не знал, что от их выстрелов так сотрясается воздух и так отдает в земле. «Вот это ребята, — позавидовал он, — не испугались…» Если бы у него был такой же фронтовой опыт, как у старшего сержанта Дрожжина, то он заметил бы, что зенитчики били слишком торопливо и что опытный наводчик вряд ли промахнулся бы, целясь в такие удобные мишени. Ну а если бы Женька мог взглянуть на смелых зенитчиков, то у крайнего орудия увидел бы девушку — светловолосую, с короткой прической, с огрубевшей от мужской работы маленькой рукой, с большими, потемневшими от волнения глазами, — увидел бы Галю…
Самолеты отлетели от станции и теперь кружили над хутором — зенитки не доставали их здесь. Подавленный назойливым гулом, Женька лежал не шевелясь. Лишь немного привыкнув к самолетам, он перевел взгляд на старшего сержанта. Тот был уже… наполовину выбрит. Левой рукой он слегка оттягивал кожу, а правой, с бритвой, неторопливо водил сверху вниз. Этот домашний тон отрезвил Женьку, стряхнул с него оцепенение.
— Ну как, брат, — ничего? Вот я и помолодел, — не дождавшись ответа, добавил Дрожжин.
Самолеты обогнули станцию и полетели вдоль железнодорожного полотна по направлению к Сталинграду.
— А вы были на фронте? — спросил Женька, обрадовавшись тишине и сознавая наивность своего вопроса.
— Я и сейчас на фронте. А ты?
— Еще не знаю…
— Это ничего, пройдет, — старший сержант довершил разгром Женьки. — Полей-ка мне, отмываться буду.
Женька поспешил к колодцу.
Вскоре взвод пополнился также тремя отделенными, выпускниками полковой школы. На место Боровичка прибыли четверо.
* * *
К полудню поступили вести с фронта: из степи в одиночку, по двое, группами потянулись красноармейцы, запыленные, усталые, небритые, разных возрастов. Ребята с почтительной робостью смотрели на них. Один Переводов не лез за словом в карман.
— Откуда бредете, землячки?
Глядя на этого желторотого птенца с новенькой снайперской винтовкой, фронтовики улыбались, шли дальше или на ходу вступали в разговор.
— От тещи, блины ели!
— Ну как — порядочек? — не сдавался Переводов.
— И тебе осталось!
Проходили двое без касок — одному лет двадцать пять, другом под сорок.
— На восток наступаем, служивые? — начинал Переводов.
— А вы для чего? Ребята молодые — соки свежие, вы им дадите! — Фронтовики, что-то сказав друг другу, весело засмеялись.
Подошел высокий пехотинец средних лет.
— Нет ли водички, хлопцы?
Он взял флягу, долго, с наслаждением пил.
— Как там? Далеко фронт? Куда идете? — его засыпали вопросами. Он отдал флягу, закурил.
— Прет танками, а хуже всего — минометы: лупят в каждый окоп.
— Далеко до него?
— За Доном. Мы — последние. Спасибо за воду и табак. Пошел.
Вскинув на плечо винтовку, он зашагал по дороге к станции.
Курочкин вывел взвод за огороды, приказал окопаться и ушел.
Добровольцы понимали, что здесь — не передовая, и лениво ударяли лопатками в окаменевшую от засухи землю. Пахло полынью, степь впереди была совсем пуста. «Мы — последние…» — не выходило у всех из головы.
К вечеру загудели две «тридцатьчетверки». На башне сидел запыленный танкист. Машины неторопливо скрылись за домами, а в воздухе повисла плотная завеса пыли.
Люди на окраине словно окунулись в безмолвие. Ушло последнее, что разделяло немцев и бывших десантников. Совинформбюро, наверное, передаст: «В районе Сталинграда наши части продолжали отходить на восток…» Обыкновенная жизнь отодвинулась за железнодорожную станцию, впереди была ничейная земля. Неизвестность угнетала добровольцев: забыли, что ли, о них? Ни начальства, ни кухни. Хорошо было в Раменском, все вовремя: занятия, обед, отдых…
Что рядовому казалось странным и необъяснимым, на деле было следствием конкретных обстоятельств. Преобразование авиадесантного корпуса в стрелковую дивизию не сводилось к простому переименованию. Корпус предназначался для боевых действий в тылу у противника. Там на первый план выдвигался скоростной маневр, обеспечивающий внезапность ударов по врагу, а основной ударной силой был десантник-автоматчик. Тылов у него не существовало, все свое вооружение он нес на себе: автомат, пулемет, ротный и батальонный минометы. Обозы и тяжелое вооружение только ослабили бы маневренность авиадесантной бригады. Стрелковая дивизия предназначалась для боевых действий на фронте — против артиллерии, танков, самолетов, против хорошо обученной и дисциплинированной пехоты. Надо было оснастить бывший авиадесантный корпус тяжелым вооружением, обеспечить сложной системой тыловых вспомогательных служб, реорганизовать штабную работу, фактически заново наладить взаимодействие частей и подразделений. В итоге дивизия утрачивала подвижность авиадесантного корпуса, но приобретала способность вести позиционные бои с противником. Силу дивизии во многом определяла жизнедеятельность ее тылов, обеспечивающих передний край людьми. Чтобы перестроить авиадесантный корпус в стрелковую дивизию, требовалась не только энергичная деятельность штабов и армейских служб — необходимо было время, а его не хватало. Гитлеровские танки катились по донским степям, близился критический момент войны, и формирование дивизии совершалось на ходу, на колесах. Одна лишь переброска ее из-под Москвы к Сталинграду представляла собой сложную задачу. Легче было отправить личный состав, но непросто было поднять тылы. Передовые батальоны уже достигли конечного пункта, а тылы лишь формировались и готовились в путь. Тем временем гитлеровские части безостановочно приближались к Дону, и фронт здесь фактически был открыт. Остановить их могли только десантные батальоны, но они еще не двигались с места, потому что не было тылов, полковой артиллерии, противотанковых ружей и противотанковых гранат, недоставало боеприпасов и младших командиров.
Рядовой Крылов не знал этого. Его угнетала неизвестность и непонятное бездействие, он ждал кухню, которой все не было, хотя близился вечер. Не знал он также, что вскоре пулемет у него заберут в формирующуюся на ходу пулеметно-автоматную роту, для которой недоставало… шум вдали:
— Крылов и Ломатин — к командиру взвода!
Курочкин был возбужден и недоволен:
— Передай пулемет… вот сержанту. Получи винтовку и патроны…
— А как же… мы?
— Приказано сдать… — Курочкин досадливо махнул рукой. Теперь во взводе остались одни винтовки.
Крылов взглянул в патронташ: поблескивали новенькие обоймы с патронами. С винтовкой ему, конечно, будет полегче, но «дехтяря» все равно было жаль: с ним он будто вырастал в собственных глазах.
— А насчет обеда как? — полюбопытствовал Ломатин. — Животы подвело.
— Получите сухим пайком. Вышегор привезет.
— Вышегор?!
Вскоре добровольцы действительно увидели Вышегора, да не одного, а с кухней, которую везла низенькая лошадь. К нему повалили гурьбой.
— Здравствуйте, товарищ старшина!
— А говорили, вы в Раменское…
— Куда мне от вас… День не поели и скисли, вояки, — добродушно проворчал он. — Становись по порядку. Выдавай, Петухов!
Повар раздал сухари, колбасу и сахар, взялся за черпак:
— Подходи за чаем!
— И это все? — послышались недовольные голоса.
— Чего разгалделись, завтрак скоро! —
