Владислав Бахревский - Голубые луга

Братья Ныряловы, как всегда, сидели на печи. Их мама у окна подшивала валенок. Она и вправду была высокая, вокруг головы в три кольца коса, но одежда висела на ней, и руки из просторных рукавов выныривали худые, невезучие. Искали и не находили, падали вдруг, и опять торопились найти и делать, делать…

— Это Федя, дружок мой! — подтолкнул Яшка Федю к матери.

— Аграфена Ивановна! — поднялась с лавки женщина и поклонилась Феде.

Тот растерялся и тоже поклонился.

— Раздевайся, — сказал Яшка. — Валенки снимай. На печь полезем. Мы сегодня, мама, колядовать пойдем. Научи колядке хорошей.

Залезли на печь. Братья Ныряловы раздвинулись, пустили Федю на самое горячее место.

— Сюда, — тащил Федю Ванечка, меньшой. — У меня тут один кирпич — чистый огонь, пятки калить дюже хорошо.

Повозились, улеглись.

— Мам, — сказал меньшой. — А Федюха этот, который в гости пришел, муки нам приносил, когда мы в голод впали.

Федя толкнул Ванечку в бок.

— Чего дерешься? Правду говорю!

— Значит, добрый человек из него будет. Я ему и поклонилась потому.

Феде жарко сделалось, тесно.

— Мам, — сказал Яшка, — научи колядке-то!

Аграфена Ивановна отложила валенок, повела длинными пальцами по выпирающим от худобы скулам, задумалась. Яшка приложил палец к губам: не спугните, мол.

Аграфена Ивановна стала вдруг покачиваться, и, покачавшись, запела, тоненько, звеняще:

— А потом надо говорить: «Ты, хозяин, полезай в сундучок, доставай коляде пятачок. Ты, хозяйка, полезай в коробеечку, доставай коляде копеечку».

— Мам, — заныл Ванечка, — а мы с полуменьшим в чем пойдем колядовать?

— Дома посидите.

— Так ведь хочется!

Аграфена Ивановна задумалась, а Федя стал быстро сползать с печи.

— У нас Милка уехала, боты свои бросила. Они худые, но зимой не промокнешь.

Федя кинулся домой, не слушая Яшку, который звал вернуться.

Не раздеваясь, Федя полез под кровать, в ящик со старой обувью. Достал Милкины боты и свои ботинки, стоптанные, брошенные.

— Ишь, благодетель выискался! — всплеснула руками бабка Вера. — Евгения, иди сюда. Опять куда-то прет!

Вошла мама, взяла у Феди ботинки и боты. Федя опустил голову:

— Ныряловым ходить не в чем…

— А тебе завтра будет в чем? — закричала бабка Вера. — Отца твоего…

— Прекрати! — сказала мама. — Достань ящик.

Федя полез под кровать, достал ящик.

— Эти ботинки — вышвырнуть. Возьми белые валенки. Новые совсем умудрились сжечь. Залатать их трудно, носок сгорел, но можно изнутри овчиной заложить. Кстати, возьми кусок овчины. — Повернулась к бабке Вере: — Что смотришь? Все равно переезжать, а значит — выбрасывать.

Гурьбой ходили, вывернув шубы. Коляду Аграфены Ивановны не запомнили, пели другое:

Ребятишек пускали, слушали, а давали мало: свеколку, морковку, пару картох.

— Пошли к нам поколядуем! — предложил Федя. Пошли, стукнули в окно, запели.

— Заходите, гости, заходите! — отворила дверь мама.

Зашли, встали на пороге, грянули свою коляду, а меньшой, Ванечка, не сробел, прибавил:

Мама засмеялась, и отец засмеялся и дал всем по двадцати копеек:

— Медных нет — одно серебро.

Ребят усадили за стол, напоили чаем, накормили блинами со сметаной.

— Век бы так есть! — поглаживая живот, сказал Ванечка, меньшой.

Федя пошел провожать друзей. Когда ходили колядовать, небо тучи закрывали, а теперь вышли на улицу — светлынь. В небе, как в поле, — чисто.

— До встречи! — сказал Яшка, пожимая Феде руку. — Будь здоров.

— До встречи!

Федя стоял, смотрел, как весело уходят братья. Вдруг меньшой повернулся, кинулся назад:

— Ох, Федеха! — стукнул он себя в грудь длиннющим рукавом зипуна. — До чего ж валенки теплы!

И убежал.

Федя быстро зашел в синюю тень дома, чтоб его не видно было, потом осторожно, по насту, прошел на зады. Они стояли друг перед другом, Федя и старый липовый парк.

Высокая маленькая луна роняла серебряные тонкие иглы. В снегу созрели звезды, синие и зеленые. Парк стоял, слегка наклонясь кронами к единственному человеку в Старожилове, пришедшему смотреть и быть счастливым.

Феде почудилось, что ему улыбаются. Кто-то улыбается. Незримо. Чье-то лицо, без очертаний, растворено было в подлунной тишине святок.

Елку поставили в самом большом классе. Из украшений — вата, как бы снег, да стеклянная звезда на вершинке. Начальник электростанции сам принес и вкрутил невиданно большую стосвечовую лампочку.

Елкой пахло на всю школу. Ребята раздевались в коридоре, клали пальто на парты и жались по стенам. Но вот пришел старичок с ящиком, завернутым в цветастый линялый платок. Поставил ящик на табуретку, развязал узел на платке, и оказалось, что это не ящик с подарками, а гармошка. Старичок сел, покашлял, топнул ногой — и полыхнули малиновые меха звонкой полечкой.

Пионервожатая Муся побежала вдоль стены, выхватывая ребят.

— В хоровод! В хоровод!

Пошли, побежали вокруг елки, в одну сторону, в другую. Сплясали под «Барыню», кто как мог.

— Все! Все!

Все и плясали.

Клавдия Алексеевна принесла новенькую книжку «Круглый год».

— Ребята, объявляю конкурс. Можно петь, плясать, стихи декламировать. Книгу получит тот, кого вы сами назовете победителем.

Оксана спела грустную песню: «Жил в Ростове Витя Черевичкин». У Вити были голуби. Пришли каратели и убили Витю.

Кто-то из четвертого класса сплясал «Яблочко», девочка из первого рассказала стишок-считалку:

А что было потом, Федя не запомнил — сам горел. Чего бы, чего бы такое прочитать? И как выйти — перед всеми?

Беспомощно оглянулся.

— Давай! — толкнул его Яшка.

— Еще! Еще! — звала смельчаков Клавдия Алексеевна. — Федя, пожалуйста! Послушаем!

Федя шагнул и остался один в пустом пространстве. Кинулся к елке, чтоб не быть одному, повернулся — и не увидал ребят.

вскрикнул он отчаянно, но сразу и пришел в себя.

А уж когда дело дошло до полковника, голос звенел, летел в неудержимом восторге:

Стихи кончились, Федя постоял, приходя в себя, и кинулся через кольцо ребят прятаться.

Кольцо он пробил, но вдруг что-то красное преградило ему дорогу. Поднял голову — Дед Мороз.

Дед Мороз взял Федю за руку и повел за собой к елке.

— Заслужил — принимай награду. Заслужил ведь?

— Заслужил! — закричали ребята.

Дед Мороз взял книгу у Клавдии Алексеевны и подал Феде. Потом хозяин зимы сел возле старичка-гармониста, положил ему руку на плечо и сказал:

— Ребята, в окошко гляньте. Что видите?

— Темнеет, — сказали ребята.

— То-то. Давайте выключим этот свет. (Свет тотчас выключили.) И давайте споем все вместе, тихонько, споем хорошие наши русские песни.

И Дед Мороз зарокотал, как издалека, певучим басом:

Слов ребята не знали, но следующую песню пели все вместе:

Пели долго с повторением последних строк, гармоника звенела, как звенели бубенцы у ямщиков. Ветер ударял в окна, да так, что окна дрожали. И всем было жалко бедного ямщика.

У Деда Мороза объявилась вдруг лучина. Он зажег ее, и тоненький огонек, затрепетав, потянул к себе. Ребята окружили Деда Мороза, и он сказал: