— Я этот документ сохраню! — Гузненков спрятал письмо защитников Торгового порта.
Уже к концу дня мы ворвались в военный порт, захватили причалы и прибрежные ярусы. Когда стемнело, Гузненков с двумя моряками пробрался к сопке, где десантники Бараболько все еще вели ожесточенный бой. Бараболько решил с сопки не уходить. Он по-прежнему сковывал основные силы неприятеля и помогал нам обороняться в военном порту.
Перед рассветом японцы с необычайной яростью атаковали нас и захватили верхний ярус. С криками «банзай» они шли вперед, намереваясь сбросить нас в море. По цепи разведчиков пронесся тот же клич, что десять месяцев назад на мысе Крестовом:
— Держаться! Держаться!
И мы держались до тех пор, пока не услышали залпы орудий вошедших в Сейсинский порт кораблей. А вскоре началась высадка бригады морской пехоты генерал-майора Трушина.
Исход Сейсинской операции был предрешен.
…Никто из нас, конечно, не думал, что двухдневными боями в Сейсине завершилась летопись отряда морских разведчиков во второй мировой войне.
Я присел на ящик у стенки причала, чтобы закурить, и тут же задремал. Сквозь сон слышал, как кто-то рядом спорит, и, открыв глаза, увидел командира фрегата Михайлина.
Я встал, протер глаза, расчесал пальцами взлохмаченные волосы и сказал:
— Не узнаете, капитан-лейтенант? Мы тут немножко, правда, закоптились… Давайте пакет.
Пока я читал приказ о возвращении в базу, Михайлин все время смотрел на меня так, будто сомневался, передал ли он пакет по назначению.
— Что вы, капитан?
— Да нет, ничего! Теперь-то я вас узнал. Мы вас на фрегате помоем, накормим, спать уложим. А на Русском острове уже знают о ваших славных делах.
Через час мы покидали Сейсин.
Вместе с Гузненковым я обошел кубрики, в которых разведчики спали мертвецким сном, потом вышел на палубу.
— Видишь? — Гузненков показал на Сейсин.
С палубы фрегата хорошо был виден город, над которым возвышался купол театра.
На шпиле купола трепетал красный флаг, поднятый корейцем Муном.
* * *
Япония безоговорочно капитулировала. Эта весть застала нас в порту Гензан, где мы взяли в плен большое количество японских солдат и офицеров. Возвращаясь на Русский остров, мы получили приветственную телеграмму командования Тихоокеанского флота. Все разведчики отряда награждены орденами за Сейсинскую операцию. Мичману Александру Никандрову и главстаршине Макару Бабикову присвоено звание Героя Советского Союза. Правительство удостоило меня этого звания дважды.
* * *
Вот уже позади остались берега Кореи, которую называют «страной утренней свежести», «страной утреннего спокойствия».
Сейчас утро. Свежо, тихо и спокойно. Солнце поднялось над морским горизонтом. Отсюда оно будет совершать свой обычный путь, пока не скроется за другим океаном. В этот день на всей земле не будет взрывов бомб и снарядов и не слышно будет треска выстрелов.
Мы стояли на палубе и в благоговейном молчании встречали новый день — день торжества победы и мира.
Через девять с половиной лет после окончания второй мировой войны в одном из номеров ленинградской гостиницы «Октябрьская» произошла встреча, которой мне хочется закончить воспоминания о морских разведчиках одного отряда.
Номер гостиницы предоставили делегату, приехавшему на совещание работников сельского хозяйства северо-западных районов страны. Этим делегатом был Макар Андреевич Бабиков, Герой Советского Союза, секретарь обкома комсомола и депутат Верховного Совета Автономной республики Коми.
Макар позвонил в Морскую академию имени Ворошилова, где я учился, и после коротких взаимных приветствий мы условились о встрече. Хорошо бы, сказал я Макару, повидаться и с другими фронтовыми друзьями-ленинградцами: с бывшим комиссаром отряда, ныне капитаном первого ранга Дубровским, с капитаном второго ранга Сутягиным, со старшим лейтенантом Колосовым…
— Пашка Колосов! — услышал я восторженный возглас Макара. — Пашка старший лейтенант? Как же, Виктор Николаевич, его разыскать?
— Очень просто! Позвонить в механический институт на вечернее отделение, где Колосов учится. И еще бы позвонить в Кронштадт, где служит мичман Барышев.
— Пашка Барышев! Это будет замечательно! — опять перебил меня Макар.
— А ты знаешь, что в Ленинграде живет Алексей Радышевцев? Он работает в слесарных мастерских, но где, точно — не знаю.
— Разыщем Алешу! Через адресный стол! А еще с кем можно встретиться?
Я вспомнил близко и далеко отсюда живущих людей. Полковник в отставке Леонид Васильевич Добротин находится в Москве, там же учится Гузненков. На севере служит Александр Никандров и Андрей Пшеничных, на Черном море — Николай Аркадьевич Инзарцев, Семен Агафонов. И совсем далеко, в Хабаровске, — Миша Калаганский… О большом слете фронтовых друзей можно сейчас лишь мечтать. Мы решили собраться пока небольшой компанией.
И вот за круглым столом в номере гостиницы «Октябрьская» сидят Дубровский, Сутягин, Бабиков, Барышев, Радышевцев, Колосов и я. И нет конца вопросам-расспросам, радостным восклицаниям.
Время наложило свой отпечаток на облик каждого из нас. Бывший комиссар отряда, старший политрук, был, помнится, белокурым, а теперь перед нами сидит заметно пополневший, с посеребренной головой капитан первого ранга Василий Михайлович Дубровский. Все так же подвижен и горяч Сутягин — это его молодит. Колосов держится степенно, старается выглядеть старше своих лет. А ведь это тот самый сероглазый юнец Паша Колосов, которого я опасался брать в разведку… Радышевцев и Барышев верны себе. Первый говорит мало, с расстановкой, сдерживая обуревающие его чувства, и не сводит глаз с бывшего писаря: Радышевцев радуется успехам Макара Бабикова, который после войны закончил высшую партийную школу и занимает ответственный пост. Мичман Барышев сыплет скороговоркой — он все такой же шутник.
Вспомнить друзьям есть что! И доброй памяти погибших, и живых… Кто-то занялся перечислением профессий бывших разведчиков. Есть, оказывается, среди нас офицеры и партийные работники, учителя и инженеры, кандидаты технических наук и слесари. Есть мастера спорта и даже чемпион страны по лыжам. Это — из тех, о ком мы знаем. Со многими порвана связь. Как хотелось бы, чтобы они откликнулись и дали о себе знать!
Уже в который раз фронтовые друзья высказывали пожелание, чтобы была написана книга — пусть небольшой, но правдивый рассказ об отряде, его делах и людях. Уже в который раз каждый сожалел, что в суровые, насыщенные большими событиями дни войны он не вел дневника, который помог бы сейчас воссоздать всю боевую хронику отряда.
Я рассказал друзьям, что Военное Издательство планирует выпуск такой книги, и попросил всех поделиться своими воспоминаниями с автором литературной записи. Пользуюсь случаем, чтобы выразить им, а также Л. В. Добротину и И. И. Гузненкову свою благодарность. Многие разведчики — бывшие мои командиры, равные по званию, и подчиненные — помогали нам писать эту книгу.
Это тоже было проявлением фронтовой дружбы, той дружбы, которая сопутствовала нам в ожесточенных схватках лицом к лицу с врагом, той дружбы, которая нужна в бою и в мирном труде и о которой Эдуард Багрицкий, поэт, горячо любивший море, писал:
Но все ж по-охотничьи каждый зорок.
Ясна поседевшая голова.
И песня просторна.
И ветер дорог.
И дружба вступает в свои права.
Мы распрощались до новых встреч. Мы пожелали друг другу здоровья и во всех наших делах, как водится у моряков, попутного ветра!