Моральный дух немецких войск был плохим. Кроме того, не хватало людей. В дивизии поступало поверхностно обученное пополнение. На место опытных в войне на суше солдат приходили летчики и матросы, административные служащие из штабов и ополченцы из «фольксштурма», которые ничего не могли противопоставить боевой тактике и опыту советских солдат. Кроме того, не хватало техники. Казалось, что Германия больше не располагала самолетами и танками. Только редко можно было увидеть тяжелую артиллерию. Однако наличествующая материальная часть была изношена и требовала ремонта. Стволы орудий были изношены, а с заводов боеприпасов в Германии на фронт поступали патроны, сделанные из лакированной жести. Они застревали в винтовках, заклинивали затворы. Для машин не хватало запчастей. В немногочисленных мастерских не было запчастей даже для последней конструкции немецкой военной промышленности, танка «Тигр». С трудом сгребали все самое последнее, и офицеры национал-социалистического руководства превосходили самих себя в изобретении привлекательных лозунгов, призывающих к стойкости. Снова и снова требовали безусловного доверия к фюреру и веры в окончательную победу. Были солдаты, придерживавшиеся противоположного мнения, и на деревьях вдоль восточно-прусских дорог уже висели трупы первых дезертиров. Откуда-то снова и снова приходили многообещающие сообщения о новом, неслыханно мощном оружии, которое якобы должно было вскоре принципиально изменить ситуацию в пользу Германии. Среди солдат, сражавшихся на Западном фронте против вторжения союзников, эти слухи уже держались довольно долго. Такие слухи были упорны, похожими на кусок прибитого волнами дерева, который мог бы помочь не умевшему плавать человеку продержаться на воде после кораблекрушения.
Между тем, фронты застыли. Все выглядело так, что Красная армия все еще стягивала людей и технику для ее наступления, и было похоже, что гигантские расстояния, отделявшие ее дислокацию от ее баз снабжения продлевали время, необходимое для подтягивания резервов. Если не считать нескольких отдельных локальных ударов, войска лежали друг напротив друга в ожидании, как будто война в Восточной Пруссии и на ее границах на короткое время погрузилась в сон.
Барден знал, как будет выглядеть пробуждение от этого сна. Через его руки проходили донесения разведывательной роты, которой командовал его племянник. Он анализировал эти донесения и с согласия командующего группы армий отдавал приказ о проведении операций, которые должны были в тылу противника помешать его продвижению. Он знал, насколько мал шанс изменить таким путем хоть что-то в предстоящих событиях, но он опасался сознаться в этом любому другому человеку, кроме самого себя.
- У тебя теперь на боевой операции девятнадцать человек, - сказал он Альфу. Тот кивнул. – Девятнадцать. В четырех разных группах. Это первый раз, когда в боевой операции участвуют так много человек одновременно.
Барден некоторое время подумал. Потом он сказал: - В ближайшее время нам потребуется еще две группы. Большая операция.
- С двумя группами?
- Да. Но обе группы вместе. Он стал говорить тише, хотя не было ни малейшего риска того, что кто-то мог бы подслушать их разговор. – Мы используем вместе с ними несколько людей из армии Власова. Добровольцев. Они уже прошли свой курс подготовки.
- Власов? - поинтересовался Альф. – Это русский перебежчик?
Барден кивнул. – Он сам тут не играет никакой роли. Его, в общем, отстранили от дел. Но он привлек к себе массу русских, и для этих заданий их нужно использовать. Часть из них, конечно, на той стороне сразу стащит с себя свою форму и разбежится, но все равно достаточное их число еще останется.
- Для чего?
Барден обрезал новую сигару. Он обходился со своими сигарами как с совершенно бесполезными предметами. Как будто он не знал, что это были дорогие импортные товары, которые штабной снабженец доставал только обходными путями и которые и без того скоро должны были закончиться.
- Для чего? - повторил он. - Для разных дел. Не забывай, что эти люди - русские. Они говорят на русском языке и хорошо ориентируются в традициях и обычаях их армии.
- Боже мой, - сказал Альф, - неужели ты веришь, что это решит исход войны? Он посмотрел на дядю, но тот добродушно улыбался ему в лицо, дымя своей сигарой.
- Конечно же, нет, - сказал он, - впрочем, они получат относительно незначительные задания. Но все-таки они носят форму Красной армии и их не так легко распознать. Пусть они даже ничего и не решают, но все же они причинят там замешательство. Впрочем, разумеется, насколько я знаю русских, это замешательство им не сильно помешает.
- Ты говоришь мне это сегодня, а завтра ты будешь им расписывать, как сильно наша окончательная победа зависит от их действий.
- Может, мне лучше пойти воевать под Гумбинненом в должности командира пехотной роты? Найдется достаточно людей, которые с нетерпением ждут возможности сменить меня на должности Ic... Барден выпустил несколько облаков дыма в душный воздух комнаты. Альф задумчиво смотрел на бутылку коньяка. Барден вынул сигару изо рта и тихо произнес: - Мой мальчик, ты должен понимать, что нам противостоят тридцать стрелковых дивизий и двенадцать различных танковых соединений. Артиллерию я вообще не хочу считать. Но до того, как русские начнут наступление, это количество еще увеличится. Что, как ты думаешь, произойдет тут, когда это начнется?
Альф потянулся к сигарете. Когда она загорелась, он встал и прошел несколько шагов по комнате туда-сюда. Барден больше не мог видеть его лица, потому что керосиновая лампа, которая висела на стене, была прикреплена слишком низко. Он только слышал, как лейтенант сказал: - Есть ли какие-то исходные данные о времени начала наступления?
Барден наморщил лоб. Он пригладил свои растрепавшиеся, довольно редкие седые волосы, а потом сказал: - Судя по тому, что мы до сих пор знаем, наступление заставит себя ждать еще довольно долго. Я имею в виду крупномасштабное наступление. Русские едва ли начнут его в старом году. Они осторожны. Им требуется открытая погода. Это значит мороз и снег. Это их время. Вчера твои люди вернулись. Они установили, что на позиции прибыли сани. Если они доставляют сани на позиции, это значит, что они хотят ехать на санях. Снега пока еще нигде нет. До Рождества его тоже еще не будет. Потом и начнется наступление. Мы как раз вовремя вернемся со свадьбы Эрнестины, чтобы испытать его...
- Вероятно, это будет последнее наступление, которое мы испытаем..., - произнес Альф из темноты. Барден молчал. По прошествии долгого времени он сказал: - До него будет еще много небольших столкновений. В нескольких местах русские попытаются захватить более выгодные исходные позиции для наступления.
Он большим пальцем руки, которая также держала сигару, указал в сторону двери. Это был неопределенный жест. Потом он произнес: - Они однажды попробуют это и здесь, в этой местности. Есть определенные признаки этого.
Альф ответил: - Они уже доходили за Хазельгартен. Тогда...
- Да, - прервал его Барден, - они попытаются еще раз. Насколько я вижу ситуацию, мы не сможем им противопоставить ничего существенного. Мы только затормозим их, но не нанесем контрудар.
- Ты думаешь, у нас нет сил для этого?
- Тут разыгрываются другие дела. Все, что мы еще будем делать, это задерживать русских так долго, пока американцы не достаточно далеко продвинутся в Германии. Так вижу это. Ты понимаешь?
- Понимая. А моя рота?
- Мы отведем ее назад. Слишком жаль использовать ее в качестве тормозного башмака. Она еще пригодится. Ее отведут назад, когда это начнется. Но похоже на то, что до этого придется еще подождать.
Барден не был пьяницей, и алкоголь ударил ему в голову. Утром у него были бы страшные головные боли, но теперь ему было все равно.
На улице перед домом откатывалась назад колонна грузовиков. Машины с боеприпасами. Двигатели рычали в ночи, и Альф, стоявший с опущенной головой за столом, представлял себе лица водителей. Плохо выбритые, немытые, согнувшиеся над рулевым колесом, напряженными глазами всматривающиеся в темноту, едва освещаемую узкой полоской света от фар со светомаскировкой. Сигареты у лиц. Горящие точки в темноте. Запах пота и табачный дым.
- Теперь у русских тоже есть радиолокаторы... , - сказал Барден.
- В Шварцвальде..., - бормотал Альф. - Эрнестина выходит замуж в Шварцвальде. Мой черный костюм мне больше не подойдет. Я должен буду появиться там в мундире...
Пока Цадо очень тщательно умывался, он думал о том, что говорила та девушка.
Он пробыл у нее весь прошлый вечер, всю ночь и следующий день. Только в сумерках он вернулся в Хазельгартен. Он заранее попросил разрешения у Альфа. Тот обязал его вернуться не позже сумерек, и Цадо выполнил свое обещание, вовремя вернувшись в деревню. В доме, где они квартировали, он не нашел никого, кроме одного обер-ефрейтора, известного тем, что в промежутках между операциями он только пару часов был трезвым, а все остальное время постоянно спал, потому что он поднимался со своего лежбища на матрасе из соломы только для того, чтобы пить дальше, до тех пор пока он снова не падал. Мужчина был безвредным. Он много говорил, когда пил, но был добродушным. Он лежал на матрасе из соломы и смотрел остекленевшими глазами, как Цадо принес большую миску с водой и поставил ее на печь. Комната, в которой они лежали, когда-то была хорошей комнатой крестьянской семьи. Они вытащили мебель и поставили ее в амбар. Матрасы выложили в ряд на полу. Так в комнате появилось больше места. Они лежали там вшестером, с их вещами и большим количеством предметов, нужных им для ежедневного употребления: миски для мытья, несколько больших кастрюль, кофейник с вязаным чехлом для сохранения тепла, столовые приборы, собранные из шести различных домов. Одеяла, старые занавески, которые они использовали для чистки оружия, и точило Цадо нашел на кухне какого-то дома. Возле железной печи на полу стоял граммофон с огромной трубой. Сначала был один только граммофон. Они нашли трубу позже за домами на куче хлама. Водители использовали ее как воронку для заливания бензина. Она даже сейчас воняла им. Но аппарат играл. Солдаты нашли несколько пластинок. Это были старые песни бабушкиных времен, но кто-то позже принес из того местечка, в котором располагался штаб, полудюжину новых дисков. Они играли их попеременно. Не осталось никого, кто не знал бы их уже наизусть.
