Вдруг словно иголочкой кольнула сердце мысль: не связано ли отсутствие старшины в назначенное время и в последующие дни с появлением Ивана в доме Лизки? Но Желтозубый тут же отказался от нее. Все-таки дважды проверялся он по пути следования к месту жительства Жени, контролировалась его поездка в Севск — ни малейшего намека на побочные связи, какие-либо действия, вызывающие подозрение. Еще раз проверить? Но уж больно резок в движениях. До сих пор побаливает ребро, под которое этот увалень сунул свой тринадцатизарядный пистолет. Надо же, не заметил за собою слежки, когда уходил из дома Лизки. Ни единого раза не обернулся, чтобы посмотреть, нет ли за ним хвоста. Даже не прореагировал на то, что этот идиот Зитцер ничего глупее не придумал, как туда-сюда прокатиться в Севск в одной машине с ним. Все это означает одно: нечего опасаться Ивана, душа у него чиста. Заслуживает он полного доверия. Еще подобрать бы пару-тройку таких ребят, можно было бы улучшить работу организации. Надо поглубже втянуть его в работу.
«Работа» началась уже через пару дней. Накануне Лизка вновь пригласила Женю с Иваном в гости. Во время этой встречи уже не было торжественного ужина, выпивки. Егор чуть ли не с порога заявил, что надо еще раз смотаться в Севск к Ганке, как он назвал тамошнюю общую знакомую.
— Погода хорошая. Я и сам бы съездил с удовольствием, но повседневные дела… А консервы у нее уж больно хороши! Раскрыл банку, а там свежая, душистая свинина. Объеденье! Для нее отвезешь Лизкиных, пусть отведает, чем она нас потчует.
— Возражений нет, если, конечно… — Иван недвусмысленно потер указательным пальцем о большой.
— Нет вопросов. Но ты все-таки экономь деньги. У меня их тоже в обрез.
— Ко мне есть претензии?
— Пока нет.
— Я еще не избавился от насморка, полученного под брезентом в прошлой поездке. Опасаюсь, как бы не разболеться.
— Учтем, безусловно, издержки, — обнажил Егор в улыбке желтые зубы.
И вновь дорога в Севск с бутылкой «белой» в качестве билета. Погода действительно чудесная, радоваться бы окружающему миру, но в руках консервная банка от Желтозубого со скользящей по окружности этикеткой, на которой с внутренней стороны солидная строка цифр, пугающих неизвестным содержанием.
Ганки на прежнем месте не оказалось. Пришлось походить по рынку, заглядывая в укромные уголки, протискиваясь в группы столпившихся людей. Нет человека! Хотя, по данным Егора, она должна быть на месте. Уходить нельзя и делать вроде бы нечего. Осталось сесть и понаблюдать, авось повезет. Иван пристроился на краешек пустующего прилавка и вскоре увидел Ганку. Женщина казалась испуганной. Она долго не могла успокоиться, оглядывалась по сторонам, робко посматривала на курьера.
На вопрос, что все это значит, Ганка сообщила, будто за нею кто-то наблюдает, неотступно преследует, куда бы она ни шла.
Некогда симпатичное лицо, стройная фигура Ганки теперь потеряли былую привлекательность. Серые мясистые щеки, солидный загривок, круглый торс, ноги, похожие на перевернутые горловиной вниз бутылки. Но белозубая улыбка преображала лицо, делала его привлекательным, помолодевшим. Оживляли лицо черные глаза, в которых сейчас отражался страх.
— Ты кого-нибудь видела? — перешел Иван сразу на «ты», хотя встретился со знакомой Желтозубого только второй раз. — Можешь мне его показать?
— Плохо рассмотрела, боялась. Но образ в целом запомнила. Одет он во все серое, а лицо приятное, симпатичное.
— Ты отыскивай в толпе симпатичное мужское лицо, а я мужика во всем сером. Как только приметы совпадут, это и есть тот, кого ищем, — в обычной шутливой манере предложил Иван.
Битый час ходили по рынку, но Ганкин преследователь на глаза не попадался. Решили пойти на хитрость. Заговорщики быстро зашли за угол хлебного ларька, развернулись и пошли в обратном направлении. Едва сделали десяток шагов, столкнулись нос к носу с Виктором, не ожидавшим от преследуемых такой прыти.
— Это он, — тихо сказала женщина.
— Отойди в сторонку, подожди. Я с ним поговорю. Возможно, у него нет недобрых намерений, — сказал Иван, когда с попутчицей прошел мимо оторопевшего оперативника.
Оставив Ганку, он подошел к другу, подал руку как бы для знакомства на случай, если женщина вздумает за ними наблюдать.
— Она тебя заметила, — предупредил Иван, — причем сильно напугана. Чего бы ей бояться?
— Это я понял. Хотел как-то объясниться, но она, словно конь ретивый, носится по рынку с раннего утра, а я за нею. А все-таки баба наблюдательная, замечает хвост. Ты скажи…
— Г анкой ее зовут.
— Скажи Ганке, будто понравилась она мне, желаю с нею познакомиться. Надо выяснить, откуда к ней поступает тушенка. Сама-то она вряд ли на разбой или воровство способна. Командиру передай, задержусь на некоторое время. Как что-либо выясню, сразу прибуду.
— Везет тебе на красоток, Дон Жуан несчастный.
— Не каркай. Женю отобью.
— Не выйдет! Она не любит тех, которых, как щепку, бросает из стороны в сторону. Для нее нужен человек посерьезнее, наподобие меня!
— Ладно, «серьезный», пойдем к Ганке знакомиться.
Не ожидавшая столь стремительного развития событий женщина зарделась, заулыбалась, заискрились черные глаза.
— Ну, я пошел, голуби мои. Поворкуйте без меня, шуры-муры заведите, — с серьезным видом посоветовал Иван, обращаясь к Ганке.
Он подбросил в руке полупустой рюкзак.
— Что передать Егору?
Спохватившись, она вынула из зимбиля пару банок тушенки, взяла в обмен привезенные курьером.
— Передай Гансику, теперь каждая банка на десять рублей дороже. В следующий приезд пусть пришлет деньги и за сегодняшний товар, — сказала Ганка, смущенно улыбнувшись новому знакомому.
Виктор не был робким в отношениях с женщинами, но после ухода Ивана не знал, с чего начать разговор.
— Гансик — это псевдоним чей-то? — наконец нашелся он.
— Г ансик — кличка мальчика, которого зовут сейчас Егором, — скороговоркой ответила Ганка, будто боялась, что до конца ее не дослушают.
Не сводя восторженных глаз с лица Виктора, по-прежнему быстро она продолжила:
— Отец у него был немец по имени Г анс, а мама — украинка. Егорку мальчишки прозвали Гансиком, то есть маленьким Гансом. Ребята с ним не водились, а девчонки, напротив, поддерживали дружбу. Сладкоежка постоянно носил в карманах конфеты, угощал подружек, в том числе и меня.
— Как сложилась судьба у этого Гансика? У него семья в Белых Журавлях?
— Семьи у него нет, живет бобылем. Какое-то время с родителями проживал в Германии. Перед войной возвратился с матерью на Украину. Мать вскорости арестовали как шпионку. Никто не знает, так ли было на самом деле или по-другому. Егор уже был взрослым человеком, его вроде бы тоже намеревались арестовать, но он сумел скрыться. Где жил, я не знаю, а когда пришли оккупанты, Ткач, такая у него фамилия, был уже в форме немецкого фельдфебеля. Мы с ним встретились случайно, когда немцев прогнали. Он был рад встрече, рассказал, будто дезертировал из немецкой армии, куда попал по недомыслию. Теперь занимается торговлей. Я тут, в Севске, ему помогаю. Платит неплохо, тем и живу. Без него не знаю чем занималась бы.
Иван с посылкой прибыл в Белые Журавли поздно вечером. Но к началу следующего дня цифровая информация, снятая с этикеток консервных банок, пропутешествовавших в его сумке в Севск и обратно, оказалась в разведывательном отделе штаба войск НКВД по охране тыла Юго-Западного фронта.
Утром Егор встретил курьера у прилавка Лизки. Заметно припекало солнце. Он снял шапку, расстегнул пиджак. Его бесцветные с проседью волосы, слипшиеся от пота, клочьями сбились на голове, торчали в разные стороны.
— Она что, рехнулась? — с наигранным неудовольствием брюзжал он, услышав сообщение о повышении цены на тушенку.
— У меня же нет счета в Госбанке.
Внимательно выслушал Егор информацию о появлении у Ганки нового вздыхателя, скептически улыбнулся.
— А чего тут особенного, — заметил Иван, наблюдая за гримасой собеседника, — женщина она еще не старая, мужики сейчас в дефиците, и вдруг — молодой, здоровый. Далеко не каждая устоит от соблазна помиловаться. Уж не ревнуете ли вы?
— Нет, что ты. Ганка всегда была вертихвосткой. Как магнит всякие железки притягивает, так и она любовников своей белозубой улыбкой. Но такие нужны ненадолго, в лучшем случае на один день, потому всю жизнь одна, без мужа.
Желтозубый надолго задумался, не обращая внимания на непорядок в своем туалете. Настало время решиться на очень важное и ответственное дело, а его «остолопы», как он величал своих помощников, не годились для этого: все как один — лихие исполнители, а думать не способны. Им бы взрывать, убивать, поджигать, а как только появляется нужда что-то сообразить — стена непроницаемая, глушь. Самому приходится думать за всех. А нужен человек энергичный, способный самостоятельно анализировать оперативную информацию и принимать соответствующие решения.
