— Ранен. В локоть, черт возьми.
И тут Гуляйбабка, вскочив на сиденье, загнул такую завихрастую, многоступенчатую ругань, не забыв в ней упомянуть Христа-спасителя, ангелов и всех пресвятых богородиц, что кричавшие «ура» враз замолкли. Так бывает, когда человек проглотит что-то очень горькое, невпродых. Из болота, затянутого туманом, доносился только робкий треск сучьев, шорох, приглушенные голоса.
— Разрази меня гром, браты, так це никто инший, як наш старшина, — говорил один, нервно покашливая. — Наш Иван Бабкин — и только.
— Какой старшина? Откуда он свалился? Почудилось тебе.
— Ему вечно чудится. То голос Яди, то Нади, то теперь старшины. Пошли! Громи их, ребята!
— Ах, вот кто там! Вот кто, елкин сын, вздумал громить старшину! — крикнул Гуляйбабка. — Видать мало, ох, как мало я вам, рядовой Суконцев, нарядов подсыпал! И вас щадил, Степкин, и тебя, Крапива, лишь изредка в каптерку вызывал. А зря, видать. Зря сучьих детей щадил. Построже б надо, чтоб помнили своего командира. А ты, Семочкин. Тот самый Вася Семочкин, которому я лично добавки каши приносил. Как же ты мог не узнать меня? Да мало того, стрельбу открыл? А по кому? Да по своему же родному командиру. Чуть не выбили глаз. Это кто там проявил такие незаурядные способности в меткой стрельбе? Федя Щечкин, Балюра? Воробьев? Артюхов?
Болото молчало. Болото опешило. Люди, только что кричавшие на нем, будто провалились.
— Молчите? Нечем крыть? — шумел Гуляйбабка. — А ну-ка идите сюда. Подойдите, я на вас посмотрю, какими героями вы стали, Да всучу вам, милые мой, по два горяченьких внеочередных, чтоб помнили пункт третий дисциплинарного и пункт сто тридцать пятый внутреннего уставов, где это сказано. А ну, кто из вас знает?
— Пункт третий и сто тридцать пятый названных уставов гласят, — раздалось из болота: — оказывать уважение начальникам и старшим, строго соблюдать правила воинской вежливости и отдания чести; знать должности, воинские звания и фамилии своих прямых начальников до командира дивизии включительно!
— Молодец, Щечкин! От лица службы объявляю вам благодарность!
Болото всколыхнулось. Рабочие строительного батальона с криком: «Ура! Качать старшину!» — кинулись на тропку к карете, враз подхватили Бабкина и пошли качать его, подбрасывать на руках, и столько тут было гвалту, радости, что даже проснулись журавли и тоже подняли невообразимый крик.
К растроганным до слез рабочим быстрой походкой подошел с наганом наголо незнакомый Гуляйбабке молоденький младший лейтенант. Глаза его зло блеснули:
— Вы что? Кого качать? Изменника! Предателя! Обыскать! Арестовать! Расступись!
Рабочие расступились. Недоумение, досада, испуг застыли на их возбужденных от радости лицах. Младший лейтенант шагнул к Гуляйбабке, ловко шмыгнул сверху вниз по его карманам и показал на одной ладони «Вальтер», на другой — Железный крест.
— Видали? Видали, что за птица? А? Толпа только и могла сказать:
— А-а!
В круг протиснулся рабочий в тельняшке и бескозырке, сползшей на правое ухо, обвешанный по традиции пулеметными лентами.
— А вот сю полундру видали? — развернул он флаг с портретом Гитлера и эмблемой БЕИПСА. — С кареты снял его благородия, так называемого личного представителя президента.
Тут уж и вздох не вырвался. Рабочие угрюмо, виновато, подавленно смотрели себе под ноги, не смея казать глаз командиру. А молодой лейтенант меж тем вырвал из рук матроса палку с прикрепленным к ней куском черного драпа и, потрясая ею, закричал:
— А вы качать, лобызаться! Дружка нашли. Старшину. Отца родного. Полесский волк ему родич!
Спокойно улыбаясь, Гуляйбабка отыскал глазами чернобрового парня в брезентовой куртке — сапера рабочего батальона, кивнул ему:
— Щечкин! Скажите товарищу младшему лейтенанту, что гласит статья семьдесят четвертая дисциплинарного устава.
— Статья семьдесят четвертая дисциплинарного устава гласит, — вытянулся по команде «смирно» Щечкин, еще не разобравшийся, кто прав, кто виноват и оставшийся в безупречном повиновении старшине: — «При наложении дисциплинарного взыскания или напоминании обязанностей подчиненному начальник не должен допускать поспешности в определении вида и меры взыскания, унижать личное достоинство подчиненного и допускать грубость».
— Рядовой Щечкин! — крикнул младший лейтенант. — За ответ без разрешения объявляю вам три внеочередных наряда!
— Есть три внеочередных! — козырнул Щечкин, растерянно моргая.
— А вам… А вас… — угрожая пистолетом, закричал на Гуляйбабку младший лейтенант, — я расстреляю! Сам лично. Вот этой рукой.
— С вашего разрешения, товарищ младший лейтенант, — отвечал невозмутимо Гуляйбабка, — смею вам напомнить статью седьмую того же устава, где, между прочим, сказано: «Применение оружия является крайней мерой и допускается, если все другие меры, принятые начальником, оказались безуспешными».
— Взять! К сосне предателя! Я покажу те крайнюю меру, устав дисциплинарной службы.
В карете кто-то громыхнул кусками жести и громко, на весь лес, запел:
Наверх вы, товарищи, все по местам, Последний парад наступает…
Младший лейтенант бросился к карете, ухватился за ручку дверцы, чтобы рвануть ее, но Гуляйбабка, опередив его, крикнул:
— Стой! Взорветесь! В карете генерал особой повстанческой армии всея Украины. Он в целях безопасности заминирован. Рывок двери, и его превосходительство вместе с секретными документами взлетит на воздух.
Младший лейтенант растерянно потоптался возле дверцы, став на ось колеса, заглянул в карету, окликнул:
— Эй, вы! Кто там? Откройте.
— Подите прочь. Прочь, сударь! Не мешайте отдыхать, танцевать кадрили. Эх, сто дивизий вправо, сто дивизий влево, а потом и прямо, прямо в Могилеве. Эх, Пронюшка, Проскуня, милая Проске… — и через некоторое время из кареты донесся размеренный храп, напоминавший урчание кота, у которого собрались отнять кусок сала.
Храп вызвал среди рабочих, окруживших карету, хохот, недоумение, колкие насмешки. Никто не понимал, с чего бы это генерал бормочет про сто дивизий, кадрили, какую-то Проскеву. Только один Гуляйбабка сердцем чувствовал в эти минуты, куда увел сон самого мирного на земле генерала. И потому он очень любезно попросил младшего лейтенанта:
— Не будите его. Ради всего святого. Пусть отдохнет. Он так устал, командуя войсками! А тут еще кружка шнапса…
— Хорошо! — сказал младший лейтенант. — Проявим гуманность. Но только чур, чтоб лично сняли все мины с кареты, не то смотри у меня! Держись! Спуску не будет. Ни вам, ни вашему разнеженному генералу. Вы поняли меня, кавалер железных побрякушек?
— Как пятью пять — двадцать пять.
— То-то же, — сказал младший лейтенант и, повернувшись, бросил взгляд на карету:
— Вот это да! Вот это корпорация! А ну-ка, хлопцы, у кого голосок погромче. Прочтите вслух, что написано на карете.
К карете ближе всех подошел рабочий в тельняшке. Заломив бескозырку и держась за нее, под общий свист и хохот прочел:
— «Надежно, выгодно, удобно: ловить партизан, выискивать комиссаров, хоронить старост и полицейских, солдат и офицеров фюрера с помощью услуг БЕИПСА. Сотрудники БЕИПСА с готовностью помогут вам обвенчаться, вырыть могилы, возложить венки, составить планы крупных и мелких операций, написать письма калекам и тому подобное. Таксу смотри по ту сторону кареты».
Толпа, напирая, тесня, оттирая друг друга, стала обтекать карету, где матрос уже громко, нараспев читал:
— «Разработка планов окружения партизанских дивизий — пять тысяч марок! Планов поимки крупных комиссаров — тысяча марок. Одиночных партизан — сто марок…»
— Да что ж так дешево? Ах, ешь их душу!!
— А ты смотри. Смотри ниже, Фома. Это ж со скидкой. На льготных началах.
— Глянь! Тут и немцам шкала.
— А за них? За них сколько там?
— Дешевка, братцы! По-свойски берут.
— Да ты точнее! Поточней.
— Три марки за могилу. Неограниченный прием.
— Го-о! Здорово! Вот дают!
— Гляньте, гляньте! Они даже старост и полицейских венчают.
— Ну, что? Что скажете теперь, «товарищ старшина»? — спросил младший лейтенант, когда были прочтены все надписи на карете.
— То же, что и говорил. Доставьте меня срочно в штаб батальона.
— И это все?
— Пока все.
— Нет, не все. Отвечайте, кто вы? Кем засланы? С какой целью?
— Что ж, — вздохнул Гуляйбабка. — Ваша взяла. Откроюсь. Я личный представитель президента!
— Какого президента? Что за президент?
— «Благотворительного единения искренней помощи сражающемуся Адольфу».
— Благодарю вас, — просиял младший лейтенант и, обернувшись, крикнул: — Марыся, рацию! Связь с ноль первым. Да живенько. Живо!!! Эх, и повезло же! Такую щучищу заманули в сети!
