...Наш взвод пополнили. Теперь в нем вместе с командиром пятнадцать человек. Четверо из прибывших новичков — бывшие военнопленные, работавшие на полях помещиков и зажиточных хозяев здесь же, в Восточной Пруссии.
Они приняли присягу, получили обмундирование и оружие.
Сначала начальство решило Сивкова и Куклева назначить командирами отделений, как людей уже имеющих фронтовой опыт, но те оба категорически отказались повышаться в должности, а младший лейтенант Гусев высказался за то, чтобы нас всех троих оставили в одном отделении. Так, по его мнению, будет справедливее. И нас оставили в покое. Командирами двух других отделений назначили солдат из шестой роты.
Снова, как и перед прорывом обороны 13 января, началась учеба. С утра повзводно мы уходили в ближайший тыл обороны я начинали отрабатывать тактические задачи по ведению боя в траншеях, по блокированию дотов и дзотов. Но на что особое внимание обращали наши командиры, так это на ведение уличных боев. Нашей дивизии, всю войну провоевавшей в лесах и болотах, не приходилось участвовать в обороне или штурме крупных городов, поэтому мы учились вести бой на чердаках и в подвалах мелкими группами, на лестничных маршах и площадках, атаковать через проемы в стенах. С занятий возвращались бурые от кирпичной пыли, уставшие и сразу же начинали чистить оружие, а попутно помогали новичкам изучать его устройство.
Некоторые из них впервые держали в руках автоматы ППШ и смотрели на них как на диковинку. Автоматического оружия во взводе теперь было много, и наша огневая мощь возросла в несколько раз.
Иван Иванович Кузнецов дает мне партийное поручение: отдельно побеседовать с каждым из новичков.
— Ты, Сережа, понимаешь, что сейчас они такие же бойцы Красной Армии, как любой из нас. Но ведь больше трех лет они находились, скажем так, под воздействием вражеской пропаганды. Расскажи им о том, какие победы одержала Красная Армия над фашистами, где мы колотили гитлеровцев, какой путь прошла дивизия. В общем, работы тебе хватит. Сумей только находить время.
Я стал рассказывать новичкам о наиболее крупных сражениях. О том, как отстояли Москву, Сталинград, как разгромили немцев на Курской дуге, причем говорил с особой охотой, так как в течение семи дней июля 1943 года сам был в этом пекле.
Меня радовало, что новички учатся хорошо и слушают меня внимательно. Мои беседы были не так уж частыми и долгими. Мне приходилось выкраивать минуты в перерывах на занятиях или инженерных работах.
Я знал, с каким нетерпением они ждали весточек из дома, где о них ничего не знали вот уже четвертый год. Когда в роту приносили почту, они первыми бросались к почтальону и с замиранием сердца слушали, как выкликают фамилии счастливчиков, которым вручались самодельные конверты-треугольнички.
В один из дней и ко мне пришла радость: сразу три письма от Полины. Все они начинаются одними и теми же словами: «Дорогой Сереженька!»
О чем пишет Полина? Сначала она жалуется на то, что редко ей пишу, потом извиняет меня, зная, как я занят и чем. А после всего этого о своих делах. Дел у нее, конечно, много. Детский дом разрастается. Детишек уже больше сотни...
Конечно, такие письма можно написать и брату, и дяде, и просто хорошему знакомому. Наверное, я и есть для Полины просто хороший знакомый. Ни одного слова про любовь, про чувства. Ведь я же ей писал про это!
Нет, очевидно, Полина решила твердо держаться своего правила: не связывать себя, инвалида, со мной. Вот потому и письма пишет такие. Эх, Кочерин, Кочерин!
Поздно вечером к нам наведывается младший лейтенант Кузнецов. У него главный вопрос сейчас — политработа с пополнением.
Иван Иванович интересуется, кто в отделении кроме меня беседует по политическим вопросам с новичками, причем со всеми, а не только с теми четырьмя. Оказывается — никто.
— Плохо, Кочерин, плохо. Возьми, к примеру, Куклева. Ведь меньше года назад он еще работал в колхозе бригадиром. Ему есть что рассказать о том, как трудятся в тылу наши старики, женщины да подростки. Не думай, Сережа, что политработу на фронте должны вести лишь командиры да политработники. Это дело многих людей. В том числе и таких, как Сивков и Куклев. Они не просто рядовые бойцы, они фронтовики. Им и карты в руки.
К моему немалому удивлению, скромный и молчаливый Куклев охотно согласился раз-другой рассказать новичкам о своем колхозе.
Но сделать это ему не пришлось. Ночью мы быстро снялись с позиции, а утром уже были на Земландском полуострове, километрах в двадцати западнее, сменив ранее стоявшую здесь гвардейскую стрелковую дивизию. Сразу же беремся за лопаты, начинаем совершенствовать оборону. Но было уже поздно...
В «Истории Великой Отечественной войны» записано:
«19 февраля... немецко-фашистские войска нанесли два внезапных удара западнее Кенигсберга. Первый удар из района Фишхаузен в восточном направлении на Кенигсберг нанесли три пехотные дивизии, несколько отдельных пехотных полков и батальонов при поддержке 70 танков, полевой и морской артиллерии... После трехдневных ожесточенных боев немецкие войска оттеснили советские части, действовавшие на побережье, и создали коридор, соединивший кенигсбергскую группировку с земландской».
Этот первый удар пришелся по нашей дивизии. Трое суток мы отражали яростные атаки противника, начавшиеся мощной артиллерийской подготовкой.
Наше отделение она застала в маленьком бетонированном подвальчике одиноко стоявшего на опушке леса домика.
При первых же разрывах снарядов я скомандовал Сивкову и Куклеву: «К бою», выскочил в неглубокую, заметенную снегом траншею, но тут же юркнул обратно, в подвал: находиться снаружи было просто невозможно. Правда, одного тяжелого снаряда хватило бы, чтобы превратить наше укрытие в груду кирпича, черепицы и досок. Но все-таки это было укрытие.
На этот раз немцы нас провели. Артиллерийская подготовка еще не кончилась, а их танки уже прорвались через наш передний край.
От наседавших гитлеровцев мы отбились гранатами, а потом спешно отошли к лесу, огрызаясь короткими автоматными очередями.
На опушке мы задержали вражеских автоматчиков, но вскоре получили приказ командира взвода отойти на линию огневых позиций противотанковых орудий, сумевших остановить вражеские танки.
Бой длился трое суток. Мы, солдаты, не знали, что такой же удар противник нанес из Кенигсберга на запад, в сторону Фишхаузена, что ему удалось пробить коридор от одной группировки к другой и что наша поредевшая дивизия находится в окружении.
Рассвет 22 февраля застает нас в старинном двухэтажном пакгаузе, невдалеке от берега залива Фриш-Гаф, по которому проходит морской канал в Кенигсберг.
Здесь, в пакгаузе, сосредоточился весь батальон — человек двадцать во главе с младшим лейтенантом Гусевым. С нами же находится и майор Полонский. Ночью при отходе сюда, к пакгаузу, он был ранен автоматной очередью в ноги и в командование батальоном по его приказу вступил Гусев, младший по званию и самый старший по возрасту из оставшихся в строю офицеров.
В пакгаузе есть огромный без единого окна подвал, «комендантом» которого Гусев назначил меня. На каждом этаже есть свой «комендант», отвечающий за его охрану и оборону.
К нам только что прорвалась через немецкую пехоту группа артиллеристов из полка нашей дивизии во главе со старшиной, оказавшимся командиром взвода боепитания. В их числе и мой давний знакомый Сашка Маслов.
— Все полегли у пушек, — сказал он мне, окидывая взглядом свою крохотную группку. — Это все, что осталось от дивизиона. Танки как раз напоролись на нас.
Да, видно, туго пришлось артиллеристам, если даже неунывающий Сашка сегодня скис и не пытается веселить нас какой-либо очередной выдумкой.
— А пушки? — спросил я, мысленно представляя положение, в котором оказались артиллеристы.
— Что пушки? Они уже на второй день окружения без снарядов остались. Расстреляли их немцы, либо гусеницами подавили. Слышь, пехота, пожевать ничего нет?
— У тебя вечно одна песня.
На Сашкино счастье (и на мое, конечно) к нам вскоре при активной поддержке огнем из пакгауза пробивается еще одна группа. И совсем необычная: старик — немец, девушка, командир хозвзвода батальона и с ним двое солдат-ездовых с мешками за спиной, В них оказались сыр и сухари.
Старика немца и девушку, оказавшуюся русской, из Смоленской области, в подвал приводит Сивков.
— Вот, товарищ майор, — докладывает Алексей Полонскому, — командир хозвзвода приказал к вам доставить.
— Кто они такие?
— Не знаю, товарищ майор. Обоих обыскал. У старика ничего нет, а она вот не дается...
— Тебя как зовут? — спрашивает Полонский.
— Лиза, товарищ командир.
