Сербы же добычей стать не хотят, за то и сражаются. И сражаются, судя по результатам, неплохо. Однако Б. Земцов с удовольствием рассказывает о случае, когда «сербы струхнули», и неоднократно повторяет версию, будто «сербы русских подставляют», «затыкают ими дырки». Ему, конечно, видней, но, во-первых, русских в Боснии воюет не так уж много, чтобы их можно было целенаправленно подставлять для затыкания дыр. Есть такой эффект мокрого тротуара: в дождь всегда кажется, что на противоположном тротуаре суше. В бою, похоже, тоже каждый считает, что тяжелей всех приходится именно ему. Это ощущение прекрасно передано в известных стихах С. Гудзенко: «Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины». В действительности, разумеется, мины падают в разных местах.
Кроме сербов, на Б. Земцова могут обидеться еще и казаки. Близкое знакомство с ними произвело на него удручающее впечатление и, при всей его нелюбви к выводам, навело на мысль, что «возрождение казачества в нынешнем его виде — процесс для Отечества малополезный, если не сказать — разрушительный». Хотя еще недавно сам Земцов «на патриотических тусовках» «с благоговением любовался красавцами в казачьей форме с нагайками за голенищами», думая о казаках как о спасителях России, стараясь не замечать ни казачьи подразделения в составе «защитников» Белого дома в августе 1991 г., ни ползучие идеи казачьей самостийности, ни надменное высокомерие казаков по отношению ко всему русскому. Автор посмеивается над бытующими среди казаков легендами, будто и Рим, и Трою основали казаки, но пусть почитает кое-какие наши патриотические издания, у него волосы дыбом встанут: чего там Рим и Троя, и этруски — «это русские», и Крит наш, и Древний Египет, и Древняя Индия, и санскрит — славянский язык, — и все это, с позволения сказать, «ученые» люди пишут — какие же претензии могут быть к простым казакам, наглотавшимся как-нибудь случайно такой отравы, как чеченском водка? Описанные Б. Земцовым сцены казачьего грабежа и пьянки, безусловно, омерзительны, но в этом случае было бы интересно услышать не только его личные впечатления, но и «русско-казачий диалог», а то в казачьей среде высказывается мнение о специальной засылке под видом добровольцев таких лиц, которые должны создать негативное представление о казачестве в целом. Так что не будем делать общих и скороспелых выводов из частных наблюдений.
То же самое можно сказать и о книге Б. Земцова. Частные замечания ничуть не умаляют ее значения как документа эпохи. Самое ценное качество ее автора — искренность. Это всегда облегчает анализ, не нужно доискиваться каких-то скрытых или корыстных мотивов. Но, как ни труден бывает анализ, Б. Земцову на высоте Заглавок пришлось еще трудней, он там сражался с автоматом в руках, а не с авторучкой. Впрочем, и авторучкой он владеет ничуть не хуже.
А. Иванов-Скуратов
Послесловие от автора 2013 г
Со времени событий, что легли в основу «Боснийской тетради», прошло двадцать лет. Срок более чем серьезный. Соответственно, 2013 г. — год вполне юбилейный, не только предполагающий, но и требующий «вернуться к теме». Пора окончательно расставить акценты, сформулировать выводы, подвести итоги.
Для русских добровольцев, прошедших югославские фронты 1991–1995 гг., эти итоги делятся на два вида: итоги личные и итоги общественно-государственные.
В плане «личного» все предельно ясно. Формулировки те же, что были двадцать лет назад: выдюжили, получилось, смогли! И не просто «смогли», а смогли на «пять с плюсом». Русские добровольцы выполнили гражданский и патриотический долг, проверили себя, внесли личный вклад в борьбу с мировым злом, в противостояние мировому правительству. Среди них не было предателей, сдавшихся в плен, перешедших на сторону неприятеля. А вот героев было немало — добровольцы, оборонявшие 12 апреля высоту Заглавок, — только немногие из них. Впрочем, любой из тех, кто решился тогда бросить все и уехать «за тридевять земель» помогать братьям-сербам, по сути своей уже был героем.
Что же касается итогов общественно-государственных, то здесь — сложнее. Русские добровольцы, ехавшие воевать в Боснию и Хорватию в 1991–1995 гг., четко осознавали, что едут они не за «большими деньгами наемника», не за орденами, не ради карьерного роста, а исключительно по зову сердца, из патриотических побуждений. В полном соответствии со всеми тогдашними политическими реалиями любой доброволец понимал без иллюзий, что для государственных структур он вне закона. Случится что — надеяться не на кого: отфутболят все просьбы посольство и консульства, отмолчится МИД. Некому будет хлопотать об отправке «груза двести», никто не будет выкупать из плена. В официальной прессе наших добровольцев сразу стали ставить на одну доску с «дикими гусями», с солдатами-наемниками.
Неуютные перспективы, незаслуженный статус. Время подтвердило этот суровый расклад. Хуже всех пришлось тем, кто вернулся на Родину из Боснии и Хорватии после ранений и тяжелых контузий: ни лечения, ни пособий. Понятно, в приеме в военные госпитали героям югославским фронтов 1991–1995 гг. отказывали («Вы же гражданские лица…»). Естественно, не жаловали их в обычных больницах («Да у вас пулевое ранение, вам могут помочь только особые специалисты…»). Бывало, что возникали у бывших добровольцев проблемы и с «компетентными органами» («Что вы там делали? Кто вас туда посылал? Кто был рядом с вами?»). Многие русские, воевавшие в Боснии и Хорватии, и эту чашу испили до дна.
Правда, все это было давно. В минувшем столетии. В былую политическую эпоху. Сегодня в стране, кажется, дуют совсем другие ветры. Ветры-то другие, а отношение к русским добровольцам, воевавшим на югославской земле, остается прежним. Государство их не замечает (разумеется, прочих проблем хватает).
Общество их боится (вдруг, со своим максимализмом и боевым опытом, попытаются включиться в политические процессы или засвидетельствуют свою позицию в отношении, например, сексуальных меньшинств, требующих прав и свобод?).
Разумеется, мало кто из них получает полноценную медицинскую помощь после ранений и контузий, полученных в Боснии и Хорватии. Никаких пособий, никаких пенсий. Да и «Спасибо!», сказанного с государственного уровня за умножение национальной ратной доблести, за отстаивание национальных интересов, никто из них до сего дня не слышал. Насколько здорово общество, что боится тех, кто является фактически его лучшей частью, кто воплощает в себе мужество и патриотизм? Какое будущее у государства, что не замечает своих потенциальных защитников и союзников? Вопросы, увы, риторические.
Между тем, только по приблизительным оценкам специалистов, через югославские фронты 1991–1995 гг. прошло несколько тысяч наших соотечественников. Сегодня большинству из них нет и пятидесяти. Вполне социально активный возраст. Досадно, что такой потенциал остается невостребованным. Неужели подобный порядок вещей окончателен?
Ракия — виноградная водка.
Удивительным, поистине легендарным образом сложилась дальнейшая судьба этого добровольца. Долечившись в госпитале, он вернулся в окрестности Вышеграда. Снова воевал. Потом перебрался под Сараево. Участвовал в рискованных, не имевших аналогов в военной истории, операциях. Не раз был ранен. Женился на сербке, также воевавшей в местном ополчении. Стал отцом двух очаровательных детей. Когда полыхнуло в Косово, моментально оказался там, снова воевал, снова попадал в переделки, каждая из которых достойна сюжета лихого боевика. Когда выстрелы на югославской земле стихли, Олег в совершенстве овладел специальностью сапера. Занимался разминированием не только на сербской территории, но и в Черногории, Хорватии. Знание саперного дела пригодилось ему и в командировках в Ирак и Афганистан. Насыщенная жизнь, обилие впечатлений подтолкнули Олега к писательству. Любимым жанром стала документальная проза. Уже изданы и пользуются читательским спросом автобиографические книги о русских добровольцах в Боснии, об особенностях югославской войны 1992–1995 гг., о практике саперного дела, об актуальных проблемах стратегии и тактике современных войн. В последнее время Олег увлекся сербской этнографией и археологией, всерьез окунулся в проблемы зарождения славянской цивилизации на Балканах. Его работы на эту тему положительно оценены специалистами, они читаются на одном дыхании. Легендарная судьба не мешает Олегу оставаться скромным, даже застенчивым, совершенно чуждым похвальбе и браваде. Узнав о готовящейся книге, где есть «кусочек про него», просил не называть его фамилии. Иду навстречу, выполняю его просьбу, хотя знаю, что и в Сербии, и в Республике Сербской Олег не просто известен, а знаменит! Знаменит как русский доброволец, герой войн за свободу сербского народа, талантливый писатель. Здоровья тебе, Олег, и побед на всех нынешних и грядущих фронтах!
