— Здравствуйте, товарищ военврач, восхитительная Галина Васильевна!
— Вы мне бросьте эти политесы, майор, а лучше посмотрите на красноармейца Одинокова.
Кондрусь посмотрел на Васю, потом перевёл глаза свои опять на доктора:
— Галина Васильевна, а в чём тут суть?
— В том, что он бледный, просто белый весь, горячий и неадекватный. Неделю назад, всего неделю назад он вышел из госпиталя, а последние пять дней, как я поняла, вы заставляли его таскать тяжести, недопустимые даже для здорового человека.
— Война, товарищ военврач.
— Ой, как хорошо, что вы мне сказали! А я и не знала! Короче, рядовой Одиноков едет со мной в госпиталь.
Кондрусь задумался:
— Как это, едет? Надо же оформить.
— Оформляйте. Прямо сейчас.
— Галина Васильевна, прямо сейчас не получится. Прямо сейчас я намерен принять у красноармейца Одинокова доставленное из-за линии фронта оружие. Он в группе вместо командира. Вы езжайте, а я потом оформлю и отправлю красноармейца вам вослед.
— Что-то я не понимаю, — удивилась военврач. — Или вы что-то не понимаете? Он едет со мной, вот и всё. Я его не могу тут оставить в таком виде.
Она указала Ваське на скамейку рядом, велела сесть, а не маячить тут. Потом, видя, что Кондрусь продолжает размышлять, кивнула головой на «ЗиС» командующего армией Рокоссовского, тихо въезжающий на плац:
— Мне, что ли, Константина Константиновича попросить, чтобы он приказал вам оформить Одинокова на лечение?
— Нет, — поперхнувшись, чужим голосом пискнул майор, — не надо Константиныча.
И повернул голову, а машина уже стояла у него за спиной, и Рокоссовский открывал дверцу. Вслед за ним из машины выбрался командир дивизии Смирнов и ординарец командующего армией. Присутствующие на плацу, включая военврача, вытянулись по струнке. Вася Одиноков, встав со скамейки, тоже изобразил отдачу чести. Смирнов указал командарму на Кондруся, негромко доложил:
— Командир батальона, майор Кондрусь.
— Здравствуйте, товарищ майор.
— Разрешите доложить, товарищ командарм первого ранга! Красноармеец Одиноков привёл с той стороны отряд с собранным оружием! Принял командование отрядом в связи с выбытием из строя лейтенанта Курочкина!
— Благодарю, красноармеец Одиноков.
— Служу! — чужим голосом сообщил Василий. Командарм снова повернулся к майору:
— Что случилось с лейтенантом?
— Укушен змеёй во время выполнения задания!
Командарм кивнул, посмотрел на военврача, улыбнулся ей:
— Вы уже осмотрели лейтенанта, товарищ военврач?
Об их с Галиной отношениях знала вся армия. Но при людях он старался придерживаться с ней официального тона.
— Нет, об укушенном лейтенанте слышу впервые. Я здесь по поводу кульков.
— Разрешите доложить! — вмешался майор Кондрусь. — Лейтенант Курочкин оставлен на излечение у соседей, в 30-й армии!
Командарм кивком обозначил, что информацию принял, спросил Галину Васильевну:
— Так что с кульками?
— Ночью опять накидали. Приехала взять образцы, проверить состояние здоровья тех, кто с ними контактировал. И вдруг, представьте, вижу вот это, — и указала на Василия.
— А что с ним не так?
— Он только что из госпиталя. А товарищ майор отправил его в этот рейд, боец нёс недопустимую после ранения тяжесть, и теперь его надо долечивать. Садитесь, красноармеец Одиноков.
Вася посмотрел на остальных командиров, и поскольку никто не возразил, сел. Командарм глянул на комбата, и у того прорезался голос:
— Разрешите доложить, товарищ генерал-майор! В формуляре красноармейца Одинокова написано: «Годен к строевой».
— Нет-нет, — погрозила пальцем военврач. — Там написано: «Щадящий режим».
— Так ведь рейд простенький…
— Как показал себя красноармеец в рейде?
— Задание выполнил! Инициативен, смышлён, физически крепок! Несмотря на щадящий режим! В связи с укушением лейтенанта Курочкина принял командование отрядом!
Василий, невзирая на слабость, опять встал:
— Товарищ майор! Разрешите обратиться к товарищу полковнику! — Кондрусь разрешил, и Василий обратился к Смирнову: — Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору! — и, услышав разрешение, протянул Рокоссовскому немецкий планшет: — Здесь карты и документы, взятые у погибшего немецкого офицера.
Его беспокоили эти документы. Потому и предпочёл передать их сразу в руки высшего военного лица. На двух или трёх привалах, которые они устраивали после перехода той шоссейки и обретения этого планшета, Василий смотрел документы, изучал карты. И каждый раз у него происходило какое-то раздвоение сознания: с одной стороны, он видел обыкновенные бумажки с буковками, линиями и стрелками, с другой — испытывал ужас, каким-то чудом зная, что может произойти на этой земле. Какая-то в этой карте была недоговорённость, но он её чувствовал.
Рокоссовский, просмотрев документы, развернул карту, воскликнул:
— Вот оно что! Вот чего задумали! — он показал карту Смирнову, постучал по карте пальцем: — Видите? — посмотрел на Васю: — За это особая благодарность, товарищ Одиноков. Вы даже не представляете…
Но Вася как раз представлял: на него опять накатило.
— Там… Там… — он пытался понять и не мог.
— Вам надо лечь, красноармеец, — сказала Галина Васильевна, показала на выгородку в тени, спросила комбата: — У вас там что, сено?
— Сено, сено, — подтвердил комбат.
— Вот, ложись на сено, а я с кульками закончу, заберу тебя, и поедем лечиться.
И тут Вася наконец понял:
— Сенино! — сказал он. — Сенино, товарищ командарм! Там есть Сенино и есть Кулиабкино, — он произнёс так, как было написано на немецкой карте — Kuliabkino. — А между Сенино и Кулиабкино лес. Сверху нарисована узкоколейка, а куда идёт — стёрто, и станции тоже нет. А в этом лесу, я сам слышал, сгружали танки. Наверное, на этой станции. Несколько ночей подряд. Это будет ужасно, ужасно, их надо остановить, — и затем его повело, и он рухнул на скамейку. Майор посмотрел на него с недоумением, военврач велела молчать, Рокоссовский позвал ординарца, распорядился:
— Запишите: Одинокову благодарность в приказе, лейтенанта Курочкина к ордену.
Затем сказал майору, что сейчас подойдёт к складам смотреть доставленное оружие, а потом с высоты своего роста повёл головой, заглянув в глаза всем, кто был рядом, и едва заметно кивнул, отпуская их. И все, будто услышав команду «вольно», расслабились, пошли по своим делам. Даже ординарец скрылся в машине. И остались на плацу только командующий, военврач и опять развалившийся на скамеечке красноармеец Одиноков.
— Ну зачем примчался? — ласковым голосом спросила Галина, сохраняя строгий вид.
— О чём ты? — лицемерно удивился Константин Константинович. — У меня тут дела.
— Неужели?
— Да ладно тебе, — сказал он. — Ты же знаешь мою примету.
— В приметы он верит!
— Да, если мы видимся с утра того дня, когда я еду на передовую, со мной ничего страшного не случается. Ну правда! Стопроцентно. Проверено.
— И ведь боевой генерал! — сокрушённо сказала она. — Слышали бы тебя твои солдаты.
И они синхронно посмотрели на Васю.
Вася попытался сидя отдать честь:
— Разрешите идти!
— Сидеть! — приказала Галина Васильевна.
— А что, красноармеец Одиноков, вы читаете военные карты? — спросил командарм.
— Читаю. Я студент, геолог, — облизывая сухие губы, сообщил ему Василий.
— Вот как! И немецкий язык знаете?
— Знаю.
Рокоссовский щёлкнул пальцами, из машины тут же выглянул ординарец.
— Запишите: Одинокова — на ускоренные курсы младшего комсостава, — распорядился командарм.
— После выздоровления, — уточнила Галина Васильевна.
* * *
По пути к райцентру, где располагался госпиталь, Василий отмяк, ему стало лучше. Сработали, наверное, порошки, которые дала ему доктор. Он их запил тёплой водой из термоса её шофёра, пристроился на заднем сиденье, подремал. Какая-то мысль не давала ему покоя. Что-то сегодня было сказано… или услышано… прошёптано важное. Но — ускользала мысль. Зато вспомнилось про кульки.
— Можно спросить, Галина Васильевна?
— Да, Вася.
— А вот вы про кульки говорили. Я не понял, это что?
— Это, Вася, такие бумажные пакетики. Уже несколько дней немцы сбрасывают их с самолётов в расположении наших войск. А в них — мельчайшие насекомые. Что это такое, опасны они или нет, пока неизвестно. Велено следить за каждым вражеским самолётом, собирать эти кульки и сжигать на месте. Проводим дезинфекцию. Несколько штук отправили на проверку в Москву.
— Вот же гады, — без эмоции в голосе пробормотал Василий. — Мало, что сами к нам припёрлись, так теперь ещё и своих вшей нам скидывают.
