Последний раз близко встретиться с Морозовым мне довелось в конце ноября, на операции в районе кишлака Веха. К этому времени, так и не познакомившись со старшим лейтенантом «поближе», из части исчез Славик Лепилов. Да уж — не получилось… Все это время командир отдельного разведвзвода провел в Кундузском медсанбате, не такое уж и легкое он, видимо, схлопотал ранение. И вот его второй выход, правда, теперь уже в составе полка, потому что в «свободное плаванье» с таким послужным даже прославленных героев не пускают.
На третий день рейда вышли на финишную прямую, еще километров десять, и мы спустимся к броду через Кокчу. Достопамятное место — месяц назад тут подорвался командир нашего восемьсот шестидесятого отдельного мотострелкового подполковник Сидоров. А теперь нас там ждут машины картошку жарят, наверняка рыбки наловили, позаботились. Пока отдельные подразделения собирались для последнего перехода, третий взвод находился в группе прикрытия — так, махонький боевой заслончик.
Прошлой ночью роте хорошо досталось, попали в засаду и чудом вывернулись — артиллеристы, слава Богу, не подвели. Но Вадутовы подопечные обиделись до невозможности и на место сбора проводили нас с помпой, с засадами и снайперами. Мы тоже в долгу не остались, затеяли с ними соревнование. Вообще-то, подобные состязания снайперов случались редко, но когда все же «сросталось», то обе стороны неписанные правила соблюдали свято. Условия были просты, как саперная лопатка: обычно на очень большой дистанции сходилось несколько стрелков и вели меж собой дуэль. Два-три выстрела с нашей стороны, потом их очередь. Никаких автоматов-пулеметов, только одиночными.
Сидели мы на неприступной позиции, сзади по хребту растянулись остальные подразделения батальона, времени еще достаточно — час, как минимум. БК для соревнования с духами и без гонцов насобирать не проблема у пулеметчиков по неизрасходованной ленте.
Начали они. Мы с удовольствием приняли приглашение. Сидим, беззлобно плюхаем друг в дружку.
Рядом со мной «группа поддержки» — зрители: Зубяра, как киплинговский Балу, облокотившись на свой ПК, скорчился в метре справа, Саня Катаев растянулся с другой стороны. Покуривают. Время от времени и мне дают потянуть. В нескольких шагах уселся взводный, тоже курит. Ну, ему статус не позволяет залечь. Молодые поначалу так же пристроились сидя, но Саша Слободянюк, по прозвищу Пончик, на них шикнул, и «салабоны» дружно вытянулись компактной цепочкой.
Духи быстренько пристрелялись и стали класть фонтанчики с грязью слишком близко от наших носов. Первым терпение лопнуло у Сашки Катаева:
— Ну что за херня! Трое на одного, не жирно? — Он встал, взял у кого-то из «сынков» СВДшку и улегся со стороны Зубяры, буквально у меня под боком. Получилась уже опасная мишень из трех тел, на два метра. Саня в прицел оценил диспозицию и, повернувшись ко мне, спросил:
— Ну? И сколько там?
Мне, конечно, лестно было самому закончить разбирательство, но делать нечего — не гнать же друга. Нехотя ответил:
— Тысяча триста-четыреста. И ветерок… — потом, включившись, что тот все же не снайпер, добавил: — На рисочку влево.
Катаев засмеялся:
— Ой, спасибо-спасибо! Мне б самому в жизнь не догадаться!
У «товарищей моджахедов» было какое-то преимущество — по звуку ясно, лупят из «буров», а Ли-Энфильд значительно мощней СВД. Да, но зато мы в касках (не «забыли») и бронежилетах, пуля на излете. Так что можно считать поровну.
Только-только разошлись, как раз самое интересное началось — наши партнеры второй раз позиции сменили, все-таки допекли. И тут вдруг, на тебе, слышим над головой:
— Что вы в грязь пузом влипли? Тут больше километра, вояки!
Поворачиваемся. Интересно все же узнать, кто это так возмущен невоинственными позами советских солдат. И видим «одинокого волка», «снежного барса», старшего лейтенанта Морозова. Если бы он уязвил нас где-нибудь один на один, то мы, наверное, отморозились бы, но сказано было в присутствии взводного, и тут уж смолчать нам было как минимум — подло.
Для снайпера «больше километра» — это как для автогонщика «много лошадиных сил». Вставая, поинтересовался:
— Это сколько — больше?
Но тут же раздался окрик командира взвода Сереги Звонарева:
— Глеб!
Повернулся. На губах Звонарева играла победная улыбка. Ничего не говоря Морозову, он молча посмотрел в направлении уже поднимавшегося батальона, потом скомандовал нам и увел взвод за собой, оставив старлея одного среди камней.
Всякий раз, сталкиваясь с белым листом, с самым началом своего повествования, стоишь перед одной и той же дилеммой. Писать всю правду — от и до, или кой чего опустить? Не красоты словца ради, а дабы не искушать…
Не моя вина, да и никакая не заслуга, что выпал мне этот азиатский жребий. Но пред выбором: описать подробно, так, чтоб понял тот, единственный, для кого пишу — прочувствовал, до хруста в костяшках, до рези в глазах, или оставить на полутоне, без надрыва и без шокирующих подробностей — всегда теряюсь. Не из-за жажды дешевой популярности — меня кроме своих, родных и ветеранов вот уж десять лет никто не читает. И не от страха остаться непонятым — после Чечни сам уже ничего в этом мире разобрать не могу… только ради истины — дабы не канули в Лету лица, мысли и поступки.
В этот раз изменю своим принципам — не смолчу. Отстою, до последней, и расскажу именно так, как все это случилась. История о стоимости… О цене за право чувствовать себя человеком.
Не самая добрая история… Как говорили в старом цирке: женщин и детей — просим отвернуться!
* * *
Через пару месяцев после прибытия в Файзабадский полк — в середине января 1983 г., встав с подъемом, я понял, что заболел. Мутило, крутило, кружилась голова. На зарядку не пошел и выполз с оставшимися молодыми и нарядом на уборку территории. Собирая бычки и мусор в ладошку, как-то не так нагнулся, и меня чем-то белым стошнило прямо на выбеленные известкой камни ограждения палатки. Деды «обрыганной» территории первого-второго взводов вначале отвязались, потом въехали и позвали каптера Мамедова.
Мамед подошел, глянул на мою кислющую морду, небрежно приподнял большим пальцем левой руки бровь и, выдержав достойную аксакала паузу, веско сказал:
— Пашель на х… отсюда… Бэгом — в санчасть!
Процедуру осмотра белков глаз я уже знал и, безрадостно матерясь про себя, поплелся в лазарет. Там тоже — особо не церемонились. Выдали пробирку, потом капнули в мочу йодом и безошибочно поставили диагноз — гепатит. То бишь — свободен, Федя, отлетался. Вали, родной, в карантин, и хари оттуда не кажи… до самого вертолета!
Палатки санчасти в 83-м находились еще на старом месте — на окраине палаточного городка, между саперами и полигоном. Там же, на самом отшибе, одиноко стоял и карантин.
Захожу. Темно. Палатка без внутренней обшивки — одна резина. Полов нет. На голой земле стоят три железные койки. На двух горой свалены старые обоссанные матрасы. Отлично! Январь — он же в Афгане теплый, бля… не Сибирь. Единственное, что порадовало, так это отсутствие людей. Когда ты молодой, какой — душара! чем народу меньше, тем жизнь — краше.
Тут зашевелилась одна из коек и сиплый заспанный голос прогундосил:
— Привет, чувак, заходи…
Познакомились. Пацан — Толик с пятой мотострелковой. Мой призыв — брат сопливый. По Термезскому карантину — не помню. И не земляк, но зато с желтухой. Уже свой, блин, в доску. Да и впрямь, радуйся, что тут не «черпак» и не «дед», а то бы уже трассером мельтешил! Да и вдвоем — не в одиночку, по госпиталям шариться. Кто ж рад неизвестности, все боимся…
Выбрал три самых не вонючих матраса. Два обычных под низ, третий, полуторный, укрываться. Не раздеваясь, в бушлате и сапогах лег, укрылся. Уснул. В обед пришел санитар — принес еду. Поели. Опять уснул… и началась — житуха.
* * *
Кормили, как положено, три раза. Вопросов — никаких. Пока перевал закрыт — отдыхаем. Приходили ребята с роты. Принесли сигарет. По-моему, даже завидовали: кто-то прошелся по поводу того, что, мол, все пашут, а эта жопа — шлангует.
Из всех видимых неприятностей только паскудный вкус родного «Памира». Оказывается, болезнь Боткина как-то интересно влияет на рецепторы, и если еда кажется нормальной, то курить — просто невозможно!
А так — лафа! С Толяном все, что могли, «перетерли» за пару дней. Остальное время спал. С ума сойти, по двадцать часов в сутки! На всю службу вперед хотел отоспаться. Да куда уж там…
Когда дрыхнуть уж не было сил, в ночной полудреме стали посещать меня воспоминания и мысли. Например, о несправедливости жизни…
Понятно — банально. Но для 18-летнего парня, все базовые ценности которого крутились вокруг танцев, крепких кулаков и незакомплексованных телок, бесспорно — прогресс. Это сейчас, когда я уже привык к несправедливости мира (вот только никак не сживусь с подобным ощущением), все понятно. Тогда же — иначе: «Ну, вот, за что? Надо было угораздить в Афганистан попасть, так еще и желтуху зацепил вместо здрасьте, урод!».
