— Куда в него угодило?
Алексей молча показал пальцем. Стопа и часть голени лежали почти под прямым углом к остальной части ноги. Снег вокруг этого места превратился в черную лужу.
— Ногу ему прострелили, как ножом отрезана…
— Смотрите! На чем он бежал!
— Нечего смотреть! К комендатуре, ребята, там жарко!
Они поспешно двинулись за Алексеем по скрипящему снегу.
* * *
Когда раздался первый выстрел, капитан Вернер спал на полевой койке в комендатуре. Он ждал звонка из штаба и не мог пойти домой. У другой стены крепко слал фельдфебель, в следующей комнате, как всегда, вповалку улеглись солдаты. Капитан ждал долго, но телефон молчал. Его раздражало и сопение, доносящееся из другой комнаты, раздражал храп фельдфебеля. Койка была жесткая и неудобная. Наконец, он уснул. Его разбудил выстрел.
— Опять кто-то шатается по деревне, — раздраженно подумал он. Его сердило это новое доказательство бессилия немецких приказов.
Но почти моментально грянул второй выстрел, третий. Капитан сорвался с кровати.
— Заузе, вставайте!
Фельдфебель был уже на ногах. Послышался скрип шагов под окнами, и в комнату ворвались солдаты.
— Большевики в деревне!
— Запирайте двери! Гасить свет! — скомандовал Вернер, и они бросились задвигать тяжелый засов, закладывать двери поперечными балками.
Комната, где висел телефон, была самая обширная и лучше всего годилась для обороны. Хотя Вернер не рассчитывал, что здесь действительно придется защищаться, все было подготовлено. Дверь была мощная, из толстых досок. Вернер приказал еще обить ее жестью и укрепить запоры. Стены были из толстых бревен, на окнах крепкие ставни. Дом строился давно и предназначался, видимо, под склад или амбар. Та часть, где ночевали солдаты и сидели заложники, была пристроена позже, когда в доме разместились уже сельсовет, красный уголок и библиотека. Там стены были тоньше и дверь запиралась просто на ключ. Но здесь можно было чувствовать себя, как в крепости.
— Открыть амбразуры!
Они мгновенно откатили лежащие вдоль стен бревна. Здесь рядами лежали мешки с песком, а у самого пола были вырезаны узкие щели. Солдаты припали к земле. Сквозь отверстия в теплую комнату хлынул холод, заклубился пар. Залаяли винтовки.
В соседней комнате затопотали шаги. Совсем близко грянул выстрел.
— Звони в штаб, звони скорей в штаб! Партизаны? — спросил Вернер запыхавшегося часового, который вставлял ленту в пулемет.
— Нет! Армия!
— Много их?
— Не знаю, стреляют всюду, видно, зашли со всех сторон.
Вернер выругался.
— Звони, звони!
— Господин капитан, телефон не работает…
Он подскочил к столу, но напрасно кричал в трубку и колотил кулаком по молчащей коробке. Мертвая тишина…
— Перерезали, мерзавцы!
Он со злостью треснул кулаком. Телефон с грохотом упал на пол. Он пнул его ногой в угол.
— Справимся сами! Внимание!
С улицы посылались выстрелы, слышно было, как щелкают пули о толстые бревна стен. В соседней комнате в дверь грохали прикладами, но слышался только гул, дверь не дрогнула.
Нападением на комендатуру руководил лейтенант Шалов. Не успели они выломать первую дверь и ворваться в дом, как прибежал отряд, захвативший батарею.
— Где Сердюк?
— Сердюк погиб, батарея взята.
В первой комнате они нашли солдатские постели, беспорядочно разбросанные вещи и ни живой души.
— Ишь, мерзавцы, проснулись и заперлись в той комнате.
— Выкурим их и оттуда…
Внутри с шумом отодвинулось бревно, и из отверстия в другую комнату посыпались выстрелы.
— Выйти! Будем брать снаружи!
Они рассыпались в цепь вокруг дома, но сразу поняли, что это своего рода крепость. Мощные бревна не поддавались пулям. От них откалывались небольшие щепки, но стены оставались целы. Резко лаяли пулеметы. В отверстиях вспыхивали голубоватые и красные огоньки. Дом изрыгал смерть.
— Патронов они не жалеют, — пробормотал Шалов.
— Видно, подготовились к обороне, товарищ лейтенант…
По всей деревне шла стрельба. По-видимому, отдельные отряды осаждали немцев на их постах. Но все заглушал грохот, доносящийся из укрепленной избы.
— Ну, ребята, надо их брать… До рассвета надо их брать, нечего тут возиться. Утром какая-нибудь случайная ихняя часть может подойти, и все пропало…
Они залегли за холмиками, во рву и старались меткими выстрелами разбить высовывающиеся из отверстий винтовки. Но огонь не затихал ни на минуту.
* * *
У Левонюков немцев захватили врасплох. Ворвавшиеся в избу бойцы застали их спящими. Солдаты в испуге вскакивали, хватали лежащие у постелей винтовки, спотыкались о разбросанные пояса.
— Ложитесь на землю, — крикнул Минченко перепуганной Левонюк. Она послушно упала, стараясь втолкнуть под кровать свою младшенькую, Ганку. Но не успела еще она толком понять, что происходит, как в избе снова стало тихо. Бойцы исчезли, на полу валялись трупы немцев в белье.
— Ну-ка, Васька, помоги мне, надо выкинуть падаль из хаты, — все еще дрожа, сказала она сыну, и они вдвоем принялись вытаскивать трупы. Тяжело дыша, они тащили их за ноги. Ваське было всего двенадцать лет, сама она была беременна.
— Потихоньку, потихоньку, куда торопишься? — кричала она на сына. Но Васька знал, куда торопится. Ему не удалось вовремя выскользнуть за красноармейцами, и вот теперь мать задерживает его этой глупой работой. Там, на деревне, идет пальба, раздаются крики, а ему приходится таскать за ноги убитых немцев вместо того, чтобы бежать туда и собственными глазами увидеть все, что там делается. А может быть, ему даже винтовку бы дали, — кто знает, вдруг дали бы?
Тишина давно была нарушена. Теперь уже никто не крался, не полз за плетнями.
— Помните, ребята, ни одна живая душа не должна ускользнуть, ни одна живал душа! — сказал красноармейцам лейтенант, когда они разбивались на группы, подходя к деревне. И все понимали, что от этого зависит успех предприятия.
Немцы в разных местах вели себя по-разному. Кое-где они решили защищаться по хатам, кое-где в переполохе выбегали во двор в одном белье, но с винтовками и запасом патронов. Полуголые, они выскакивали на трескучий мороз, припадали за углами сараев, за плетнями и упорно стреляли.
— Не путайтесь под ногами, не путайтесь! — покрикивал Сергей на баб, которые вдруг появились, как из-под земли, попадая прямо под перекрестный огонь.
— Товарищи, у меня в избе шестеро немцев, шестеро немцев! Скорей! — Пельчериха тащила за шинель красноармейца.
— Где же это?
— Да ты только иди, уж я тебе покажу, изба близенько, тут сейчас, — агитировала она, будто расхваливая хорошую квартиру.
Они побежали за ней, но тотчас увидели, что дело не так просто. Их встретил убийственный огонь. Здесь тоже были вырезаны отверстия в стенах и из них вырывалась смерть.
Пельчериха припала к земле вместе с бойцами. Молодой паренек рядом с ней схватился рукой за грудь и со стоном опустил голову на дуло винтовки.
— Ни к чему это, ребята, — крикнула она. — Этак они вас по одному выбьют, а сами будут в хате сидеть! Подожгите избу!
— Это твоя изба?
— Моя, чья же еще? Поджигайте, поджигайте!
— В избе никого нет?
Пельчериха сжала кулак.
— Ребенок… Старшие-то выскочили, а там… в люльке…
— Ну, так как же? Спятила ты, баба, что ли?
Она схватила красноармейца за рукав.
— Что делать, родимый ты мой! Что делать! Не пропадать же вам за одного ребенка… Я мать, я тебе говорю — поджечь избу!
— Опомнись, мать! Что ты!
— Подожгите избу! Ну, вот, смотрите!
Второй красноармеец торопливо завязывал платком руку. На платке большими пятнами проступала кровь.
Бойцы не слушали Пельчариху, но она, причитая, все уговаривала, цепляясь за их шипели.
— Да не путайся ты тут, убьют, только и всего! Не видишь, как стреляют?
— Кому надо в старую бабу стрелять…
В одном из отверстий винтовка умолкла.
— Вот видите! Только стрелять, как следует, и все будет хорошо!
— Эй, ребята, а если через крышу? С другой стороны через крышу, я проведу!
— Ну, вот, это другое дело! А то поджигайте и поджигайте! Где это? Пошли!
Несколько человек остались и стреляли с двойной энергией. Остальные побежали за Пельчарихой. Через мгновение в избе началась свалка.
— Не стреляйте! — крикнула Пельчериха, широко распахивая дверь. — Не стреляйте!
Они вскочили. В избе лежали мертвые немцы, одни лицом на пулемете, другие заколотые штыками.
— Смотри-ка, Сережа, прямо в лоб…
Стрелок с гордостью осмотрел свою работу. Пельчериха схватила из люльки ребенка.
— Убили, — сказала она мертвым, глухим голосом.
Они взглянули. Маленькое тельце безжизненно висело в руках женщины, головка была разбита, люлька залита кровью.
