— А где папка и мамка? — спросил мальчика Тесля.
— Мама тут, — показал мальчик внутрь подвала, — а папа на фронте.
— Лучше бы им уехать отсюда. Поговорите с хозяйкой, посоветовал я старшине.
— Уже был такой разговор… — Старшина запнулся, не договорив.
— Мать возражает?
— Не так мать, как его сестричка, — кивнул старшина на мальчика.
— Накормил бы парня, — подсказал я старшине.
— Понятно, — ответил он. — Сейчас что‑нибудь соображу. А ты, Коля, иди покуда в подвал. Вишь, какая стрельба поднялась.
Перестрелка действительно усиливалась. Я поднялся на свой НП. На какое‑то время прервалась связь с огневой позицией. Тесля сразу же побежал по линии и присел в двухтрех десятках шагов от дома, сращивая перебитый провод. Рядом с ним невесть откуда возникла девушка в ватнике и сапогах. Я слышал, как она сказала ему:
— Здравствуйте.
И проворно наклонившись, вдруг поцеловала телефониста в небритую щеку, будто родного отца. Тот никак не ожидал такого проявления чувств, спросил сердито:
— Ты кто?
— Партизанка.
— Зачем до нас пожаловала?
— Проводите меня к вашему командиру.
— Сам разберусь. Докладам.
— Вы не разберетесь.
Тесля почесал затылок.
— Ладно, идем!
Я спустился вниз и пошел им навстречу.
Девушка доложила, что она послана к нам из отряда Седых с важным сообщением. Названная ею фамилия командира партизан ни о чем мне не говорила. Важное сообщение едва ли касалось моей минометной роты. Я молча рассматривал девушку, обдумывая, к кому бы ее направить.
— Може, на КП полка проводить? — высказал свое соображение Тесля.
Ответить я не успел. Нарастающий пронзительный свист оборвался в оглушительном разрыве. Меня что‑то с силой толкнуло, закружилась голова, и я повалился на землю.
Рядом курилась прозрачным дымком небольшая воронка. По другую ее сторону, в нескольких шагах от меня поднимался с земли Тесля. Вслед за ним встала девушка. Я тоже попытался подняться, но не смог. Со мною творилось что‑то непонятное. Все, что я видел перед собою, то поднималось вверх, то опускалось вниз, словно меня раскачивали на качелях.
— Откуда тебя нелегкая принесла? — укорял Тесля партизанку.
Она уверенными движениями растегнвала ворот моей гимнастерки. Совсем недалеко опять ухнул снаряд. Тесля заторопил девушку:
— Шо ты копаешься? Это потом, потом… Ну‑ка, помоги мне…
Они вдвоем поволокли меня к подвалу. Там уложили на какой‑то настил из досок. Засуетилась пожилая женщина, стала подкладывать под голову подушки. Тесля вынул из моей кобуры пистолет, покрутил его в руке, раздумывая, что с ним делать, и сунул под подушку.
А мне становилось все хуже. Я уже плохо различал лица, качались кирпичные свода подвала, мигал огонек коптилки, подкатывала тошнота. Хорошо еще кто‑то бережно вытирал платком вспотевшее лицо, клал на лоб мокрое полотенце… Потом вынесли из подвала и повезли куда‑то на
тряской повозке. Ехали долго. По дороге я то приходпл в себя, то снова герял сознание.
В госпитале, однако, быстро пошел на поправку. Вынужденное безделье тяготило. Пробовал настаивать на выписке, но врачи не торопились. Наконец настал долгожданный день: я распрощался со строгими госпитальными врачами и добрыми сестрами, поставившими меня на ноги, искренне поблагодарил их, вскинул на спину вещмешок и отправился в родной полк. На пути лежал городок, в котором меня контузило. Что‑то безотчетное потянуло туда. Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на тот дом, где был мой НП.
Километров пятнадцать шагал проселком. Навстречу никого. Попутчик попался только один — пожилой мужчина, спешивший в тот же городок проведать после долгой оккупации своих родственников.
Изрядно поблуждав среди развалин и пустырей, заросших бурьяном, я выбрался в конце концов к перекрестку, вблизи которого, по моим расчетам, должен был находиться интересовавший меня дом. От водоразборной колонки отошла девушка с ведром. Я быстрым шагом догнал ее, желая уточнить, в какой из переулков мне следует свернуть — направо или налево.
— Ой! — вскрикнула она от неожиданности. — Вы уже из госпиталя?
— Да — а, — протянул я с нескрываемым удивлением. — А откуда вы знаете, что я был в госпитале?
Девушка рассмеялась:
— Вот те раз! Неужто не помните, кто менял вам компрессы в подвале?
Распахнув знакомую калитку, я на минуту остановился, окинул беглым взглядом двор. Все здесь было на прежних местах вплоть до приставной лестницы у лаза на чердак. И все‑таки что‑то существенно изменилось. Что?
Фронт продвинулся отсюда далеко на запад — вот что! Необыкновенная тишина воцарилась в этом дворе, как и во всем городе.
— Заходите же в дом, — сказала девушка. — Теперь мы не в подвале, а в доме живем… Мама! Мама! Посмотри, кто к нам пришел!
На зов явилась та пожилая женщина, что подкладывала мне подушки под голову. Спросила заботливо:
— Поправились? Или не совсем?
— В ушах еще гул, — признался я. — Но голова ясная.
— Проходите, раздевайтесь. Мы с Валей часто вспоминали вас.
Оставив меня в комнате одного, она вышла на кухню к Вале, которая усердно накачивала там примус.
— Ступай… Я сама, — донеслось до меня.
Валя вернулась в комнату принаряженной.
— Не замерзли? — спросила.
— Фронтовикам не положено мерзнуть даже зимой!
— Смотрите… У нас прохладно. — Она потрогала руками печку и невесело продолжила: — Дров нет, электростанция разрушена, за керосином стоим уже целую неделю, соль на вес золота… Тихий ужас!.. — И, словно устыдившись этих своих жалоб на житейские трудности, смолкла. Даже покраснела.
В комнату ворвался Коля. Именно ворвался, а не вошел. Он обрадовался моему неожиданному возвращению так же искренне, как его сестра и мать. Чай мы пили вчетвером.
Я стал рассказывать о жизни роты. Припомнил совсем недавний случай с Теслей: тот нашел где‑то ящик новеньких гвоздей и набил ими свой вещмешок. Ему страшно хотелось что‑то строить, а мы не сразу поняли его. Начались расспросы, подковырки: «Зачем тебе на войне гвозди? Дачу, что ли, задумал строить?» Тесля сперва отмалчивался, потом осерчал: «Та шо вы пристали? Не век же война будет…»
Валентину, как мне показалось, мой рассказ о Тесле не заинтересовал. Явно был разочарован и Коля. Только их мать откликнулась по — своему:
— Люди всякие есть. Одним любая тяжесть нипочем, а у других от тяжестей руки опускаются.
В интонации ее голоса прозвучала жалость к тем, у кого опускаются руки. Она хотела продолжить свои рассуждения:
— При немцах…
Но Валентина резко оборвала ее:
— Мама!.. Не надо.
Мать замолчала и пошла укладывать спать Колю.
— Я завидую вам, — сказала искренне Валя, когда мы остались вдвоем. — Вы не пережили ужаса оккупации. Уве
ряю вас, что это гораздо ужаснее смерти в бою. Я много об этом думала и твердо пришла к такому убеждению.
Она была на год моложе меня. Успела окончить только девять классов. Но рассуждения ее не показались мне наивными.
Спать меня положили на диване в той же комнате, где мы провели весь остаток дня и вечер. Как только унесли лампу, я оказался в кромешной темноте. Светомаскировочные шгоры на окнах были непроницаемы.
Несмотря на поздний час, мне не спалось. Лежал с открытыми глазами и без надобности прислушивался ко всему, что происходит в этом мирном человеческом жилье. Слышал, как Валя стелила себе постель в соседней комнатушке, как прошла на носках в спальню матери. Они долго о чем‑то шептались. Потом Валя вернулась к себе. Отгуда, из-за тонкой перегородки, до меня доносились какие‑то таинственные шорохи, а из спальни матери — ровное похрапывание.
Через некоторое время Валя почти бесшумно вошла в мою комнату. Ее выдал едва уловимый скрип половицы. Она стояла где‑то совсем близко. Я весь прекратился в слух.
— Вы не спите? — прошептала она.
— Нет, — так же тихо ответил я.
— Я принесла вам еще одно одеяло.
Я нашел ее руку и, пожав в знак благодарности, легонько потянул вниз, предлагая сесть. Она сразу же села на диван. Заскрипели пружины. Мы с Валей замерли. Она не выпускала мою руку, нежно гладила ее. Мне казалось, что все это происходит во сне.
Утром она набросила на плечи теплый платок и вышла со мною за калитку. Упрашивала:
— Останьтесь еще на денек!
— В следующий раз.
— А будет он?
— Будет.
— Не загадывайте. Война…
Она смотрела на меня, я смотрел на нее. Слова в подобных случаях ничего не значат, мы понимали друг друга без них. Валя приподнялась на носках и поцеловала меня на прощание.
Над крышами домов низко проносились клочья дымчатых облаков. Они отражались в подернутой прозрачным ледком большой луже. Порывистый ветер гонял по 'этому зеркалу желтые листья.
