Уже у двери доктор обернулся и проговорил извиняющимся тоном:
– Да, господин Тауберг, у меня к вам одна только просьба: не покидайте, пожалуйста, пределов этого дома, да и этого номера тоже, хорошо? Видите ли, специфика деятельности нашего учреждения несколько секретна… Впрочем, как и вашего… Поэтому вы должны меня понять…
– А что, если я надумаю… ну, скажем, прогуляться перед сном, мне не позволят беспрепятственно это сделать?
– Нет, конечно, но нам бы не хотелось…
– Я вас понял, доктор Шнейдер, – перебил его Бредли. – Я обещаю выполнить эту вашу просьбу. Без сопровождающего и если меня не побудят к этому чрезвычайные обстоятельства, я из этого номера не выйду.
Через минуту после ухода «приятелей» в дверь деликатно постучали.
– Входите, открыто, – громко отозвался Бредли.
В номер вошла женщина лет тридцати пяти в строгом темном платье, в маленьком белоснежном переднике и высокой и тоже белоснежной накрахмаленной пилотке на голове. Перед собой она катила тележку с обеденным сервизом.
– Ваш обед, господин Тауберг, – сделав легкий книксен, не проговорила, пропела она и стала переставлять приборы с тележки на обеденный стол. – Могу я поинтересоваться, что вам приготовить на ужин?
– Приготовьте мне ужин на свое усмотрение, – ответил Бредли, внимательно рассматривая ее. – Если ваш вкус мне понравится, я предложу вам руку и сердце.
Женщина не ответила ничего, лишь чуть улыбнулась. Закончив с сервировкой стола, спросила:
– Какие-нибудь просьбы, господин Тауберг?
– А просьбы какого характера вы принимаете?
– Просьбы могут быть любого характера, но не все они выполнимы.
«Молодец, хорошо ответила, – мысленно похвалил ее Бредли. – Не удивлюсь, если окажется, что она умеет владеть оружием».
– В таком случае, если позволите, пару вопросов.
Женщина стояла и молча, с интересом смотрела на него.
– Первое: это подлинники? – кивнул Бредли на картины.
– В живописи я разбираюсь так же, как и вы, господин Тауберг, но не думаю, чтобы из музеев с завоеванных германской армией территорий вывозились копии.
«И опять хорошо… Нить разговора у нее, хоть она и сказала-то всего пару слов».
– И второе: как ваше имя?
– Я не уточняла у своего руководства, каким именем мне следует вам представляться. Извините меня, господин Тауберг.
– А кто ваше руководство?
– Это уже третий вопрос, а вы просили разрешения только на два. Приятного аппетита, господин Тауберг. – Она улыбнулась, вновь сделала книксен и удалилась.
За обедом Бредли слушал клавесинную музыку Баха; выбор пластинок был большой, он выбрал свою любимую запись.
Доктор Шнайдер пришел вечером, сразу после ужина; в руках он держал тонкую кожаную папку. Изменения, как в манере поведения доктора, так и в его облике, Бредли заметил сразу и без труда. Никакой растительности на лице доктора не было: ни бородки, ни усиков. О том, что они были накладными, Бредли понял по легкой небритости на лице доктора. «Значит, брился утром; если бы усы и бородку сбрил после нашего приезда, чисто выбритым было бы все лицо, – догадался Бредли. – И держишь ты себя совсем по-иному: взгляд спокойный, проницательный; от заискивающей улыбки не осталось и следа. Так держат себя только уверенные в себе люди, наделенные властью. Отсюда – вывод: ты такой же доктор Шнайдер, как я – Тауберг. Да, собственно, и Бредли – тоже».
– Как отдохнули? – спросил доктор, проходя в номер и по-хозяйски устраиваясь в одном из кресел.
– Вы знаете, неплохо. Говорят: на новом месте – плохой сон. Я после обеда уснул сразу и спал как младенец. Ваши камеры наверняка это сняли.
– Это говорит о том, что у вас или крепкие нервы, или… чистая совесть, – проговорил «гость», «пропустив» последнюю фразу мимо ушей.
– Или и то, и другое. – Бредли закинул ногу на ногу, показывая своим видом, что внимательно слушать он готов.
– Ну что ж, прежде чем мы начнем нашу беседу, – после небольшой паузы медленно заговорил доктор, – я хотел бы уточнить одну деталь.
Он вновь помолчал и внимательно посмотрел на Бредли:
– Вести с кем бы то ни было какой-то диалог обезличенно, я не привык, поэтому скажите, как все-таки мне вас называть? Господин Тауберг, мистер Бредли или мне называть вас все же вашем настоящим именем?
Такой вопрос Бредли насторожил.
– Что вы имеете в виду под «настоящим именем»?
– Обер-лейтенант Кесслер.
Это был удар, которого Бредли не ожидал. Под этим именем – по легенде – он, советский разведчик Сергей Озеров, в мае сорок пятого начал свое внедрение в разведслужбы США. Мало того, Бредли был уверен в том, что людей, знавших его под этим именем, давно уже нет в живых: ни в советской разведке, ни тех, кто с ним пересекался тогда, в Германии; разве что медсестра Паола, которая ухаживала за ним.
Доктор поднялся, принес из бара бутылку с коньяком, налил полстакана и подал его Бредли:
– Выпейте. Пейте, пейте… Вы очень бледны. Может быть, позвать врача?
Бредли отрицательно мотнул головой, залпом выпил, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. «Неужели он решился на вербовку? Рискованный шаг с его стороны, – автоматически начал просчитывать Бредли. – Чтобы пойти на такой шаг, нужно иметь козырь, и причем весомый. Если вербовка не удастся, о ней узнает Даллес, а он этого ему не простит. Возни у себя за спиной не потерпит. Значит, мне надо сделать так, чтобы вербовка удалась. Но как?..»
– Не надо врача; вы же сам – доктор; вон какое хорошее лекарство мне дали. – Бредли слабо усмехнулся и открыл глаза; «гость» все еще стоял рядом и смотрел на него. – Обер-лейтенант Кесслер погиб в мае сорок пятого в Германии, – проговорил Бредли после небольшой паузы. – Об этом должны быть соответствующие документы… господин генерал.
Теперь улыбнулся доктор; он отошел и вновь занял свое кресло.
– Я знал о том, что вы догадаетесь. С такими профессионалами, как вы, играть втемную – пустая трата времени. Вы правы, я действительно президент Федеральной разведывательной службы генерал Гелен. А документы, подтверждающие гибель обер-лейтенанта Кесслера, действительно существуют. Вот они.
Генерал достал из той тоненькой папки, с которой пришел, несколько скрепленных листов, фотографий и положил их перед Бредли:
– Можете посмотреть.
Бредли взял фотографии и листы, стал внимательно просматривать. Это были действительно те самые документы, которые когда-то показывал ему Пол Сэдлер. А вот фотографии он видел впервые; его тогда только что сфотографировали. Молодой Бредли – в то время он был Кесслером – в форме обер-лейтенанта вермахта лежал, облитый куриной кровью; выглядело более чем убедительно. Бредли еще раз перечитал записи на листах.
– Тот человек, который с вами работал, допустил одну неточность, я бы даже сказал – оплошность, которая позволяет сделать вывод, что эти документы – фальсификация, а ваша «смерть» – инсценировка, – продолжал Гелен, пока Бредли просматривал документы. – Там написано, что Кесслер был убит при попытке к бегству из госпитальной палаты, следовательно, на фотографиях вы должны быть в больничной пижаме, а там вы в форме.
– Ну и что? – с нарочитой беспечностью спросил Бредли, возвращая документы. – Все это сейчас уже недоказуемо. Прошло слишком много времени; тех людей, которые могли бы это подтвердить, уже нет в живых.
– А я и не собираюсь кому-то что-то доказывать. – Гелен забрал документы и убрал их обратно в папку. – Хотя прошло не так уж много времени и все это вполне можно доказать. Опытный криминалист справится с этим без труда. Да, кстати, почему вы так побледнели, когда услышали свое имя?
– Ерунда. Сердце… А вот вы, господин генерал, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос…
– Обер-лейтенант, вам не кажется, что вы ведете себя неподобающим образом, – жестко перебил Гелен Бредли. – Не забывайте, кто перед вами находится.
Бредли опустил взгляд и, сыграв желваками, заговорил тихо, медленно и не менее жестко:
– Господин генерал, я – гражданин Соединенных Штатов Америки Стэн Бредли; прислан сюда командованием Центрального разведывательного управления в связи с выполнением секретной миссии. Дальнейшее продолжение разговора, господин генерал, я считаю нецелесообразным.
Гелен не привык, чтобы с ним разговаривали так; его подчиненные смотрели на него с благоговением, любой приказ готовы были выполнить не задумываясь. Оно и понятно, те, кто работал с ним, знали и его крутой нрав, и исключительный профессионализм. В равной степени как боялись, так и уважали.
Но Гелен понял также, что сейчас он переторопил события; этого парня так просто не взять. И он в список его подчиненных не входил. Пока не входил. Генерал, однако, решил позицию сдавать не сразу, а постепенно.
– Ошибаетесь, мистер Бредли, наш разговор еще не начинался, – вздохнув, сказал Гелен, но уже совсем другим тоном. – Я ведь могу и изменить свое решение в отношении этих документов и отправить их вашему руководству. И я не думаю, что это пойдет вам на пользу.
