— «Хвост» не притащила?
— Нет.
— Уверена?
— Конечно! Да что случилось?
В гостиной ей навстречу поднялся Агустин Солано. Теперь он входит в состав подпольного ЦК компартии. Видятся они теперь не так уж часто. А когда-то, в Антофагасте, когда он от горкома отвечал за работу с молодежью, Эулалиа Ареко и ее комсомольская ячейка частенько выслушивали наставления старшего товарища.
Впрочем, в те времена он и сам был довольно молод — ему тогда едва перевалило за тридцать.
Сейчас на висках уже проступила седина — преждевременная для мужчины, которому сорок с небольшим. Но румяное лицо маленького толстяка осталось почти таким же свежим, как в былые годы. Только две — не морщины даже, а скорее неглубокие бороздки — распадками залегли на полных щеках от переносицы вниз.
Из Антофагасты Агустин Солано уехал по той же причине, что и Эулалиа с отцом. Втроем они приняли участие в разоблачении провокатора, проникшего в подполье. Агент охранки был уничтожен, но пиночетовцы могли догадаться, кто приложил руку к этому тяжкому для них провалу, и троице пришлось срочно бежать из города. Они обосновались в Сантьяго, где легко затеряться в столичном многолюдье. Изменили имена.
В далекой Антофагасте Солано был довольно известным радиорепортером. Эулалиа помнила: с посторонними он тогда держался с неизменным благодушием — к губам привычно приклеивал беспечную улыбочку и, лишь встречаясь с товарищами, стирал с лица наигранную веселость.
Сегодня взгляд его был тяжел, озабочен.
Из соседней комнаты вышел дядюшка Эрнан. Он жил здесь под видом отца Орасио Вердехо. К их комсомольской ячейке этот пожилой рабочий-печатник, естественно, не принадлежал.
— Здравствуй, милая, — сказал он, оттирая тряпкой типографскую краску с ладоней. — Руки не подаю. Измажешься.
Кроме Орасио, никого из членов их ячейки не было, странно. Ведь на сегодня назначено собрание!
— Встречалась нынче со своим лейтенантом? — начал разговор Вердехо. — Да садись же, наконец! — Он пододвинул ей стул.
— Встречалась, — пожала плечами Эулалиа. Она решительно ничего не понимала. — Вращалась, так сказать, в великосветском обществе: была с Мануэлем на конкурсе красоты в «Каррера-Хилтоне».
— С Мануэлем… — буркнул Орасио. — Большие друзья вы, я вижу.
— Друзья! — с вызовом ответила девушка. — А почему бы и нет? Мануэль определенно настроен против хунты. Я думаю, хватит его прощупывать. Пора поговорить с ним начистоту, предложить включиться в нашу борьбу. Связь он держал бы только со мной. Так что риск для организации невелик.
Она говорила и видела, что слова ее никого не убеждают. И не могла взять в толк, почему. Разве Орасио не говорил ей, что в армии тоже недовольные есть, что их надо вовлекать в борьбу, что компартия и комсомол не могут и не должны обособляться? «Союза с другими партиями Народного единства недостаточно, — говорил Вердехо. — Необходимо создать широкий антифашистский фронт всех демократических, всех патриотических сил страны».
— Риск невелик, говоришь? Да этот твой Фуэнтеальба…
— Подожди, Орасио. Расскажи, Эулалиа, поподробнее, почему ты считаешь, что этому лейтенанту можно доверять? — попросил Агустин Солано.
Она стала припоминать подробности последних встреч с Мануэлем, свидетельствующие в его пользу. Рассказала и о том, как сегодня Фуэнтеальба и бровью не повел, услышав ее малопочтительное замечание о «мумиях».
Трое ее собеседников внимательно слушали.
Солано задумчиво покачал головой:
— Похоже, он хочет втереться в доверие. — И, заметив, что Эулалиа готова ему возразить, остановил ее, успокаивающе подняв руку. — Не горячись. Ты не знаешь того, что нам стало известно сегодня.
А стало известно вот что.
Накануне провалилась одна из конспиративных квартир социалистической партии. Дядюшка Эрнан случайно стал свидетелем этого. Он шел на ту квартиру к товарищам, чтобы взять у них какую-то нужную ему деталь ротатора, и уже подходил к дому, когда у подъезда остановилась машина с солдатами. Из кабины водителя на тротуар соскочил лейтенант Мануэль Фуэнтеальба.
— Да, да, милая, это был он, — сокрушенно кивнул головой дядюшка Эрнан. — Я не мог ошибиться. Я ведь видел вас вместе на прошлой неделе. А память у меня на лица сама знаешь какая.
— Арестовали товарищей? Или удалось бежать? — Эулалиа сумрачно смотрела на старого печатника, морщинистое лицо которого, серое от вечного недоедания, было печально.
— Схватили всех. Чувствительный удар для социалистической партии. И у МИРа[2] — тоже провал. На этих днях разгромили одну из их групп. Чудом избежал ареста лишь Фульхенсио Мухика. Не знаете его? Неплохой паренек, только горяч не в меру.
— Вернемся к твоему лейтенанту… — вступил в разговор Агустин Солано, обращаясь к девушке.
— Не называйте его «моим»! — оборвала Эулалиа.
— Так вот, о лейтенанте… — невозмутимо продолжал Солано. — Через наших людей на флоте мы вновь попытались сегодня утром навести справки о Фуэнтеальбе. — Он сказал «вновь», поскольку в первый раз такая попытка, оказавшаяся безуспешной, была предпринята, когда Эулалиа получила задание продолжить знакомство с офицером. — Удалось выяснить: Мануэль Фуэнтеальба… — Тут Солано сделал паузу и жестко закончил: — Миниатюрный красавчик Мануэль Фуэнтеальба — сотрудник СИН[3].
— Иначе говоря, сотрудник охранки, — вставил Орасио Вердехо.
— Так… — только и нашлась что сказать Эулалиа.
Помолчали.
— Сделаем выводы, — заключил Солано. — Первое: вовлечение лейтенанта в движение сопротивления, естественно, отменяется. Второе: Эулалиа под предлогом какого-нибудь нового увлечения — мало ли юношей в Сантьяго! — дает Фуэнтеальбе отставку. Третье: на некоторое время, скажем, месяца на два, на три, она прерывает все контакты с членами ячейки и «забывает» адрес этой квартиры.
— Но почему?.. — Эулалиа поперхнулась. — Я хочу сказать, почему меня отстраняют от активной работы?
Солано, обычно неторопливый в движениях, неожиданно быстро высвободил из кресла свое грузное тело. Подошел к девушке. Легко, едва касаясь, провел ладонью по ее соломенным с рыжинкой волосам:
— Ты о чем подумала, девочка? Конечно, мы тебе доверяем. Однако прикинь сама: что если этот тип заподозрил в тебе подпольщицу? Ведь ты вела весьма вольные, с его точки зрения, разговоры. У него нет никаких серьезных улик, говоришь? Верно. Но будь у него улики, ты получила бы приказ немедленно исчезнуть из Сантьяго.
Эулалиа поняла: Агустин прав, — она, возможно, «засветилась», и если так, то могла теперь невольно вывести на своих товарищей этого проклятого лицемера Фуэнтеальбу.
Солано закурил, прошелся по комнате:
— И потом, девочка, тебе совсем не обязательно сидеть без дела. В вашем университете многие студенты входили раньше, до переворота, в молодежную секцию христианско-демократической партии. Постарайся сблизиться с ними. Они, быть может, тоже наши потенциальные союзники. Но будь предельно осторожна. Себя не раскрывай. Помни: не исключено, что ты под наблюдением.
Дядюшка Эрнан, который пошел приготовить кофе, позвал Эулалиу:
— Помоги мне, милая.
А когда она вошла за ним в просторную кухню этой бывшей барской квартиры, добрый старик притворил дверь и шепнул:
— Не горюй. Ну подлецом оказался твой лейтенант. Да ты таких парней еще встретишь в жизни! И думать забудешь об этом слизняке.
— Да вы что? Решили, что я?.. Что с ним?.. Что я?.. — Эулалиа задохнулась от возмущения.
— Ладно, милая, — улыбнулся старик. — Иди в гостиную. Сейчас я принесу кофе.
Сидели за столом недолго. Приближался комендантский час. Первой ушла Эулалиа.
Долго ей не видеть этой квартиры. Одной из нескольких конспиративных квартир, в которых были установлены небольшие ротаторы, — на них печатались листовки, брошюры и газета «Сигло», которую пуще бомб боялись путчисты!
«Сигло» печаталась в разных районах столицы, в разных городах страны. По этой причине провал одной подпольной типографии не прервал бы выхода газеты чилийских коммунистов. И незаметно выносить литературу небольшими партиями много легче из маленьких типографий.
Прикрепленная к двери визитная карточка «Орасио Вердехо, коммивояжер» не лгала. Орасио и вправду служил в книготорговой фирме. Работа коммивояжера чертовски удобна. Она позволяла Вердехо свободно располагать своим временем, давала возможность, не вызывая подозрений, ездить по всей стране — от Арики до Пуэрто-Порвенира и оправдывала в глазах соседей и портье бесконечную циркуляцию вносимых (с чистой бумагой) и выносимых (с отпечатанной литературой) свертков. Они сходили за бульварные книжонки фирмы «Нимфа», где значился в штате расторопный и обаятельный Орасио. Ребята из возглавляемой им ячейки были для жильцов дома друзьями и сослуживцами Вердехо.
