— Откуда он у тебя?
Сначала Янек не понял вопроса. Необходимо было сделать над собой усилие. Это был не польский. И не русский. Янек ума не мог приложить, что это за язык.
— Он спрашивает тебя… — начал младший.
— Дай мне его допросить! — рявкнул старший.
— Он не понимает по-украински.
— Я говорю по-польски! — сердито сказал старик.
Он повернулся к Янеку.
— Откуда он у тебя?
— Отец дал.
— Где твой отец?
— Не знаю.
— Ты слышал, Черв? — обрадовался старик. — Он не знает, где его отец!
— Слышал. Не глухой.
— А может, он знает, а? Может, он просто не хочет нам сказать, а?
— Оставьте его в покое, Савелий Львович, — с досадой возразил его товарищ. — Я его знаю. Это сын доктора Твардовского, из Сухарок. Его отец меня лечил.
— Сухарки, да? — повторил старик. — Сухарки…
Он искоса глянул на Янека.
— Хорошо, тогда я расскажу тебе, что случилось с твоим отцом…
— А что с ним случилось?
— Заткните глотку, Савелий Львович! — неожиданно крикнул его товарищ. — Прошу вас, заткните свою грязную глотку!
— А? — удивился старик. — Но я же ничего не сказал!
Он схватил толстую книгу и посмотрел название.
— Вин-не-ту, — с трудом прочитал он по складам. — Крас-но-ко-жий джен-тль-мен… А?
Он с шумом захлопнул том и посмотрел на Янека. А потом с отчаянием выругался:
— Kurwa ich mac! Kurwa ich mac!
— He ругайтесь так, Савелий Львович. Я же говорил вам: это некрасиво, в вашем-то возрасте.
— Что случилось с моим отцом? — повторил Янек.
— А? — переспросил старик. — Я не знаю, что с ним случилось. Холера его знает. — И чуть не расплакался: — Виннету, краснокожий джентльмен… Ишь ты!
— Не нервничайте, Савелий Львович.
— А я и не нервничаю. Я никогда не нервничаю! — Он вернул книгу Янеку. — Что ты делаешь в лесу, бледнолицый?
— Живу.
— А?
— Живу.
— Ты слышишь, Черв? Он тут живет!
— Я ищу партизан, — робко сказал Янек.
— Чего? — Старик аж подпрыгнул. — Чертов… Ты слыхал, Черв? Он ищет партизан!
— Слышал.
— Каких партизан? — с интересом спросил старик.
— Не знаю.
— Он не знает! — ликовал старик. — Ты слышал, Черв, он не…
— Прошу вас, заткните пасть, Савелий Львович. — Он серьезно посмотрел на Янека. — Можешь пойти с нами, — сказал он.
— Кто здесь отдает приказания? — возмутился старик.
— Никто. Здесь никто не отдает приказаний. Я знал его отца, и он может пойти с нами. Вот и все.
— А я когда-нибудь говорил, что он не может пойти с нами? Значит, у меня нет сердца. У меня есть только луженая глотка, да?
— Так точно, у вас луженая глотка, Савелий Львович.
— Сам знаю, — с гордостью сказал старик. — Ты можешь пойти с нами, бледнолицый! Добро пожаловать в наш иглу…
— Вигвам, — пробормотал Янек.
— А?
— У краснокожих вигвамы. Иглу — это у эскимосов.
— Холера их знает, что у кого! — проворчал старик.
Он повернулся к ним спиной и быстро зашагал. Они пошли следом.
— Как его зовут? — спросил Янек.
— Крыленко. Он украинец. Орет много, но человек хороший.
— Я вижу, — сказал Янек.
В глубине леса жили изголодавшиеся, обессилевшие люди. В городе их называли «партизанами», а в деревне — «зелеными». Уже давно эти люди боролись только с голодом, холодом и отчаянием. Заботились лишь о том, чтобы выжить. Отрядами по шесть-семь человек они ютились в убежищах, вырытых в земле и замаскированных ветками, как загнанные звери. Добывать съестные припасы было трудно, практически невозможно. Питаться удавалось только «зеленым», у которых в округе были родственники или друзья: остальные умирали от голода или же выходили из леса на добровольную смерть. Отряд Черва и Крыленко был одним из самых живучих и несгибаемых. Им командовал молодой офицер кавалерии лейтенант Яблонский. Это был высокий белокурый парень, который сильно кашлял и харкал кровью: во время польской кампании его ранило осколком снаряда в легкое. С тех пор он сохранил свою воинскую шинель и четырехугольное кавалерийское кепи; широкий козырек всегда отбрасывал тень на его лицо. Когда к нему привели Янека, он спросил:
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
Лейтенант посмотрел на него долгим взглядом запавших, горящих, измученных лихорадкой глаз.
— Хочешь сделать что-нибудь для меня?
— Да.
— Ты знаешь Вильно?
— Да.
— Хорошо?
— Да.
Лейтенант помедлил, словно борясь с собой, оглянулся вокруг…
— Пошли в лес.
Он повел Янека в чащу.
— Возьми это письмо. Отнеси его. Адрес на конверте. Ты умеешь читать?
— Да.
— Хорошо. Только не попадись.
— Нет.
— Дождись ответа.
— Хорошо.
Вдруг лейтенант посмотрел на него искоса и сказал глухим голосом:
— Никому об этом не говори.
— Не скажу.
Янек положил письмо в карман и тотчас отправился в путь. Он прибыл в Вильно с наступлением темноты. На улицах было полно немецких солдат, по разбитым мостовым с грохотом проезжали грузовики, забрызгивая грязью деревянные тротуары. Он без труда нашел этот дом в Погулянке. Пересек двор и поднялся по лестнице. На втором этаже он остановился и чиркнул спичкой. На двери висела визитная карточка: «Ядвига Малиновска. Уроки музыки». За дверью играли на рояле. Он какое-то время послушал. Он очень любил музыку, но слишком мало ее слышал. Наконец он постучал. Музыка резко оборвалась, и женский голос спросил:
— Кто там?
Он замялся.
— Янек, — ответил он бестолково.
К его удивлению, дверь открылась. Молодая женщина внимательно посмотрела на него. В руке она держала лампу: желтый абажур был разрисован рисовыми полями, пагодами и птицами. Их тени шевелились на потолке и на стенах. Женщина показалась Янеку очень красивой. Он вежливо снял фуражку.
— Вот, просили вам передать, — сказал он.
Он протянул письмо. Она взяла его и тут же вскрыла. Пока она читала, Янек смотрел на нее. Как же она была красива! Неудивительно, что она так хорошо играет на рояле… Эта музыка ей очень шла, женщина была похожа на нее. Она закончила читать.
— Входи, — сказала она и закрыла дверь. — Ты, наверное, проголодался с дороги.
— Нет.
— А чаю не хочешь?
— Нет, спасибо.
Она посмотрела в очень серьезное лицо ребенка.
— Как хочешь. Я напишу ответ… Нет. Лучше не надо. Если тебя задержат…
— Меня не задержат.
Она снова посмотрела на него.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— Скажи ему… Скажи ему, что это безумие. Скажи, чтобы не приходил… Здесь очень опасно. Но если он придет, скажи ему, что я буду ждать…
— Он придет, — сказал Янек.
— Все равно скажи ему, чтобы не приходил.
— Я скажу.
Она ушла на кухню и вернулась с хлебом и солью, завернутыми в газету. Он положил пакет за пазуху. Он не уходил. Он смотрел на нее… Она ждала, что он ей скажет.
— Сыграйте, — неожиданно попросил он.
Женщина ничего не сказала и подошла к роялю. Казалось, просьба не вызвала у нее ни удивления, ни любопытства. Она села к роялю и начала играть… Янек не знал, сколько времени она играла. Никогда еще он не чувствовал ничего подобного. В какой-то момент она обернулась.
— Это Шопен, — сказала она. — Он был поляком.
И она увидела, что он плачет. Видимо, и это не удивило и не взволновало ее. Казалось, вполне естественно, что он плачет, слушая эту музыку… Когда же она кончила играть, то поняла, что мальчик уже ушел.
Он нашел Яблонского и Крыленко у костра. Старый украинец читал, водрузив на нос очки. В нескольких шагах от них в землянке кряхтели люди, один стонал.
— Обеих! — вздыхал он. — Обеих!
Янек вздрогнул.
— Это Станчик бредит, — сказал лейтенант. — Не обращай внимания… — Он встал, взял Янека за руку и отошел от костра. — Ну как?
— Она просит вас не приходить. Она будет ждать…
— Спасибо, малыш, — сказал Яблонский. Он подошел к украинцу. — Дай ему поесть.
Крыленко снял очки и выронил книгу. Янек узнал толстый красный том: это был его «Виннету — краснокожий джентльмен».
— Уф! — произнес старик. — Здорово, бледнолицый. Вот тебе трубка мира, а что касается жратвы… «Уф!» — я сказал.
— Отдай мою долю, — сказал Яблонский. — Я не голоден.
Старик налил Янеку в котелок желтоватой жидкости и снова взялся за книгу.
— Немцы не изобрели ничего нового, — прокомментировал он. — Метод взятия заложниц был известен еще индейцам сиу и широко ими применялся… — Он посмотрел, как лейтенант отошел, кашляя, а затем сплюнул. — Она его в могилу сведет, — пробурчал он.
На следующий день Янек познакомился с остальными членами отряда. Их было семеро. Среди них был Станчик, парикмахер из Вильно. Обеих его дочерей — одной семнадцать, другой пятнадцать лет — изнасиловали немецкие солдаты. Чтобы замять это дело, оккупационные власти отправили их «работать» в войсковой бордель в Померанию. Станчик получил краткое уведомление: «Ваши дочери уехали работать в Германию».
