– Слушай, Кращенко! – Лейтенант сделал паузу, внутри него все кипело от злости и возмущения. Наверное, он хотел высказать, что думал, но сдержался. – Готовь представление на Батаева. На Героя Советского Союза… он был лучшим. Если надо, мы все подпишем.
Остальные поняли причину такого резкого тона. По-хорошему, не следовало посылать Батаева с его поврежденным катером на переправу. Едва вырвался из ловушки на правом берегу, был контужен, а его снова сунули в пекло.
– Героем был и героем погиб. Днем едва вырвались, мина его оглушила. Позволили бы передохнуть. Нет, какое там! Вперед… вперед! Угробили парня.
Это был прямой выпад в сторону Кращенко. Под Сталинградом, возле северной окраины, действовал еще один дивизион бронекатеров. Там комдив нередко сам возглавлял наиболее опасные рейсы. Капитан-лейтенант, багровый от напряжения и выпитой накануне водки, догадывался, что говорят о нем за спиной. Чуть ли не в трусости обвиняют.
– Что у тебя с руками? – наконец спросил он у Зайцева.
– Осколочные ранения.
– Почему в санбат не пошел?
– Сначала доложиться надо и замену найти.
– Найдем без тебя. Шагай к доктору.
Но понюхавший пороху и хлебнувший ледяной воды Финского залива еще в «зимнюю войну» с финнами, дважды раненный, лейтенант Зайцев перед начальством не тянулся и последнее слово оставлял за собой:
– Мне не все равно, кто моим кораблем командовать будет. Хочу знать. И кто на место Батаева станет. Сегодня десант высаживал, а меня замполит вроде контролировал. Правда, спасибо ему, хоть не мешал. Носа из рубки не высовывал. До сих пор удивляюсь, зачем мы его на Купоросный взад-вперед катали. Чтобы войну своими глазами увидал не за три километра, а в упор. Так, что ли? Не рассказал вам, как мины бойцов десятками на части разрывали?
Кращенко резко ответил, что командует пока он и сам выберет замену. Добавил, шумно двинув кадыком:
– Представить мне список погибших, раненых. Для зампотеха приготовить данные о полученных повреждениях.
– И людей к наградам представить надо, – напомнил Морозов.
– Замполит этим займется.
– Себя пусть не забудет, – едко вставил боцман с «Прибоя».
– Разойдись!
Командиры и боцманы расходились, посмеиваясь, хотя не очень веселый был этот смех. Кращенко остался вдвоем с Малкиным. Замполит, приходя в себя, подскакивал петушком:
– Смех им! А Зайцев каков? Напирает буром.
– Ой, да помолчи ты, Матвей Борисович. Герой! Ты хоть бы «ура» крикнул во время высадки, а не в рубке прятался. Над тобой смеются.
– Я под снарядами побывал! – огрызался замполит. – А ты здесь, в тылу, торчал. Кстати, этот разговор я обязан в политдонесении отразить. Нехороший разговор.
– Брось, – устало отозвался Кращенко. – Мы с тобой в одной лодке. Если что, вместе тонуть будем. Пойдем лучше выпьем.
Бабье лето пришлось в Сталинграде в тот год на первую половину октября. В конце октября по ночам подмораживало. Уцелевшую от пожаров траву покрывал по утрам густой иней. Ожидали морозов.
Положение в городе оставалось сложным, линия фронта по-прежнему была разорвана в нескольких местах. На северном фланге у развалин Тракторного завода группа полковника Горохова, численностью шесть тысяч бойцов и командиров, сражалась, будучи отрезанной от своей 62-й армии.
По-прежнему немцы удерживали господствующие высоты, в том числе Мамаев курган, центральную переправу и большой кусок берега южнее реки Царицы. Но обескровленная, разорванная по фронту 62-я армия продолжала оказывать отчаянное сопротивление, отбивая натиск врага.
В некоторых письмах, которые перехватила наша разведка, отмечалось уныние немецких солдат, усталость от тяжелых боев и больших потерь, тревожное ожидание зимы. Но общий моральный дух в армии Паулюса был высок, и это следует признать. Четко выполнялись приказы, снабжение солдат боеприпасами и продовольствием было обеспечено хорошо. В установленные сроки немцы получили зимнее обмундирование.
Враг был по-прежнему силен, и была вера в свое командование. Вспоминая зиму 1941–1942 года, когда под Москвой замерзали насмерть тысячи немецких солдат, 6-я армия Паулюса была уверена, что с ней этого не произойдет. А вот русским с приходом морозов придется туго. Волга, которая вскоре покроется льдом, окончательно отрежет 62-ю армию Чуйкова от баз снабжения. И это будет означать для них одно – неизбежную гибель.
С таким настроением, ожидая скорого конца затянувшейся битвы, посылали снаряды немецкие артиллеристы. Вылетали на штурмовку немецкие самолеты. Отлаженный механизм продолжал работать.
Но в характере боев появились изменения. Более активно стали действовать русские снайперы. Специальным приказом во второй половине октября было предписано иметь в каждой роте несколько снайперов. Вместе с другим вооружением корабли доставляли длинные ящики с новенькими снайперскими винтовками. Меткие выстрелы из развалин каждый день уносили десятки жизней немецких солдат и офицеров. Пулеметчики уже не рисковали высовываться из своих гнезд – за ними велась особая охота.
Штурмовые группы с наступлением темноты проникали в немецкий тыл. Бесшумно, ножами, снимали часовых, забрасывали гранатами блиндажи, подвалы. Спасаясь от ночных гостей, немцы вешали на окна сетки, а наши бойцы (имелись такие случаи) кидали гранаты с проволочными крючками, которые разрывались в проемах, сносили сетки, а вслед летели новые гранаты или раздавались автоматные очереди.
Группы, во главе которых стояли бойцы, знавшие все ходы и выходы, исчезали так же бесшумно, как появлялись. В подвалах и блиндажах оставались лишь трупы немцев и ворочались, пытались выползти тяжелораненые. В городе, почти целиком занятом врагом, по ночам хозяйничали русские солдаты. А спасательные команды рисковали прийти на помощь недобитым камрадам лишь на рассвете. Ночью их могли перебить так же легко, как и обитателей блиндажей.
«Какие звери! Убивают из-за угла, в темноте», – переговаривались между собой немецкие офицеры. Солдаты молча вытаскивали трупы, перевязывали раненых. О каком милосердии можно говорить в городе, который разрушен ими, а под развалинами еще лежат тела погибших жителей Сталинграда?!
Одолеют ли русских – неизвестно. Но то, что война идет на уничтожение, это в армии Паулюса понимали уже ясно.
В небе все чаще завязывались воздушные бои. Старые И-16 («ишачки») сделали свое дело. На смену им пришли новые Як-1, «миги» и Ла-5, истребители, способные давать отпор «мессершмиттам» и «фокке-вульфам», догонять и сбивать немецкие бомбардировщики.
Подходил к концу октябрь. Что будет дальше?
В дивизионе бронекатеров произошли изменения. Командиром «Прибоя» был назначен боцман Ковальчук, а на его место поставили Валентина Нетребу. Новый командир, теперь уже мичман Егор Ковальчук, казалось, не слишком радовался внезапному повышению в должности. Передавая свое хозяйство Валентину, он невесело размышлял:
– Чему радоваться? Несчастливый корабль. Раз снарядом на две половинки едва не переломило. Второй раз на правом берегу, как в мышеловке, застрял, едва вырвался, а теперь вот Ивана Батаева похоронили. Гадай, что в следующий раз случится.
– Брось, Егор, – хлопал его по плечу Валентин. – Судьба. «Каспиец» вон в момент накрылся, а «Прибой» везучий. Ты спирт-то мне оставляешь?
– Оставляю, – со вздохом проговорил Ковальчук. – Вот литра три осталось, фляжку себе отолью, ну и с ребятами на прощание выпьем.
«Верный» стоял в ремонтной базе, вытащенный лебедкой на бревенчатый настил под маскировочную сеть. Десантная операция обошлась дивизиону дорого. Мало того что погибло, умерло от ран полтора десятка моряков, сгорел «Каспиец», но и два других катера спешно ремонтировались, получив различные повреждения.
На «Верном» сняли кормовую башню. Взрыв фугасного снаряда убил ее командира, Сергея Агапова. Оказывается, такую фамилию носил погибший близнец. В броне образовалась вмятина, проломило палубу, там возились сварщики.
В машинное отделение угодил 37-миллиметровый снаряд. Можно сказать, механикам повезло – оба остались живы. Но с десяток небольших осколков угодило в Донцова Тимофея. Остальные разлетелись по всему помещению, продырявив несколько труб и хорошенько тряхнув двигатель.
Механика Зотова спас кожух машины, отделался лишь контузией. А его помощник лежал в санбате. Осколки извлекли, но поднялась температура, и Тимоха, грамотный специалист, лежал с высокой температурой – раны дали воспаление.
Артиллериста Антона оставили на катере. Думали, за день-два оклемается, но у парня что-то перемкнуло в голове. Он ходил по катеру, без конца заглядывая в башню, искал погибшего друга и никак не мог найти.
– Где Серега? – спрашивал он у каждого.
– Скоро вернется, – отвечали одни.
Другие, не выдержав, объясняли:
– Погиб Сергей. Сходи, если хочешь на могилу, посиди, успокойся.
