— Сколь лет?
— Двадцатый год пошел. Парень крепкий, с мечом, секирой и луком весьма дружен!
Андрей задумался.
— А бери-ка ты парня с собою! — наконец решил он. — Пусть там, на виду у моих, и оботрется. Достоин будет — по возвращении приму к себе. Пока ж под твоей рукой погуляет. Ну, Иван Федоров, давай за успех твой выпьем да пошли ко мне на двор с людьми знакомиться. Князь мешкать не велел, сам слышал.
Весна все сильнее вступала в свои права. Ночные заморозки еще подмораживали землю, одевая первые лужи ледком. Но уже после полудня высоко поднимающееся солнце заставляло снимать малахаи и зипуны, оставляя дюжих мужиков в овчинных душегрейках. До Коломны отряд добрался еще рекою, начиная движение рано утром и вставая на ночлег задолго до времени ужина. Далее решено было правиться левым берегом Оки до Лопасни и двигаться на юг Ордынкой.
В Коломне на дворе воеводы сделали четырехдневный привал. Лошадям требовался отдых, груз с саней перекладывали на возы. Иван доверил хозяйские работы Архипу, знакомому уже с ездой по длинному тракту к волоку между Доном и Волгой. Сам же отъехал домой попрощаться с Аленой и Федором, забрать с собою Андрея, ратную справу и серебряную пайцзу с соколом, оставшуюся ценным подарком от хана Торгула и не раз уже выручавшую своего нового хозяина.
Нужно ли говорить, что племянник был несказанно рад давно желаемой перемене в своей жизни. Он тщательно осмотрел смазанные барсучьим жиром бронь, саблю, шелом. Заполнил до отказа колчан длинными стрелами, приготовил запасную тетиву для лука. Алена наблюдала за Андреем, ставшим для нее родным сыном, с тихою слезою в уголке глаз. Федор же был по-мальчишески оживлен, носясь по двору и суя нос во все переметные сумы.
— Сходите в храм перед дорогой, — напомнила жена мужу. — Помолитесь Николаю Мирликийскому, он заступа для всех, по суху странствующих. Отец Аввакум вам короткую службу отслужит. Не забудешь?
— Не забуду, донюшка моя! Присматривай тут за хозяйством, я боярину пообещал, что за ловлями твой пригляд будет. Фрол подможет.
Поцелуй сухих губ и двоеперстное наложение креста на отбывающих. Выехали одвуконь, намереваясь в городе переложить весь груз на телегу.
В Коломне, познакомившись с новым ратным товарищем, Архип долго всматривался в черты лица Андрея, а затем неожиданно огорошил обоих Федоровых:
— Не знал бы отца, спросил бы у тебя, паря: пошто рядился давече в татарское? Откуда с нехристями знаком близко?
— Не понял? — округлил глаза Иван.
Архип подозвал рослого дружинника Никодима и спросил, указывая на Андрея:
— Помнишь молодого татарина, чьи нукеры давеча с нами у Кремника едва не задрались? Похож?
Никодим также внимательно оглядел племянника старшого:
— Один в один, ей-ей! Платье смени ему — вылитый князек будет!
Будто холодная игла вошла в сердце Ивана. Словно потеряв голос, он тихо спросил:
— Похож, баете? Богато одет был?
— Я ж говорю: князек какой-то либо нойон. Шапка соболем оторочена, ножны посеребрены, сапоги из красной бухарской кожи. Аргамак дорогой, сбруя тоже дорогая.
— Из-за чего ссора вышла?
— Они с подворья ордынского выезжали толпой. Всю дорогу переняли, нас к забору теснить начали. Ну а мы не свернули…
— И что далее?
— Едва до сшибки не дошло. Князек ихний завизжал на нас, нукеры сабли выхватили.
Кабы не поручение князево и наказ боярина Андрея береженым тебя до Сарая доставить, быть бы крови. А так… пропустили мы их, позор приняли…
— Дубина стоеросовая! Какой позор?! Тут тебе не Москва, тут в городе и окрест татар не менее, чем русичей будет, понял? Окраина здесь земли Московской, разного люда полно. Булгары, вон, весь гончарный ряд под себя взяли. Ордынцев по всему княжеству удельному не одна тыща расселилась. Кто под великого князя перешел, а кто Узбеку верно служит! Князек, баете?.. А ну, Никодим, поехали! Покажешь, где вы с ними повздорили. Остальным пока на дворе быть и за ворота ни шагу!
Андрей не удержался и тронул украдкой Ивана за локоть:
— Неужто это мой брат, про которого ты мне еще в детстве баял? Тот, кого ты выкрасть со мной не смог, кто у женки Амылеевой так и остался?
— Все может быть, Андрюха! Оттого и сидеть тебе тише воды, ниже травы и на улицы не высовываться. Пока сам не узрю, ничего ответить не могу.
Подумав, новоявленный купец вытащил из сумы двадцатку куниц и вместе с дружинником отправился в сторону Кремника.
Ордынский двор располагался в посаде подле самых почерневших дубовых стен Коломенской крепости. За ворота Иван въехал один, повелев Никодиму ожидать в ближайшем кабаке. Он раскинул меха широким веером, приглашающе оглядывая проходящих и проезжавших мимо. Татары останавливались, цокали языком, приценивались. Но то все были простые нукеры, не имевшие или не желавшие расставаться с гривнами, которые просил за товар русский купец.
Наконец Иван увидел того, ради кого он и затеял это рискованное торжище. Да, свои не ошиблись, это явно был кровный брат Андрея. Те же, до боли знакомые, черты лица, тот же взгляд серо-зеленых глаз, их, федоровская, форма носа. Даже голос был похож на Андреев, когда татарин спросил цену. Купец ответил по-татарски.
— Ты знаешь наш язык? — удивился молодой всадник. — Откуда?
— Я много торговал и в Орде, и в Кипчакии, и даже в великом Хорезме. Сейчас вот тоже еду в Сарай, везу рухлядь Закамскую и оружие свейское. Гривны нужны, чтобы охрану нанять до конца пути. Как тебя величать, князь?
Улыбка тронула губы татарина.
— Я нойон Кадан, тысячник хана Джанибека, третьего сына моего великого хана.
— Счастливы должны быть твои родители, вырастившие такого багатура!
Улыбка сошла с лица Кадана.
— Моего отца, Амылей-бека, подло убили русичи. Князья из Твери. Я на сабле поклялся до конца дней мстить этому роду. Вот этим клинком я сам разделил на части молодого княжича Федора, когда его поставили рано утром рядом с отцом, князем тверским Александром!
Последние сомнения отпали: перед ним был брат-близнец Андрея. В жилах этого нойона текла их, федоровская, кровь! О, Боже, как же порою вершатся людские судьбы!
— Возьми, князь, эти меха за полцены! — предложил вдруг Иван. — Оставишь себе как память, что не все русичи способны на подлость. Добрые меха, много лет тебе прослужат!
Кадан слез с коня, взял в руки связку, встряхнул ее, продул несколько шкурок вдоль ости.
— За два сома[4] отдашь? — с ноткой неуверенности произнес он.
— Бери!
Обмен состоялся. Довольный нойон повез покупку домой, а Иван тронул коня за ворота. О своем открытии он не повестил никому, кроме Андрея. Племяннику было запрещено под любым предлогом покидать ограду воеводского двора.
Выезжать решили ранним утром, когда город и большинство его обитателей еще будут спать сладким сном. Воевода пообещал приказать страже, чтобы те отворили ворота по первому требованию княжих слуг. После обеда все москвичи, за исключением Андрея, отправились верхом в Городищенскую церковь. Отец Аввакум согласился благословить их короткой службой. Белокаменный храм был пуст, эхо молитв игумена многократно отражалось от сводов. Подавленные величием каменного здания, ратники стояли лицом к алтарной стене и истово молились. Потом перешли под благословение. Покинув прохладу храма, вышли на мощенную плитами предвратную площадку. Архип не удержался и поинтересовался, указывая на один из настенных барельефов:
— Поясни, отче, что сие за зверь дивный есть? Никогда о таком не слыхивал!
На большой прямоугольной доске резцом резчика было изображено чудовище с львиным туловищем, головою петуха, толстым языком и змеиным хвостом[5].
— Сие есть Василиск, обитающий далеко на Востоке.
— А эти тоже оттуда? Впервой вижу, чтоб сразу два хвоста у одной животины росли. И рога дивно большие…[6]
— Это индрики, звери, обитавшие и в наших местах задолго до пришествия на Землю Спасителя. Ростом оные были две сажени, кости их до сих дней из песчаных обрывов Оки-матушки порой вымывает.
Архип недоверчиво улыбнулся, перекрестился и поспешил вслед уже тронувшим коней спутникам.
Ранним утром скрип окованных листовым железом дубовых крепостных ворот проводил десяток русичей в дальнюю дорогу на юг…
Колеса возов легко катились по твердой поверхности дороги. Вокруг еще пятнали луга остатки снежного покрова, стояли лужи, ноги спускавшихся за водой разъезжались по липкому чернозему. Ордынка же возвышалась над всем этим квашевом на добрых полсажени. Поверх земляной насыпи чередовались слои древесного угля и обожженной его жаром глины. До четырех раз безвестные мастера заставляли во время постройки дороги невольников и вольных рабочих проделывать эту операцию. Зато потом каменной твердости не страшны были ни дождь, ни снег, ни окованные колеса телег, ни шипы конских подков. Орде нужны были русское серебро и северные товары. Длинная коричневатая змея успешно помогала быстро поставить все это к устью древнего Итиля.
