— Нет, уважаемый майор, — ответил Кузнецов. — Сегодня я не имею времени.
— Есть какое-нибудь неотложное дело?
— Да, кое-что должен сделать. Валя просила… — Кузнецов прервал фразу, будто боялся закончить свою мысль.
В глазах Бабаха мелькнула лукавая искорка. Он самодовольно ухмыльнулся и произнес:
— Можешь больше мне не говорить. Я догадываюсь, о чем просила тебя твоя очаровательная фея.
— Господин майор умеет читать чужие мысли?
— Что за вопрос! Это моя обязанность: знать, о чем думают другие. Не будь я таким проницательным, герр гаулейтер не стал бы меня столь долго держать возле себя. Он говорит мне: «Вы, майор, должны обладать утонченным обонянием. Вы — мой личный Шерлок Холмс, и для вас не может быть неожиданностей. Всё вы должны знать и всё предугадывать и предупреждать». Так вот, сейчас ты думаешь о том, как помочь Вале избежать поездки в Германию и остаться в Ровно. Не правда ли?
— Феноменально! — воскликнул Кузнецов.
— Могу сказать больше: Валя обращалась к гебитскомиссару, и он послал ее ко всем чертям.
Бабах впился своими бесцветными глазами в обер-лейтенанта, пытаясь определить, какое впечатление произведут на него эти слова. А обер-лейтенант поднял руки вверх и удивленно произнес:
— Сдаюсь, господин майор, вы меня поразили. Герр гаулейтер имеет в вашем лице настоящего Шерлока Холмса.
Фон Бабах ликовал.
А Кузнецов был доволен: все шло по намеченному плану, бумажки, лежавшие на журнальном столике, сделали свое дело.
— Скажи правду, Пауль, — спросил после краткой паузы фон Бабах, — ты любишь Валю?
Зиберт замешкался с ответом, а майор, поняв, что его вопрос не очень тактичен, сказал:
— Извини, я хотел узнать, нравится ли тебе эта девушка. Дело в том, что я мог бы помочь ей. Если ты можешь поручиться за нее, я попытаюсь устроить вам аудиенцию с шефом. Конечно, это не так уж просто сделать, но… — он многозначительно посмотрел на Кузнецова, — для моего лучшего приятеля и земляка обер-лейтенанта Пауля Зиберта я готов на все.
Мог ли Зиберт сразу же согласиться с этим предложением? Конечно нет.
— Что вы, господин майор! Беспокоить гаулейтера по таким пустякам? Что для него какой-то обер-лейтенантик? Разве у него мало других, более важных забот? Нет, совесть не позволяет мне отнимать драгоценное время у гаулейтера. Хотя… — он тяжело вздохнул. — Валю мне очень жаль. Бандиты растерзали ее отца за то, что он был выходцем из немцев. Очень порядочным был этот Довгер. И за то, что в его жилах текла арийская кровь, он поплатился жизнью.
— Если она действительно немецкого происхождения, ей обязательно нужно помочь, — расчувствовался фон Бабах. — Через гаулейтера ей можно оформить документы фольксдойче, и она устроится на хорошую работу, господин обер-лейтенант будет иметь удовольствие бывать в ее гостеприимном доме.
— Когда Валя Довгер получит удостоверение фольксдойче, она из фрейлейн Валентины Довгер преобразится в фрау Зиберт. Тогда пригласим вас на свадьбу, господин майор.
— Если у тебя серьезные намерения относительно Вали, то стоит побеспокоить не только гаулейтера, но и самого фюрера. Между прочим, шефу не следует говорить о свадьбе. Просто: идет речь о несправедливости, допущенной по отношению к человеку немецкого происхождения.
— Я вам буду благодарен за это всю жизнь.
— А как на службе? Как посмотрят на все это? Не будут возражать против брака с этой бедной девушкой? С твоими заслугами, внешностью и состоянием можно стать зятем министра.
Он был прав, этот «добродушный» фон Бабах! Ведь в самом деле невероятно, чтобы бывший управляющий известного помещика из Восточной Пруссии, офицер армии «великого рейха» стремился связать свою судьбу с какой-то девушкой сомнительного происхождения. Одно дело — легкий случайный мимолетный роман, и совсем другое — серьезные намерения. Но Кузнецов понимал, что в данном случае нельзя отступать, тем более что возникла реальная возможность встретиться с глазу на глаз с Кохом.
Николай Иванович задумался, а потом начал:
— Стоит ли мне делать этот шаг? Я много думал и сейчас думаю об этом. Когда Валя показала мне повестку, я сначала даже обрадовался. «Ну, — думаю, — отвезу ее в имение Шлобиттена, и пусть ждет моего возвращения». Но потом пришла другая мысль: «Я же не могу жениться на ней, пока у нее не будет документа о немецком происхождении». Поймите меня правильно, господин майор. Мне уже тридцать лет. Я знал немало девушек — до армии, и во Франции, и в Польше. Я разуверился в любви, считал, что, кроме мимолетного чувства, ничего не существует, а то, о чем пишут в книжках, — вранье. И когда я встретился с Валей, мне вначале показалось, что это очередной роман, который займет незаметное место в моей богатой коллекции. Но к Вале у меня возникло особенное чувство. Оно становится все сильнее и сильнее, и я чувствую, что Валентина меня тоже любит. Поверьте мне, это не пустое увлечение, а любовь. Когда я думаю, что эта девушка потеряла отца из-за меня, — я у них гостил, а после того, как уехал, бандиты схватили его и замучили, — мне еще больше хочется утешить ее, сделать счастливой. Она имеет право на счастье. Я прекрасно понимаю, господин майор, что я офицер немецкой армии, что жалость к людям — наш враг. У меня ее никогда не было. Не было, когда мы вступили в Париж и перед моими глазами танки давили человеческие тела. Не было, когда мы в Варшаве убивали тех, кто не хотел добровольно сдаваться в плен. Я и сегодня еще берегу удостоверение отличного стрелка. Я получил его под Винницей за стрельбу по живым мишеням — тогда мы расстреливали евреев. И чувство к Вале — не слезливая гуманность, не жалость, а настоящая любовь. Я доверяюсь судьбе. Если вы, господин майор, поможете мне, значит, бог не оставил меня, счастье меня не покинет и моей благодарности вам не будет границ.
Николай Иванович рассказал нам об этом разговоре с фон Бабахом в тот же день.
— Знаете, — сказал он, — я думал, что план сорвется. Сначала шло гладко. Мой майор говорит: «Давай заявление, гаулейтер хоть завтра его подпишет». А потом как начал меня штурмовать вопросами, как завелся: почему я выбрал себе именно Валю, разве не найдется какой-то богатой немецкой фрейлейн, как это воспримут в имении, когда я вернусь? И так засыпал меня вопросами, пока мы не дошли до пляжа.
— А вы действительно ему о женитьбе говорили? — спросила Валя. — Еще, чего доброго, свадьбу придется справлять.
— А что было делать? Я разыграл из себя безумно влюбленного. Если этот фон Бабах организует нам встречу с Кохом, мы не то что свадьбу, а черт знает что устроим!
Валины щеки зарделись, и, надеясь на мою поддержку, она серьезно сказала:
— Николай, сделай замечание этому немцу, а то он начинает превращать разведку в забаву.
— Николай Иванович прав, — ответил я. — И будет совсем неплохо, если в один прекрасный день мы вас поженим. Правда, в Ровно нет немецкой кирхи, и поэтому придется эту торжественную церемонию перенести на родину Пауля Зиберта. Представляю, какой радостной будет встреча наших молодых влюбленных у князя Шлобиттена. Интересно, знает ли господин обер-лейтенант хотя бы, как зовут этого князя?
— Оставь шутки! — рассердилась Валя.
— Пусть шутит, — остановил ее Кузнецов. — В этом ничего плохого нет. Шутка подбадривает, если хочешь, придает человеку силу. А нам надо быть бодрыми, не падать духом. Впереди у нас, Валюша, очень сложная операция. Через пару дней пойдем к Коху. Он будет говорить с тобой. Фон Бабах сказал, что гаулейтер лично принимает всех, кто хлопочет о документах фольксдойче, — хочет убедиться, имеет ли он дело с патриотом «великого рейха» или с проходимцем, мечтающим о привилегиях и пайке. Мне придется обождать в приемной, пока Кох не позовет меня для подтверждения твоего арийского происхождения. Боюсь только, как бы все не сорвалось, потому что фон Бабах сказал, что Кох снова собирается в Кенигсберг.
— А как сегодня водичка, тепленькая? — спросил я Николая Ивановича. Накануне он отругал меня за то, что я пошел со знакомым гестаповцем на пляж, где пришлось раздеться (а в карманах было оружие) и несколько раз окунуться.
— Не беспокойся, я такого неосторожного шага не сделал, хотя немецкому офицеру надлежит быть вооруженным. Откровенно говоря, я на радостях чуть было не принял предложение майора, но вовремя опомнился. Ведь мне нельзя раздеваться перед гитлеровцами, а то нашивки о ранениях ношу, а на теле — ни одной царапины. Из-за такой мелочи можно сесть в лужу. Я сказал фон Бабаху, что не захватил плавки, и пообещал поддержать компанию в другой раз.
Вечером мы собрались у Ивана Приходько, чтобы обсудить план уничтожения Эриха Коха. Договорились, что я буду кучером Пауля Зиберта и его невесты Вали Довгер, а Михаил Шевчук, Жорж Струтинский, Николай Куликов, Василий Галузо и Иван Приходько расположатся в районе резиденции, чтобы в случае необходимости прийти нам на помощь.
