— А теперь послушайте, что обязательно велел сообщить вам доктор Морозов, — сказала Катя, рассказав все, что знала об аэродроме. — Позавчера, когда он возвращался в госпиталь после очередного посещения больного интенданта- гостя моего «хозяина», в его машину подсел сильно подвыпивший механик с аэродрома. Всю дорогу он болтал о непобедимости немецкой армии и в конце концов сболтнул, будто «к большевистским праздникам москвичам приготовлен большущий сюрприз! В Москве, дескать, будет такой фейерверк, что и здесь станет светло, как днем!»
До октябрьских праздников оставалось всего четыре дня. Не трудно было догадаться, что речь идет именно о них и о готовящемся крупном налете немецкой авиации на Москву. Но откуда немцы собираются преподнести свой «сюрприз»? Ведь по самым последним сведениям аэродром пустовал…
В тот же день Антонов передал командованию эту тревожную весть. И тотчас же последовал приказ: «Перепроверить достоверность слухов. Уточнить место хранения авиабомб, их взрывную мощь. Переходим на круглосуточный прием. О прибытии вражеских самолетов па аэродром радируйте немедленно».
Ни третьего, ни четвертого ноября партизаны-разведчики и подпольщики не добыли никаких сведений, подтверждающих или опровергающих откровения пьяного немецкого механика. Но зато пятого ноября вечером положение прояснилось.
Уже стемнело, когда на место встречи, назначенной Антоновым вблизи районного центра, вместе с дедом Игнатом неожиданно пришел Морозов. Доктор был очень взволнован. Всего несколько часов тому назад ему удалось узнать, что немцы готовят массированные налеты авиации на Москву: первый — в ночь с шестого на седьмое и второй — в ночь с седьмого на восьмое.
— Говогят, эти «длинные бомбы» обладают невегоятно большой взгывной силой, — сказал Морозов. — На аэгодгоме усиленно готовятся к встгече нескольких эскадгилий бомбагдиговщиков. Их ждут завтга. Что будем делать?
Антонов развел руками:
— Немедленно радировать командованию! Вот и все, к сожалению…
— Мало, — сердито бросил Морозов.
— Бригада может прибыть сюда в лучшем случае через двое суток, но и она бессильна… Аэродром очень сильно охраняется… — размышляя вслух, продолжал Антонов. — Подступы к нему со стороны леса густо заминированы; с противоположной стороны, там, где поселок, проходит дорога, вдоль которой расположены воинские части. А с других сторон аэродром окаймлен глубокими рвами, вдоль которых, через каждые полтораста — двести метров в железобетонных укреплениях круглосуточно дежурят эсэсовские пулеметчики…
— Тем не менее мы обязаны что-то пгидумать! — решительно прервал Морозов.
— Не вижу никакой реальной возможности, — ответил Антонов.
— Ну, знаете… Это пассивность! Да, да… Не обижайтесь, пожалуйста, но это так…
Антонов виновато улыбнулся и, помедлив, спокойно возразил:
— Мы здесь только разведчики, от нас требуется обладать отличным слухом и превосходным зрением. А руки нам приказано держать, так сказать, в карманах; в открытый бой с противником не вступать… Да и сколько нас? Горстка! Нам и приблизиться-то к аэродрому не дадут… Словом, доктор, прежде всего будем радировать. Пусть те, кому это положено, позаботятся о том, чтобы не допустить налета на Москву. Для этого есть у нас и зенитная артиллерия, и истребительная авиация, и бомбардировочная…
— Хогошо, если успеют где-либо пегехватить эти стаи стегвятников, а если нет, если пгогвутся… Чем тогда будете утешать себя?
Морозов не мог примириться с тем, что партизаны-разведчики, находясь под боком у немцев, будут сложа руки созерцать, как с аэродрома одна за другой поднимаются эскадрильи со смертоносным грузом и берут курс на Москву.
— Нет, нет! Это недопустимо… Я еще подумаю, — сказал он, прощаясь с Антоновым. — А вас пгошу, если мне удастся что-либо пгидумать, гешителыю, энеггнчно поддегжать…
После полудня шестого ноября на аэродром одна за другой приземлились несколько эскадрилий бомбардировщиков. В течение всего дня над лесом не смолкал рокот моторов. А к вечеру того же дня от разведчиков-наблюдателей стали поступать донесения: «на аэродроме — сплошной гул моторов». Летчик, бежавший из немецкого госпиталя, объяснил:
— Готовятся к вылету…
Никогда прежде перед праздником Октябрьской революции партизаны не были так сумрачны. Кто сидя, кто лежа, они молча непрерывно курили. Курили как никогда много. И когда кончился самосад, принялись за березовый мох.
Над лесом медленно сгущалась тьма. На исходе дня наблюдатели сообщили, что шум моторов прекратился.
— Значит, все готово к ночному вылету, — уныло пояснил летчик.
Приближались роковые минуты, исчезали всякие надежды на то, что удастся как-то предотвратить замышляемое врагами злодеяние. Вынужденное бездействие угнетало партизан, и они с завистью смотрели на своего радиста. Только он бодрствовал, еще и еще раз проверяя наличие связи и готовясь с минуты на минуту передать в эфир сообщение о начавшемся старте фашистских стервятников. Теперь только он своими действиями мог надежно оградить Москву.
И вдруг все изменилось. Глухую тишину леса нарушил хруст валежника под ногами бегущих людей. Партизаны изготовились к бою. Но это были свои — дозорный и с ним Катя Приходько. Едва переводя дыхание, она выпалила:
— Скорей!.. Доктор Морозов…
Она не могла выговорить больше ни слова и, тяжело дыша, прислонилась к березе. В эти секунды Антонов вспомнил первую встречу с Катюшей, когда она, вот так же запыхавшись, выкрикнула: «Гришка Бугримович убился!» и замолчала.
— Что с доктором? Катюша! Говори скорее…
— Скорей! — повторила связная, чуть отдышавшись. — Доктор все сделал… Придумал! Дал мне целый кулек сильного снотворного… Я отнесла его Людке, а она молодец! Все всыпала в котлы с пищей на ужин эсэсовским охранникам и летчикам. Я только оттуда. Это очень сильное снотворное! Понимаете? Надо скорей спешить на аэродром!
— Хлопцы, помчались! — крикнул кто-то из партизан.
— Отставить! — остановил засуетившихся разведчиков Антонов.
— Почему? — недоуменно спросила Катя. — Что вы стоите, товарищи?!
— Успокойся, Катюша, — сдерживая волнение, сказал Антонов. — Ты объясни толком, что там сейчас делается?
— Ты скажи нам, Катька, — не удержался дед Игнат, — охранники-то, охранники, самое главное, как?
— Ой, деда, так я ж сказала, все там сейчас объедаются — и охранники, и летчики… Скорее надо нам туда! Можно со стороны рва, что выходит к лесу. Знаете? Там мин нету. Ну что вы стоите? — произнесла Катя, умоляюще глядя на Антонова.
— Все это хорошо, Катюша, но что, если за время, пока ты шла сюда, немцы спохватились, вызвали на аэродром воинские части, сменили охранников?
— Вот-вот, верно! — заметил один из разведчиков. — Подпустят, гады, к бункерам, да как чесанут…
— Надо же так не верить, товарищи! — возмущалась Катя, готовая расплакаться от досады. — Говорю вам. все сделано как надо… Если прибудет замена охраны, Людка выйдет нам навстречу и предупредит. Она сейчас там за всем следит. Понимаете? Мы договорились… Только надо скорее, ну!
Наступило молчание. Разведчики нетерпеливо смотрели на Антонова, а он тщетно пытался трезво обдумать возникшую ситуацию. Вместо этого он невольно повторял про себя слова, сказанные ему доктором во время последней встречи: «А вас прошу… решительно, энергично поддержать!» Помедлив несколько секунд, он скомандовал:
— В ружье!
Уже на ходу Антонов приказал двум партизанам остаться с радистом для охраны, а сам побежал в голову колонны. Впереди бодро шагала Катюша, словно не она только что едва держалась на ногах…
В то самое время, когда партизаны-разведчики по команде «В ружье» торопливо строились в походную колонну, немецкие летчики, получив задание от командования подвергнуть бомбардировке определенные квадраты намеченного объекта, как обычно, отправились ужинать. Спешили на вечернюю трапезу и охранники, только что освободившиеся от дежурства на сторожевых постах. Их сменили эсэсовцы, уже успевшие поужинать.
Все шло своим чередом: проверены моторы самолетов, заправлено горючее и масло, подвешены бомбы-великаны с боеголовками. Тяжелые бомбардировщики различных типов и серий фирм «Юнкере» и «Хейнкель» были в полной готовности к старту. Но время шло, а экипажи не появлялись у своих машин. Летчики и штурманы, механики и охранники один за другим погружались в глубокий сон…
Те немногие немцы, которые по каким-либо причинам не успели поужинать, сразу поняли, что поголовное усыпление — явление не случайное. Вначале они попытались своими силами привести в чувство уснувших летчиков, но когда выяснилось, что всю охрану аэродрома постигла та же участь, подняли тревогу.
