Яковлев, слушая Спиридонова, прекрасно представлял его положение: сам по нескольку месяцев находился на задании в советском тылу. Конечно, для этого надо было иметь железную выдержку и хладнокровие — «дядя Миша», похоже, этими качествами в достаточной мере не обладал. А вернее всего, просто-напросто стали сдавать нервы: более года в советском тылу — срок огромный. Рассуждая здраво, этого Михаила давно надо было отзывать на отдых — так бы немцы и поступили в «хорошие времена». Но где они, те времена? Фронт трещал по швам и уже докатился до границ Германии, Третий рейх агонизировал, и только слепой не видел, что война немцами безнадежно проиграна. Будут ли сейчас в Берлине, в 6-м управлении, проявлять заботу о нервном состоянии таких вот русских агентов, в свое время тысячами засланных в советский тыл? Все, на что они могут рассчитывать, — это ободряющие радиограммы из разведцентра о скором переломе в войне и неизбежной победе Германии да еще на редкие «посылки», выброшенные с самолетов или доставленные курьерами, — с деньгами и питанием для рации, взрывчаткой и оружием. При этом немецкие хозяева требовали: резко усилить диверсионную работу в советском тылу, обеспечить разведданными по широкому спектру. Спиридонов, как позже узнал Крот, занимался сбором и передачей информации по воинским перевозкам на железной дороге через станцию Смоленск. Кроме напарника-радиста, в группу входил завербованный ими железнодорожник — составитель поездов, — от него и шла в основном нужная разведывательная информация — ее периодически передавали по рации за линию фронта. Немного поостыв, Спиридонов задал вопрос, который с самого начала (Яковлев это чувствовал) так и вертелся у него на языке:
— Что-то ты не больно разговорчив, все я болтаю — теперь твоя очередь, рассказывай, зачем пожаловал?
Яковлев понимал, что Михаил больше всего на свете хотел услышать только одно: приказ о возвращении из советского тыла. Но, к сожалению, пришлось его разочаровать:
— Мне нужна связь с разведцентром абвера!
— А я не подчиняюсь никакому абверу, — буркнул Спиридонов, — у меня свои начальники!
— У нас теперь один хозяин: Главное управление имперской безопасности — там теперь абвер и все остальное… Тебя разве не информировали?
— Информировали, пропади все пропадом! Только мне что в лоб, что по лбу — один конец: поставят чекисты к стенке, как пить дать поставят!
Спиридонов произнес последнюю фразу каким-то обреченным голосом и тут же полез под кровать: оттуда он выбрался с полной бутылкой водки в руке.
— Может, хватит на сегодня? — попытался урезонить его Яковлев.
Куда там! Спиридонов налил себе полстакана и тут же опрокинул в рот, не закусывая. Он снова закурил, молча подымил с полминуты, потом главный вопрос:
— Ты как думаешь: немцы проиграют войну?
— Не знаю, теперь уже не знаю…
— Вот и я не знаю!
Они замолчали, каждый задумался о своем. Яковлева не удивляло, что, несмотря на приличную разницу в возрасте, они уже были на «ты» и общались почти по-свойски — как давние приятели. И дело было вовсе не в выпитой водке: опасность! Именно опасность — вот что моментально сближает людей: что на фронте, что здесь — в их положении, которое было еще хуже фронтового. В принципе Крот очень хорошо понимал душевное состояние Спиридонова: водка была тем последним «лекарством», которым, хотя бы на время, он заглушал свой страх. «А мое положение чем лучше? — думал Яковлев. — Войну немцы проиграли — это только вопрос времени. А что ждет нас, перебежчиков, впереди? И есть ли вообще у нас будущее?.. Ладно, хватит расслабляться! Сейчас моя задача: получить радиосвязь». Спиридонов, словно читая мысли Крота, докурил папиросу и неожиданно отрезвевшим голосом произнес:
— Будет тебе связь! Так ты что, только за этим и пришел?
— Да. Если уж совсем откровенно: наша группа при выброске попала в засаду — похоже, ушел я один. Радист с рацией остался там и, скорее всего, погиб!
— Дела… Значит, наверняка тебя сейчас ищут — это как дважды два! «Смерш» вовсю свирепствует: за год, как немцы ушли, город капитально «почистили» — сплошь аресты да облавы! Кроме военной контрразведки — всякие там НКВД-НКГБ, жуть берет! Ты вот, наверное, смотришь на меня и презираешь: мол, сломался, спился и все такое…
— Бывал я в твоей шкуре — так что за фраера меня не держи: заброска эта не первая, и повидал я всякого, хотя опять говорю лишнее.
— Да брось ты! — Спиридонов даже кулаком по столу пристукнул. — Что нам с тобой во всякие шпионские игры теперь играть, конспирации разводить! Ты русский, я тоже, и все для нас яснее ясного: поверили в немецкую силу, положились на ихний «тысячелетний» рейх — а теперь что?! Большевики-то, похоже, посильнее оказались, да только нам как быть?!
— Идти до конца! Идти до конца по избранному пути — другого выхода у нас все равно уже нет и быть не может! — твердо сказал Яковлев, глядя Михаилу в глаза.
Сам-то он не был в этом уверен и отнюдь не собирался следовать в пропасть вместе с немцами, если они там окажутся. Но сейчас надо было как-то приструнить Спиридонова, развеять его панические настроения. Яковлев знал: начиная с сорок третьего года немцы применяли тактику массовых забросок своей агентуры в советский тыл. Иными словами, пытались решать вопросы разведывательно-диверсионной работы за счет увеличения количества завербованных. При этом отобранные, но обученные в недостаточной мере агенты часто проигрывали в качестве — в разведшколы попадали даже бывшие уголовники-рецидивисты. Вот и этот Спиридонов, по мнению Крота, был явно «жидковат» и трусоват для агента-разведчика, на длительный срок заброшенного в тыл врага, — но, как говорится, имеем то, что имеем! Яковлев понял, что с «дядей Мишей» надо вести себя достаточно твердо, даже повелительно, чтобы тот без лишних и пустых разговоров обеспечил ему связь. «Впрочем, — мелькнула мысль, оказавшаяся впоследствии очень даже верной, — если этот Спиридонов продержался здесь больше года, значит, не такой уж он никчемный человечек — первое впечатление бывает обманчивым!» В свою очередь, Спиридонов, почувствовав в пришедшем волевые качества и твердость, уже не пытался чересчур выказывать свой норов: «Кто знает, может, этот Николай у немцев в большом авторитете!» Михаил даже увидел для себя маленький лучик надежды, что и высказал вслух:
— Ты, ежели все утрясется и вернешься назад, замолви там за меня словечко. Скажи немцам: так и так, долг перед Германией выполняет честно, но нуждается в замене и отдыхе!
— В этом не сомневайся! А сейчас не пора ли нам отдохнуть? Если мои часы не врут — уже два ночи. Кстати, по связи и дальнейшим действиям — какие соображения?
— Соображения мои простые: до утра перекантуешься у меня — сейчас комендантский час и на улицу лучше не соваться! Утром отведу тебя к верному человеку, моему радисту: он тебе и связь обеспечит, и жилье временное, если понадобится, подыщет. Деньги у тебя есть?
— Имеются!
— Вот и ладненько. Деньги, они и при большевиках деньги, без них никуда! Текст радиограммы отдашь радисту — он и зашифрует.
— Этого не требуется: зашифрую сам, пусть только передаст и примет ответ. Послушай, Михаил, а ты не опасаешься сводить меня со своим радистом — вдруг я из «Смерша»?!
— Если ты смершевец, то вам ничего не стоит «повязать» меня прямо сейчас, а уж тогда «вытрясти» все, что вам надо: начиная от имени прабабушки и кончая радистом и всем остальным…
— Тоже верно. Давай отдыхай, а я немного поработаю с шифром.
Спиридонов глянул на початую бутылку водки и решительно убрал со стола, закрыв предварительно пробкой. Потом, даже не раздеваясь — только скинув валенки, лег на кровать на спину, закинул руки за голову и молча уставился в потолок. Яковлев достал из вещмешка толстый потрепанный томик повестей и рассказов Чехова, ловким движением ножа-финки надрезал сбоку толстую титульную обложку и извлек из надреза тонкий, узкий лист бумаги — шифровальную таблицу. Открыв томик на нужной странице, он с помощью чеховского текста и таблицы составил на небольшом клочке бумаги пять колонок пятизначных цифр, радиограмму в разведцентр — в ней было следующее:
Попали в засаду при выброске. Уцелел я один. Нахожусь в Смоленске у «родни». Жду дальнейших указаний.
Крот
«Дядя Миша» не спал и, лежа на спине, изредка поглядывал на Яковлева. Тот аккуратно сложил листок с текстом шифровки и протянул Спиридонову, который привстал и дотянулся до висевшей на гвозде, вбитом в стену, видавшей виды кепки. Листок он засунул под ее подкладку, повесил кепку обратно на гвоздь и снова прилег, обращаясь к Кроту:
— В сенях на стене висит раскладушка — тащи ее сюда и располагайся на ночлег! Только извиняй, чистых и белоснежных, крахмальных простыней не держим!
