Подпольный центр в Хоцени отдал распоряжение всем подпольным группам срочно выяснить, где на территории Чехословакии имеются склады отравляющих веществ и каковы их запасы.
Ответ из Пардубице пришел быстро. Хваленая «новинка» оказалась обычным старым армейским противогазом, Стали поступать сведения и от многочисленных подпольных групп. Только в лесу возле станции Тыниште над Орлицей и в районе Праги имелись небольшие склады химических бомб и снарядов.
Было очевидным, что вся эта возня гитлеровцев с противогазами являлась провокацией. Но зачем? Какую цель преследовали гитлеровцы, проводя это мероприятие в таких широких масштабах?
А целей было несколько.
Отлично зная, что каждый их шаг, каждое мероприятие так или иначе будет известно советской разведке, привлечет к себе ее внимание, гитлеровцы попытались ввести в заблуждение советское командование путем подброски по советским же агентурным каналам сведений, на первый взгляд заслуживающих самого пристального внимания. Ведь коль немцы спешно снабжают гражданское население противогазами, — а об этом они не только шумели, но и осуществляли, — надо делать вывод, что они готовятся под занавес применить химическое оружие и, предполагая, что в ответ могут получить такой же удар, заранее снабжают население средствами химической защиты.
Обмануть, напугать противника, заставить его расходовать много сил и средств для защиты от несуществующей угрозы химического нападения — было главной целью.
Во-вторых, гитлеровцы просто решили распродать завалявшиеся на складах противогазы.
В-третьих, шумихой с противогазами немцы надеялись внушить населению страх перед Красной Армией, якобы готовящейся применить отравляющие вещества против мирных жителей, а самим выступить в роли этаких заботливых спасителей.
Но все эти расчеты фашистов были своевременно разгаданы.
В Хоцени подпольщики отпечатали и распространили среди населения тысячи листовок с разъяснением истинной подоплеки раздачи противогазов, — и еще одна провокация гитлеровцев провалилась.
Сколько их, крупных и мелких провокаций, было на нашем пути! Тридцать первого марта Саратова приняла коротенькое предупреждение из Центра:
«По имеющимся у нас данным, гестапо комплектует группы провокаторов и направляет их искать партизанские отряды и разведгруппы. Провокаторы выдают себя за партизан. Усильте бдительность к встречаемым людям. Соколов».
Мы и сами чувствовали, что гестапо прилагает все силы к ликвидации советских разведчиков. Шла усиленная охота за тайными радиопередатчиками. Пражское гестапо не только приказывало, но и обещало награды. В приказе, изданном в конце марта, говорилось: «100000 рейхсмарок за каждую уничтоженную радиостанцию».
В селах и городах все чаще появлялись автомашины с пеленгаторными установками. Самолеты с пеленгаторами целыми днями кружились в воздухе.
В начале апреля в города Брно и Злин прибыли крупные отряды эсэсовцев для решительной и беспощадной борьбы с партизанами. Возглавлял всю эту свору отборных гитлеровских псов великий мастер всевозможных провокаций оберштурмбанфюрер СС Отто Скорцени. Этого отъявленного головореза даже высокопоставленные гестаповцы боялись как огня.
По всей Моравии было объявлено осадное положение. На стенах домов и на каменных оградах появились огромные объявления, отпечатанные жирным черным шрифтом на красной бумаге. Запрещалось выходить без специального пропуска от восьми часов вечера и до пяти утра. Тех, кто будет задержан в это время без пропуска, ждет военно-полевой суд и расстрел. Слово «расстрел» видно издалека.
В городах и на дорогах было введено усиленное патрулирование, проходили обыски и аресты, одна за другой устраивались облавы в лесах.
Во время одной из таких облав и попали в руки эсэсовцев Иозеф Киттлер и Вася Жеребилов…
— В селе Бошин появились советские парашютисты! — такую весть сообщил однажды Томаш Покорны, устраиваясь возле меня на разостланной поверх нарезанных веток плащ-палатке и с наслаждением вытягивая уставшие ноги в больших разбитых ботинках. — Вчера к старому Каплану заходили двое, попросили хлеба и сала. Показывали советские пистолеты. Спрашивали, не заходят ли в село партизаны из отряда Крылова, хотели бы с ними встретиться. Каплан им хлеба дал, а о партизанах сказал, что только слышал, будто они были в лесу, но сам их никогда не видел. Спрашивал меня, как ему вести себя дальше — парни эти обещали еще раз зайти сегодня вечером.
В самом факте появления новой группы советских парашютистов ничего необычного не было. Еще в начале марта мы наладили контакт с партизанским отрядом имени Яна Гуса, действовавшим в Моравии. Ядро этого отряда составляла группа парашютистов во главе с майором Фоминым. Вот и совсем недавно встретились с группой парашютистов из четырех человек, направленных сюда штабом 4-го Украинского фронта освещать работу железной дороги на участке Усти — Ческа Тржебова. Помогли им разобраться в обстановке, связали с нужными для их работы людьми.
И теперь надо было бы встретиться с этими новенькими, раз уже они появились в нашем районе, и в случае надобности — помочь. Самые трудные первые шаги, особенно сейчас, когда гестапо изощряется в своих уловках. Но откуда они знают мою фамилию? Спокойно текущие мысли как бы споткнулись на этом вопросе.
— Слушай, Томаш, а они не говорили Каплану, откуда нм стало известно о нашем отряде?
— Не знаю. Может быть, и говорили, но Каплан мне об этом не рассказал. А что? Снова придется сходить в Бошин? — Томаш выбил пепел из трубки и спрятал ее в карман.
— Не спеши, посиди. — Решения никакого еще не было, но смутная тревога не давала покоя.
Если это парашютисты 4-го Украинского, то они ничего не могли знать о нас заранее. Нашему 1-му Украинскому направлять в этот же район новую группу разведчиков нет надобности, да мы были бы и предупреждены об этом. Значит, они знали о нас уже где-то здесь, еще до того, как пришли в Бошин. Тогда почему же с просьбой связать их с партизанами обратились к Каплану, а не к тому, кто им первый сказал о нас? Непонятно. Надо встретиться с ними и все выяснить.
— Тебе, Томаш, придется снова пойти в Бошин. Будешь сидеть у Каплана. Как стемнеет, мы тоже туда зайдем. Если парашютисты придут раньше нас, постарайся задержать их разговором.
…Когда мы с Лобацеевым и Сапко зашли во двор усадьбы Каплана, к нам навстречу от крыльца метнулась высокая фигура хозяина.
— Жду вас, пане майоре, — тихо сказал Каплан, вглядываясь в темноте в незнакомых Сапко и Лобацеева. — Русские пришли. Старуха угощает их ужином.
— Сколько их? — так же тихо спросил я.
— Двое. Те, что и вчера были.
В просторной кухне за широким столом, придвинутым к завешенному серым одеялом окну, сидели Томаш Покорны и двое незнакомых молодых парней. На столе стоял высокий эмалированный кувшин с молоком, несколько кружек и лежали нарезанные куски хлеба.
Увидев нас, оба парня рывком вскочили на ноги. Один из них, высокий, чернявый, горбоносый, неловко толкнул табуретку, и та с грохотом отлетела в сторону. Второй — плотный, рыжеватый, одетый в длинный черный немецкий дождевик, — усмехнулся, шагнул на середину кухни.
— А вот и партизаны, — громко сказал он. — Здорово, орлы! — протянул руку Лобацееву.
— Здравствуй, орел, если не шутишь, — сухо кивнул тот головой.
— Ну, зачем так официально? — рыжий похлопал Лобацеева по плечу. — Я знаю, вы от Крылова. Давайте знакомиться. Капитан Козлов, командир будущего партизанского отряда имени Сталина, а это мой начальник штаба старший лейтенант Зубов, — кивнул он в сторону настороженно наблюдавшего за нами чернявого.
— Ну, давайте поговорим, товарищи начальники, — сказал я, присаживаясь к столу и кивнув Томашу на дверь. Тот поднялся и вышел на дежурство во двор. Догадливый Каплан что-то шепнул своей жене, хлопотавшей у плиты, и ушел с ней в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Все сели к столу. Один Сапко молча похаживал по кухне.
— Так откуда вы такие появились? — спросил я, доставая пачку сигарет.
— С неба упали, товарищ начальник, — хохотнул Козлов и выбросил на стол пачку советских папирос «Звездочка». — Закуривай, братва, небось, давно своих не курили. — Он первый достал папиросу и потянулся прикурить от лампы.
— Так серьезно, откуда вы? Кто направил? — повторил я, рассматривая пачку папирос с нарисованным на ней мотоциклистом.
— От штаба партизанского движения при 4-м Украинском фронте, — небрежно бросил Козлов и выпустил струю дыма.
— Давно выброшены?
— Пять дней назад, в ночь с седьмого на восьмое апреля.
— Группа большая?
— Пять человек было. Да вот осталось нас только двое, — Козлов тяжело вздохнул.
