Минц положил в рюкзак доску, забрал документы и поднялся со стула. Он посматривал на капитана и старшину с некоторым сожалением.
Капитан и старшина молчали.
Долго собирающийся дождь, наконец, хлынул. За открытым окном встала сплошная стена воды. Все расплылось, потускнело: и небо, и решетчатые ворота, и деревья. На лужах вздувались и лопались огромные пузыри.
— Куда же вы теперь пойдете? — спросил Портнов.— Оставайтесь у нас.
Минц немного подумал и согласился.
Тут Громобою пришла блестящая мысль: не хочет ли поиграть товарищ Минц в шахматы?
— С удовольствием! Но с кем?
— Есть тут у нас один, — с усмешкой сказал Громобой. — Который вместе со мной за вами ездил.
— Такой маленький, глазастый?
— Так точно. Соображает в этом деле...
Громобой опять хитровато ухмыльнулся и подмигнул капитану: дескать, пускай Сороколист получит на орехи.
В ленинской комнате, куда вошли все трое, было много солдат. Они поднялись, с любопытством' уставились на гражданина. Минц вежливо поздоровался.
Узнав, что перед ним мастер спорта Минц, соавтор сборника шахматных этюдов, и что он желает сыграть с ним партию, Сороколист побледнел и сразу потерял дар речи. Это было великолепное зрелище: Сороколист — и вдруг ни одного слова! Капитан представил себя на его месте. Конечно же, Сороколист слышал о Минце, читал его этюды, учился на его партиях. Минц — мастер СССР, а он всего лишь игрок второго разряда. Вроде ефрейтора, которому еще служить да служить до старшего сержанта. Сейчас на глазах у всей заставы он должен сыграть со своим учителем. Есть от чего растеряться!
Минц благосклонно кивнул Сороколисту и предложил ему играть белыми. Тот отказался взять белые без жеребьевки.
— Ну что ж, пожалуйста, молодой человек, — усмехнулся Минц.
Впрочем, ему все равно достались черные.
Они расставили фигуры, Минц заложил ногу на ногу и сделал рукой широкий жест:
— Прошу!
Сороколист сделал первый ход — пешкой от ферзя на два поля. Минц, не задумываясь, ответил.
Игра началась. Громобой сидел рядом с Минцем. Он не очень-то разбирался в шахматах, но сейчас проникся к ним уважением, даже любовью. Он с надеждой посматривал на орлиный профиль мастера и с соболезнующим видом на Сороколиста. В комнате стало слышно, как на дворе шумит дождь. Время от времени пушечные раскаты грома сотрясали заставу. Сороколист сидел красный от напряжения, янтарные глаза его потемнели, высокий лоб пересекала упрямая морщинка. Он весь как-то сжался и от этого казался совсем маленьким.
Капитан постоял немного, посмотрел и вышел. Он распорядился, чтобы проверили связь, затопили сушилку и следующие наряды отправляли только в плащах. Ливень на дворе мял и ломал деревья. Просто непостижимо, как на линиях связи еще не оборвало ни одного провода!
Между тем в ленинской комнате зашумели, засмеялись, и капитан поспешил туда. Видимо, Сороколист проиграл. Так и есть. Он сконфуженно складывал фигуры в доску, а Минц снисходительно улыбался. С усмешкой посматривали на Сороколиста и все солдаты. Громобой сидел с видом человека, который и не ожидал ничего другого.
— А вы хорошо играете, молодой человек. Догоняете стариков, — проговорил Минц.
— Ну что вы! До вас мне еще далеко, — смутился Сороколист. — Вы знаете, недавно я просматривал ваши труды и просто в восторге от оригинальности вашей композиции, в которой вы достигаете выигрыша с помощью перевода коня с Ь8 на d1.
— Да, без этого мата нет, — великодушно ответил Минц.
Сороколист озадаченно посмотрел на него, немного подумал и предложил смущенно:
— Не сыграли бы вы вторую партию?
Все удивленно поглядели на него, Минц снисходительно улыбнулся:
— Как вам угодно, молодой человек.
Снова расставили фигуры. Теперь Сороколист играл черными. Он играл с опытным мастером, играл после жесточайшего поражения, и все смотрели на него с недоверием. На что надеялся Сороколист, было известно одному ему. «Ну и настырный! — подумал Портнов. — Вот бы он в службе так...»
И капитан уже с некоторой неприязнью посматривал на Минца, который сидел за доской в непринужденной позе, часто вглядывался в лицо то одного, то другого солдата, а рядовому Семкину, вернувшемуся только что из наряда, даже подмигнул, как старому знакомому.
На доске оставалось все меньше и меньше фигур, и ходы становились все более странными. Капитан не понимал, например, почему Минц подставил под пешку противника своего коня, а тот не забрал его. Непонятно было и то, почему Сороколист не брал незащищенного офицера Минца. И уж совсем странно, что Сороколист оставил незащищенной свою пешку рядом с королем белых. Это случилось в самом конце партии, когда фигур на доске оставалось совсем мало, а эта пешка и король были видны как на ладони.
Конец партии назывался эндшпилем — этот термин капитану был известен. Эндшпиль — конец. В эндшпиле один игрок выигрывает, другой проигрывает. Бывает, правда, и ничья. Но все равно это конец.
Однако Минц не взял пешку, а объявил офицером шах. Ну что ж, это, пожалуй, серьезнее. Сороколист отошел королем, и тогда Минц объявил шах турой. Ого, мастер перешел в настоящую атаку! Интересно, как вывернется из этого положения Сороколист? Тот подумал немного и отступил королем еще на одно поле. Теперь Минцу можно снова шаховать, шаховать турой. Вот черт! Неужели Сороколист проиграет? Конечно, он видел свой неизбежный крах и ожидал хода Минца, втянув голову в плечи.
И точно. Минц объявил шах. Сороколист откинулся на спинку стула и с удивлением, напряженно уставился на мастера. Потом отошел королем за свою пешку, Минц сделал ход офицером, но теперь
Сороколист сам объявил шах турой, одновременно угрожая офицеру.
Минц задумался. Сороколист поглядывал на него удивленно и недоверчиво. И произошло совсем неожиданное. Минц даже не стал уходить от шаха. Он небрежным движением руки сдвинул фигуры с доски, признавая свое поражение.
Да, он сдался. Прославленный и опытный Минц, автор шахматных этюдов, проиграл игроку второго разряда Сороколисту, солдату первого года службы! Солдаты задвигались, заговорили все разом. Громобой крякнул, надел фуражку и вышел из комнаты.
А Минц спокойно пожал Сороколисту руку:
— Поздравляю. Вы великолепно разыграли почти этюдную композицию. Этот эндшпиль можно было бы опубликовать в качестве блестящего этюда.
Сороколист рассеянно пожал ему руку, встал из-за стола и, ссылаясь на головную боль, вышел из комнаты.
Минц тоже встал, глянул в окно. Дождь утихал.
— Благодарю за доставленное мне удовольствие, — сказал он капитану. — Не смею больше задерживаться у вас.
— Одну минуточку! Только распоряжусь насчет машины, — ответил Портнов и вышел вслед за Сороколистом.
Тот стоял на крыльце. Дождь почти утих. В просветах между облаками виднелось голубое чистое небо.
— Товарищ капитан, это не Минц, — тихо сказал Сороколист. —Того Минца я хорошо знаю.
— Как?.. — но капитан постарался сохранить спокойствие. — Лично знаете?
— Нет, по его книгам, партиям, этюдам. Он был первым моим учителем.
— А портрет в книге?
— Не знаю. Этот человек очень хорошо играет. Но это не Минц. Я спросил его об опубликованном недавно им этюде. Вы слышали: о переводе коня с Ь8 на d1? Вы слышали, что он ответил? Теперь вы понимаете?
— Ничего не понимаю, — признался Портнов.
— Настоящий Минц знал бы, — продолжал объяснять Сороколист, — что речь идет об этюде, а не о задаче. Он не сказал бы, что белые дают мат. В этюде не дают мат, а выигрывают. Мат дают в задаче. Это разные вещи.
— Так, так, интересно. Продолжайте,—оживился капитан.
— Впрочем, это не главное, он мог оговориться. Но вы представляете себе, во второй партии я должен был проиграть. Дело подходило к эндшпилю, и вдруг на доске создалось положение, очень похожее на один из этюдов Минца, настоящего Минца,— добавил Сороколист.
— Понимаю, — кивнул капитан.
— Именно этот этюд я решал сегодня ночью на конюшне во время дневальства.
— Да?
— Да. Это удивительное совпадение, но случилось именно так... настоящий Минц не стал бы объявлять шах ладьей, он бы разменялся ладьями. В этюде Минца, который повторился в нашей партии, удивительно красивый выигрыш за белых. Вы понимаете, что можно быть даже очень хорошим шахматистом, как этот человек, но не знать этюда Минца. А этот человек выдает себя за Минца! И он не знает его... Вы представляете себе, когда он объявил шах, я был еще далек от подозрения. Я подумал было, что тут какой-то новый гениальный композиционный прием, что Минц сам себя улучшает. Но уже через какие-нибудь полминуты я понял, что такое предположение совершенно нелепо. Для того чтобы сообразить это, я достаточно хорошо играю...
— Понимаю, — сказал капитан серьезно. — Одна деталь: этот этюд Минца где и когда был опубликован?
