо говорит Порта и направляется в разделочную секцию. — Я докажу вам, герр штабс-фельдфебель, что для руководства такой секцией требуется ум. Сколько безмозглых идиотов решают сменить профессию и покупают мясную лавку! Представьте себе, что сапожник, который в жизни не продавал ничего, кроме обуви, встанет за прилавок мясной лавки! Какой ветчины этот болван нам нарежет? Он может даже стать поставщиком вашего любимого ресторана, где вы и другие любители айсбайна[65] собираетесь каждый четверг. У вас будет странный вид, когда обнаружится, что ваш айсбайн представляет собой, благодаря вашему сапожнику-мяснику, рыло дикой польской свиньи. Но, может быть, вы добросердечный человек, стараетесь думать о людях самое лучшее, поэтому отведаете чуточку этой странной пародии на айсбайн, лежащей на вашей тарелке. Если вы не вышколенный прусский аристократ, то швырнете всю эту мерзость в рожу официанту и измажете горчицей толстую северо-немецкую Hausfrau[66], которой посчастливилось получить настоящий айсбайн. Представьте, сколько неприятностей может принести такая перемена профессии. Если в ресторане преобладает истинно немецкая культура, то меню по четвергам будет состоять только из айсбайна с кислой капустой, и вы будете не единственным разочарованным гостем. Одно из самых опасных существо на свете — разочарованный любитель айсбайна.
— Это что такое? — рычит Порта в притворной ярости, ударив кулаком по куску мяса с такой силой, что мясники Брумме испуганно подпрыгивают.
— Окорок, — подавленно отвечает Брумме. Это была часть, отложенная для оберштабсинтенданта, который всегда закрывал глаза при проверке.
— Хватит! Я слышал все! — возмущенно кричит Порта. — Меня тошнит! Любой торговец поймет, что это испорченный окорок. Герр штабс-фельдфебель, я вскоре буду вынужден напрямик заявить о существующих здесь неармейских условиях. Потребуй фюрер сочный кусок мяса, вы попадете в беду, если позволите одному из ваших «моисеевых драгун» отрезать этот кусок. Это будет оскорбление вождю Германии — который не питает симпатии к евреям.
— У меня на складе евреев нет, — угрюмо отвечает Брумме, изо всех сил стараясь скрыть ярость за безупречным военным поведением.
— Вы не можете быть уверены в этом, — холодно отвечает Порта. — Но, допустим, один из ваших подчиненных отрезает кусок мяса для фюрера, не зная, что Адольф не любит обрезков и сухожилий.
— Я думал, фюрер вегетарианец, — удивленно возражает Брумме.
— В нашем национал-социалистическом обществе каждый имеет право думать, что хочет, — поучает Порта, подняв палец. — Он должен только верить в фюрера. Но, может быть, вы захотите отказать главнокомандующему в праве на кусок мяса без сухожилий?
— Нет, упаси Бог! — испуганно выкрикивает Брумме. — Если б фюрер потребовал кусок мяса, я бы сам его отрезал, — гордо заявляет он и решительно берет разделочный нож. — Я бы резал вот так!
Нож мелькает, и на столе с поразительной быстротой оказывается замечательный кусок мяса.
Порта презрительно улыбается, достает из кармана маленькую лупу, испытующе ощупывает кровавое мясо и, вскинув брови, обращается к Малышу.
— Что скажешь об этом куске приманки для крыс?
— Людям в пищу он не пригоден, — бесстыдно лжет Малыш, хотя в уголках рта у него выступает слюна. — Одни сухожилия! Если б я не знал, что это такое, я бы подумал, что это засушенная задница покончившего с собой еврея.
— Слышите, герр штабс-фельдфебель? — улыбается Порта. — До войны Кройцфельдт был начальником особого подразделения на Реепербане[67]. Его участок простирался до дальней стороны Кёнигштрассе в Альтоне.
«Четыре два-а, особый отдел гестапо», — думает Брумме, некогда владевший уютным ресторанчиком на Хейнхёйерштрассе. Два визита из этого отдела стоили ему семи месяцев тюрьмы. Теперь нужно соблюдать осторожность. «Господи, пусть Германия проиграет и эту войну», — мысленно молится он.
— Я не утверждаю, что вы отрезали плохой кусок мяса, — продолжает Порта, — но он не для знатоков. У вас нет необходимых научных познаний в анатомии. Генерал-инспектору армейских школ снабжения продовольствием следует лучше обучать таких специалистов, как мясники, повара, пекари. Даже в нашем национал-социалистическом государстве всеобщего благосостояния много таких людей, которых нужно подгонять пинками. Благосостояние порождает лень и равнодушие. Каждый ищет удобного кресла, чтобы усесться в него и дожидаться пенсионного возраста. Герр штабс-фельдфебель, все это благосостояние совершенно неестественно. Человеку необходимо добывать себе хлеб в поте лица. Тогда он хороший, послушный, и, когда ему дают что-то, вежливо благодарит.
Но что происходит теперь, когда у каждого всего вдоволь? Все хотят большего и даже завидуют женам, если те получают в подарок какие-то пустяки от щедрых людей. Такое общество порождает доносчиков, провокаторов, а это верный путь к гибели. Это называется социализмом! Я называю это раем для избалованных домашних животных! Тьфу!
Брумме отказывается верить своим ушам. Он еще не слышал такой резкой критики национал-социалистического режима. И полностью согласен с Портой, но признавать это не собирается. Порта умело точит длинный мясницкий нож и придвигает к себе целый говяжий бок.
— Нельзя резать мясо так, как вы и ваши подчиненные. Неужели никогда не слышали о сухожилиях, мышцах и предательски маленьких костях?
Брумме качает головой и больше не пытается его понять.
— Подумайте о коже, — с удовольствием кричит Порта. — Это секретная строительная система природы, необходимая всем живым существам, и двуногим, и четвероногим — от шлюхи с Санкт-Паули[68] до свиньи из Восточной Галиции. Без кожи, мой дорогой герр штабс-фельдфебель, вы были бы совершенно беспомощны. Это необходимо знать каждому мяснику, без этого знания он не сможет вырезать кусок мяса. Кожа — особое приспособление, которое удерживает все вместе. Здесь требуется тонкий разрез. Думаю, вы понимаете меня, герр штабс-фельдфебель, — с надменным видом кричит Порта. — Длинный тонкий разрез до вены пенисцелум. Это не имеет никакого отношения к пенису. Знаете, что такое пенис, герр штабс-фельдфебель? — спрашивает он с широкой улыбкой. Брумме, уже напоминающий перегретый котел, из которого нужно выпустить избыточный пар, ответить не в состоянии.
— Пенис, — продолжает Порта, — это до смешного вялый хрящ, болтающийся между ногами мужчины, который малокультурные люди именуют непристойным словом. Смотрите, мы продолжаем резать и получаем кусок, который, брошенный на кусок брезента, получит золотую медаль на любой художественной выставке. Это совсем то же самое, когда художники корежат ржавую велосипедную раму, на место руля приваривают чайник, а на место седла водружают часть унитаза. И это не что иное, как высокое искусство! Дикий бред страдающего белой горячкой алкоголика, в котором никто ничего не может понять. Однако любой провинциальный муниципалитет с удовольствием истратит заработанные тяжким трудом деньги налогоплательщиков на приобретение этого чуда, чтобы выставить его в парке культуры и отдыха родного города. Помните, герр штабс-фельдфебель, ту замечательную пьесу, которую давали в Бергтеатре с Эмилем Яннингсом в роли Великого Выборщика? Я вспоминаю третий акт, где этот известный на всю страну мерзавец сидит с половиной оленя в зубах, и на его жабо течет сок. Это не просто спектакль, герр штабс-фельдфебель, это происходило в действительности, когда Великий Выборщик лежал на привале возле виноградников на склонах гор севернее Зальцбурга и с жадностью смотрел на замок. Повар, который приготовил оленину, был мастером из мастеров, бывшим мясником из Моабита. Его произвели в оберсты с правом носить почетную шпагу, украшенную бантом цветов государственного знамени.
— Господи, — говорит в замешательстве Брумме, — неужели такое может вправду произойти с поваром?
— Очень редко, — отвечает Порта. — Насколько я знаю, это случалось всего дважды в мировой истории. Но вот поистине замечательный кусок мяса, — восторженно выкрикивает он и любовно похлопывает по большому куску.
— Превосходный, — в удивлении хвалит Брумме. — Ему поистине место на столе главнокомандующего, но поскольку главнокомандующий ничего не знает о его существовании, думаю, нам нужно съесть этот кусок самим.
— Я не такой дурак, чтобы отказываться, — улыбается Порта. — Голод всегда был для меня самой большой проблемой. Даже когда ел вдоволь за хорошо накрытым столом и убеждал себя, что сыт, мой взгляд неожиданно падал на человека, жадно поглощавшего фаршированного голубя. Мой ненасытный желудок тут же начинал бурчать, и слюна текла между зубов. В такие минуты я готов был совершить убийство ради того, чтобы впиться зубами в этого голубя. Обычно я могу быстро обглодать две кости, чтобы успокоить желудок на несколько минут! Но после одной-двух отрыжек начинаю есть снова.
