…Тревожно было на сердце Мирона. Почему один за другим идут эшелоны с Запада на Восток? С танками, пушками, автомашинами… Да и пассажирские поезда сплошь заняты военными. Разве не нужны уже войска для боев с фашистской Германией? Ведь радио сообщает — бои идут жестокие, враг оказывает сопротивление…
Василий Федорович жил здесь, на разъезде, с гражданской войны. Обстановку в стране он безошибочно определял по «пульсу» железной дороги. Сам он из-под Тамбова, из села Горелое. После гражданской остался в Забайкалье и привез сюда жену и сына — отца Мирона.
— Неспокойный наш край, — говорил лесник, — от самураев покоя нет.
Мирон уже слышал от дедушки, что японская военщина не раз устраивала конфликты на границе, засылала диверсантов и шпионов на советскую территорию.
Иногда поезда останавливались на разъезде Безымянном. Вагоны загонялись в тупики, и солдаты выгружали ящики, выводили лошадей, выкатывали пушки… Мирон пристально всматривался в лица офицеров и солдат: не появится ли кто-нибудь из знакомых, чтобы узнать об отце. А быть может, и отец приедет с каким-нибудь эшелоном… Он еще не знал, что отца уже нет в живых. Дед Василий не решался сказать ему об этом. Ведь сколько было разговоров, «если с отцом что случится, подамся на фронт».
Трудно было старику держать в тайне от внука страшную весть. А Мирон словно чувствовал беду. С разъезда приходил угрюмый, говорил с тоской:
— И на этот раз нет. А писал, что скоро увидимся…
Дед тихо вздыхал, прятал глаза, он боялся расспросов внука. «Сколько ни скрывай, — думал он, — а когда-то надо сказать Мирону о гибели отца».
На рассвете послышался страшный грохот. Словно на крышу дома посыпались камни. Мирон вскочил и, глянув в окно, сразу подумал: нет, это не гром. В ту же секунду рядом с домом, где они жили, разорвался снаряд. Отец выбежал из спальни, застегивая на ходу портупею…
— Я в штаб! — крикнул он.
Сначала Мирон не осознал, что произошло, и ему было не страшно. «Ну, а если война?» — вдруг пронеслось в голове.
Прошло несколько минут, грохот взрывов не только не смолк, но стал еще сильнее. С дребезгом вылетели стекла, осыпалась штукатурка, в окна повалил едкий дым. Дом горел, пламя охватило сарай, крышу погреба и хлев. Хозяйка дома, молдаванка, у которой Ефимовы снимали флигель, бросилась вместе со взрослыми дочерьми во двор — спасать скот.
Мирон и его мама Лидия Петровна, учительница начальных классов, через сад, спотыкаясь о комья земли, вывороченные взрывами, побежали наискосок к шоссейной дороге. В спешке выскочили кто в чем: мать в цветастом сарафане, сын в коротких брючках и в майке. Даже сандалии не надел.
В небе появились самолеты с черными крестами на крыльях. Теперь уже не было сомнений: война! Над военным городком, где стояли танки и размещался в одноэтажном кирпичном доме штаб полка, поднялся столб черного дыма. Земля под ногами вздрагивала от взрывов бомб. За туповерхими лесистыми холмами что-то горело.
По винограднику бежали женщины и дети. Бежали и Ефимовы — мать и сын. Лишь бы подальше от грохота и пламени, от смерти.
Потом над головами бегущих людей стала рваться шрапнель, кто-то упал, послышались крики детей…
По шоссе один за другим мчались к границе грузовики с прицепленными пушками. Красноармейцы в касках, в руках винтовки. На пригорке автомашины стали сворачивать — одни вправо, другие влево. Артиллеристы проворно отцепляли орудия и тут же занимали позиции, изготавливались к стрельбе. В освободившиеся грузовики карабкались женщины, бойцы подсаживали детей.
Пока Мирон со своей мамой прибежали к шоссе, грузовики уже скрылись из виду. Вдруг возле них остановилась легковая «эмка». Из нее вышел генерал Малиновский: лицо суровое, широкие брови сдвинуты, но, как всегда, он спокоен и нетороплив.
— Как же теперь быть? Что делать? — Лидия Петровна плакала.
— Здесь оставаться нельзя. Уезжайте. — Родион Яковлевич запнулся. — Ну, хотя бы в Харьков. Вам помогут в штабе округа.
Пока генерал писал записку, подошла еще одна грузовая автомашина с автоматчиками.
— Вот и прекрасно, — сказал генерал и приказал лейтенанту: — Срочно со своим взводом к берегу! Не дать противнику навести переправу через реку!
Потом подозвал водителя и, обращаясь к красноармейцу, сказал:
— Я прошу вас отвезти их за Днестр.
— Есть, товарищ генерал-лейтенант! — ответил водитель.
— Помогите им переправиться через реку. Мост разрушен, действуйте по обстановке.
Когда Мирон уже забрался в кузов, Родион Яковлевич достал из легковой автомашины серый плащ и кинул Мирону:
— Укутайся плащом! Продует!
Лидия Петровна села в кабину грузовика рядом с водителем.
— Спасибо! — сказала она.
…Ехали быстро. Машину на ухабах подбрасывало. Мирон сначала стоял, держась за кабину, а потом даже в плаще стало холодно от встречного ветра, и он сел на подвесную скамейку. Грохот боя на границе удалялся. Но еще долго был виден дым, уходящий в безоблачное небо.
За грузовиками шли танки и конная артиллерия. Потом дорога опустела. Полуторка с прямоугольной, как ящик, кабиной то катилась вниз с холма, то с трудом поднималась в гору, проезжала мимо небольших молдавских селений, кое-где вклиниваясь в непослушное стадо овец. Было раннее утро. Солнце едва поднялось над горизонтом и слепило глаза.
Мирон сначала услышал противно воющий гул моторов, потом нарастающий свист и, обернувшись, увидал два самолета. Они пролетели над машиной и взмыли в небо. И в это мгновение впереди взметнулся остроконечный фонтан земли и огня… Когда, оказавшись на земле, Мирон очнулся, он не сразу сообразил, что произошло: машина в кювете, кабина иссечена осколками бомб, и обе дверцы открыты. Никого нет. Он поднялся, дышать ему было тяжело. Обхватив запыленный куст, Мирон едва удержался на ногах и стукнулся лицом о сучок. Кровь из носа потекла на полы плаща. Пошатываясь и спотыкаясь, он подошел ближе к машине. У заднего колеса неподвижно лежала мать. Мирон шарахнулся в сторону и едва не упал, споткнувшись о ноги мертвого водителя. Перед глазами у Мирона все завертелось, земля ушла из-под ног, и он снова потерял сознание…
Наступила ночь. Мирон лежал на брезенте, пропахшем соляркой. Его куда-то долго-долго везли в кузове грузовика.
— Помогите снять парнишку, — сказал кто-то, — контужен. Одному неудобно, а надо осторожно…
— А ты откинь задний борт.
— Не надо. Справлюсь.
— Врачам покажите его — он под бомбежкой был, — послышалось из кабины грузовика. — Бедняга. Мать его погибла.
— Не беспокойтесь, товарищ капитан, все сделаем, — ответил скороговоркой звонкий голос. — Отправим завтра. А как там, на границе?
— Идут бои. Сдерживаем.
Кто приказывал показать его врачам, кто отнес в дом и уложил на железную койку, Мирон не знал. Не знал и того, что похоронили погибшую мать капитан и красноармейцы из корпуса генерала Малиновского, ехавшие на нефтебазу за горючим для танков.
Утром его осмотрел врач и сказал:
— Немедленно в госпиталь! Немедленно!
Генерал Малиновский, занятый в те горячие часы руководством войсками, принявшими удар фашистских полчищ, не увидел командира танкового полка майора Ефимова. Лишь в полдень он связался по телефону со штабом полка и узнал, что Ефимов ранен и отправлен в госпиталь.
Бой разгорался. Противник обрушил артиллерийский огонь и бомбовые удары на советские приграничные области, рассчитывая на легкий успех. Его солдаты пытались переправиться на левый берег Прута вплавь и на резиновых лодках, но попадали под шквальный пулеметный огонь наших войск и едва достигали середины реки. Потери не смущали вражеское командование, атаки гитлеровцев следовали одна за другой.
Советские танки подоспели к реке, сорвали переправу передовых частей вражеских войск. Несколько дней, истекая кровью, в неравной схватке удерживал приграничные рубежи корпус генерала Малиновского. Противник сосредоточил на участках наступления значительные силы артиллерии, авиации, танков и не ослаблял свои наступательные действия. Внезапные бомбовые удары по нашим военным аэродромам, районам сосредоточения войск и узлам железных дорог дали ему преимущество. Наши войска вынуждены были с тяжелыми боями отойти на новые рубежи…
Через два месяца генерал Малиновский был назначен командующим 6-й армией, а еще через четыре месяца принял командование войсками Южного фронта.
В короткие минуты передышки Родион Яковлевич вспоминал товарищей, однополчан, думал о Ефимовых, людях очень ему близких, полагал, что Лидия Петровна и Мирон где-то далеко в тылу.
Под Сталинградом, когда генерал Малиновский командовал 2-й гвардейской армией, он как-то услышал по радио, что в боях отличились воины-танкисты под командованием подполковника Ефимова и подумал: «Значит, жив Ефимов».
