В землянке мы соорудили печку из старого ведра. Когда ее затопили, промерзшая земля начала оттаивать. Лед превратился в воду, вода в пар. Внутри было почти как в бане, земля просохла только через четыре дня, и в землянке стало совсем уютно. По крайней мере, спали мы в тепле, что в наших условиях много значило. Берег Дона здесь невысокий, грунтовые воды близко и землянки вырыты такие, что невозможно стоять в полный рост. Для освещения используем телефонный кабель, он сильно коптит, распространяя зловоние и копоть оседающую на лицах.
Коновалов своим топором творит чудеса. Перекрытие в два наката для землянки расчета у него вышло ровным и аккуратным. Посмотрев на его работу, Филаткин бросает наш расчет на устройство перекрытий. Мы извели на бревна практически все более или менее пригодные деревья в радиусе километра и волоком притащили их к мосту. Здесь Сашка подтесал их, выровнял и сладил накаты для батарейных землянок. Едва отстроились, возникла неожиданная проблема – наши батарейцы загадили всю территорию вокруг. На весеннем солнце все это начинает благоухать. Тогда Филаткин приказал.
— Бери своего Коновалова и оборудуйте сортир. Сделаешь – считай, отбыли наказание.
Выкопать яму – плевое дело. За последние три недели мы этих ям нарыли… А дальше что? Яма есть, но надо ее чем-то перекрыть. Да и визуально место для раздумий желательно изолировать. Положение опять спас Сашка. Они с Петровичем притащили несколько ровных стволов, и потомственный плотник с помощью топора и деревянных клиньев распустил их на доски. Доски вышли толстые, корявые и чудовищно тяжелые, но для наших целей вполне годились. Яму перекрыли, навес делать было не из чего, решили, что и так обойдутся. Из нарубленных сучьев сделали плетень и пригласили комбата принимать работу. Филаткин обновил наше сооружение и признал его годным к использованию.
— Так и быть, прощаю, но если еще раз…
— Мы поняли, товарищ старший лейтенант.
— Свободны.
Только справились с одной проблемой, как навалилась другая – вши. Вши это даже не проблема – это беда. Ума не приложу, где мы их подцепили, видимо, в пакгаузе на станции Воронеж-2. Войну со вшами мы постоянно проигрывали. Прибывающая из полка вошебойка давала передышку на три-четыре дня, после чего вши плодились заново. Вонючие порошки, которыми пересыпали белье и обмундирование на них не действовали. Некоторые замачивали белье в бензине – это помогало, но я не рискнул. Наконец, появилось спасительное средство: "мыло К". Это мыло представляло собой вонючую желтую пасту. В этой, разведенной водой пасте и надо было кипятить обмундирование и нижнее белье. Даже боюсь представить, что именно намешали в это мыло отечественные химики, но это было спасение. Окончательно вшей извели, когда построили баню, тоже в землянке. Осталось их по несколько штук на человека, но на это уже никто не обращал внимания.
Кроме того, в батарее начался дефицит бумаги. Все газеты, боевые листки и прочую макулатуру, попадающую к нам, артиллеристы пускали на самокрутки. Некурящих в расчете было двое: я и самый молодой – Коновалов. Свое табачное довольствие мы отдавали другим, и отсутствие бумаги в этом контексте нас не волновало, но печку тоже надо чем-то разжигать, тем более, что свежеспиленные дрова сырые и разгораются плохо. Да и горят тоже не очень хорошо. Можно, конечно, нащипать тонкой лучины и использовать ее, но это долго и муторно. Тогда для этой цели стали использовать артиллерийский порох. Всех любителей этого дела я собрал в землянке и тщательно проинструктировал о том, сколько пороха можно закладывать в печку одновременно. Дело в том, что когда пороха мало, он горит относительно медленно, но если с его массой переборщить, то неминуема мощная вспышка. После этой вспышки, голова напоминает обугленную головешку, на которой остаются только нос, пузырящиеся губы и глаза, если успел их закрыть. Лекция закончилась наглядной демонстрацией на открытом воздухе, полыхнуло знатно.
— Учтите, что все это происходит на улице и пламя распространяется во все стороны. При разжигании печки, все уйдет в направлении открытой дверцы, напротив которой будет находиться ваша голова, ей весь жар и достанется. Ну, о последствиях я уже говорил. Все понятно?
— Поня-атно.
Без энтузиазма, на разные голоса протянули собравшиеся и разбрелись по своим делам. Пока что обходится без происшествий и пострадавших. Между тем весна начала брать свое: пригрело апрельское солнышко, осел снег на полях, побежали веселые ручьи. Природа начала оживать после лютой зимы. Как сказал наш старшина: "палка на елку лезеть". Октябрина дождалась своего часа, кое-кто уже начал заинтересованно поглядывать в ее сторону, но тут произошло непредвиденное – санинструктора у нас забрали. Октябрина собрала свои вещички, забралась в кабину ЗиСа, привезшего нам снаряды, и отправилась в штаб дивизиона. Однако чисто мужской наша батарея оставалась недолго.
— Ух, ты-ы…
Вырвалось у одного из артиллеристов, наблюдавшего прибытие этого чуда. Из деревянной кабины выпорхнула девушка в серой шинели. Глазки голубенькие, губки бантиком, изящный носик, из-под шапки выбивается непокорная прядь светлых волос. Росточка она была среднего, обладала тонкой гибкой талией, перехваченной командирским ремнем. Шинель укорочена до зубовного скрежета всех уставов, зато она открывает симпатичные кругленькие коленки, которые не могут изуродовать даже толстые безобразные чулки. Стройные ножки исчезают в блестящих голенищах хромовых сапожек, явно сшитых на заказ. И в самом деле, грех такую красоту под суконной полой прятать. Короче, эдакая смесь порока и невинности, мужики от такого коктейля на стену лезть готовы, а мне показалось, что слово "стерва" у нее на лбу отпечатано.
С каждой секундой народу прибывало, почти вся батарея сбежалась поглазеть. Челюсти развесили, языки вывалили, только еще слюна из пастей не капает. Новоявленная санинструкторша, казалось, просто купается в лучах мужского восхищения. И видно, что эта ситуация очень ей нравится, она привыкла быть в центре мужского внимания и желания.
— Товарищи, кто мне с вещами поможет?
Сразу с десяток добровольцев кинулись к машине. Тоже мне, помощнички… А голосок у нее такой, будто она не чемодан поднести предлагает, а сразу в землянку к себе зовет. Стоп, стоп, стоп. Или у Вас, товарищ инженер, тоже гормоны по весне взыграли? Ну да, такая кого хочешь заведет, даже такого старого циника как я. Сопровождаемая парой счастливчиков, девушка отправилась в землянку санинструктора, а я, плюнув на подтаявший и дочерна затоптанный снег, пошел туда, куда направлялся изначально – отливать в собственноручно построенный батарейный сортир. Чувствую, уронит эта девка боеготовность нашей батареи ниже плинтуса.
Мои опасения подтверждает Рамиль, успевший за полчаса собрать все дивизионные сплетни о новом санинструкторе. По его словам Ольга Воронина ухитрилась крутить роман чуть ли не с пятью ухажерами одновременно. Постепенно обстановка накалялась, товарищи красные командиры за кобуру хвататься начали. Терпение полкового начальства лопнуло, когда в число Олечкиных ухажеров попал сам командир дивизиона. Чтобы разрядить обстановку санинструктора Воронину сослали во вновь прибывшую батарею, а нашу Октябрину отправили на ее место. Причем Ивушкину, похоже, выбрали по критерию внешней привлекательности, точнее непривлекательности, в надежде, что этот трактор охладит кипящие страсти. Кстати, на следующий день практически вся батарея именовала санинструктора не иначе как Олечка или наша Олечка, меня же подмывает назвать ее наша стервочка, но я пока сдерживаюсь.
Между тем, первую неделю все шло чинно и благопристойно. Но в начале второй, часовой, стоявший на огневой позиции, заметил, как под утро кто-то крадучись выходил из стервочкиной землянки. Кто именно в темноте было не разглядеть, но вся батарея мгновенно догадалась – командир первого взвода. При этом санинструктор начала ласково поглядывать и на остальных средних командиров. Филаткин пока держится, от ушибленного войной Соколова ее взгляды отскакивают как пули от лобовой брони КВ, а вот Шлыков явно поплыл. Вернувшись вчера из города, притащил Олечке букетик цветов, и где только он его взял. Вся батарея с увлечением обсуждает последние новости с любовного фронта, даже обстрел немецкого разведчика не смог отодвинуть эту интригу на второе место. По разведчику выпустили пять залпов, а снарядов списали на одиннадцать – надо же как-то покрывать расход снарядов на отопление.
Решив, что хватит расчету бездельничать, я, презрев старый армейский закон, отправился прямиком к комбату проявлять инициативу. Филаткин мои старания не одобрил.
— Какие наземные цели? Какие танки? До фронта почти двести километров.
— У меня, товарищ старший лейтенант, этот мост уже третий. И оба предыдущих раза до фронта было много километров и оба раза стрелять приходилось с той позиции, на которой немцы застали. И по танкам стреляли, и по пехоте.
