Афганистан будет глубоко сидеть во многих из тех, кто его прошел на самом деле. Внезапной вспышкой ярости на какую-то несправедливость, презрением к опасности — страшнее смерти ничего нет, а с ней встречались лицом к лицу, фантастически гиперболизированными картинами снов — он будет напоминать о себе постоянно.
Когда станет невыносимо трудно, Степанов будет думать о погибших друзьях. Что бы сказали они, если бы вдруг ожили? Как бы отнеслись к его проблемам? Наверное, грустно усмехнулись бы. Оживить Алешку Медведя, Володю Митрофанова… Поднять их из могилы, предложить: «Вы будете помнить все. То, что были офицерами, имели награды, вас уважали, ценили. Теперь ничего из прежней жизни к вам не вернется. Будете заниматься самой грязной работой. Иметь минимум удобств. Работать от темна до темна. Однако вы все рано будете помнить, что когда-то жили по-другому, но были убиты на войне… Согласны на такие условия?»
Согласились бы они ожить или нет, Степанов не мог ответить однозначно. Да и никто, наверное, не сумел бы…
15.
Вертолеты приземлились на аэродроме в Джелалабаде. Не успел спрыгнуть на бетонку, как подошли солдаты в форме ВДВ. И среди них тот сержант-санинструктор, с которым Степанов летел сюда несколько дней назад. Из десантно-штурмовой бригады.
— Видишь, как довелось встретиться… — грустно покачал головой Алексей, пожимая руку знакомому. — Вас прислали в помощь?
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Где убитые?
Степанов кивнул на вертолеты и попросил:
— Вы их в тень от самолетов положите. Печет очень…
Десантники быстро вытащили из грузовых кабин носилки. Поставили рядком в тени «Ан-двенадцатого».
— Какой борт летит в Кабул? — спросил офицер у одного из членов экипажа, наблюдавшего за разгрузкой самолета. Видно, этот «Ан-двенадцатый» только прилетел откуда-то.
— Наш, — ответил пилот, — минут через сорок… А что, хочешь сам или с грузом?
— С убитыми… Семь человек…
— Где они?
— Вон, в тени.
Подошли еще два летчика. Начали расспрашивать, как погибли. Рассказал в нескольких словах.
— А кто офицер из них?
— Там на бирке написано. Старший лейтенант Митрофанов.
— Пойдем, глянем…
— Идите, ребята, я уже насмотрелся.
Летчики ушли. Алексей остался с сержантом. Хотелось на что-нибудь присесть, но рядом ничего не было. Солнце прожигало насквозь ткань комбинезона, палило плечи, шею. Пришлось спрятаться под брюхо самолета.
Вернулись авиаторы. Слов у них не было. Лишь сокрушенно качали головами да горестно вздыхали: «Молодые хлопцы… Жить бы да жить».
К самолету подошла группа афганцев в цивильном. Иногда летчики брали гражданских на борт. Подбрасывали в Кабул, другие провинции. Только закончилась разгрузка, как афганцы по сходням стали подниматься в салон и рассаживаться на сидениях. А солдаты пошли за погибшими. Командир корабля, глядя, как те вносят носилки и ставят их на дюралевый пол у самой рампы, о чем-то напряженно думал. По лицу офицера прошла нервная судорога. Он направился к афганцам и проговорил:
— Нет Кабул. Советский Союз… Летим прямо в Ташкент…
И для пущей убедительности сделал красноречивые жесты руками, требуя, чтобы пассажиры покинули самолет. Среди них нашелся пожилой мужчина, понимавший по-русски. Он перевел слова командира спутникам, и те с явным разочарованием на лицах покинули грузовую кабину.
— Пусть по земле ездят в свой Кабул и сами подрываются на своих минах, — угрюмо пояснил командир Степанову.
Тот промолчал, дескать, ты здесь хозяин. Самому и решать.
Взяли только раненого афганского солдата и сопровождавшего его офицера. Видно, врача. Раненого подвезли за несколько минут до взлета. Уложили на пол, сразу же поставили капельницу.
До Кабула летели чуть более получаса. Когда начали снижение, по грузовой кабине пошел тяжелый трупный запах. Приземлившись, летчики раскрыли рампу. Спускались на бетонку в боковой люк по легкой лесенке, сброшенной вниз борттехником. Через рампу не вышел никто. Для того, чтобы это сделать, надо было пройти мимо погибших…
На аэродроме Степанова встретил капитан из медсанбата дивизии. Венеролог по специальности, здесь он занимался эвакуацией убитых и раненых. Высокий, темноволосый, капитан был очень общительным, наверное, как все представители его профессии. Обычно при встрече со Степановым он всегда настойчиво приглашал его к себе в гости, на что последний отшучивался. Дескать, повода нет для визита к тебе, да и дружбу с венерологом некоторые могут понять не совсем правильно.
Капитан, пожав руку Алексею, попытался и на этот раз пошутить.
— С прибытием тебя на землю обетованную! — весело поприветствовал он Степанова.
— Будь она проклята, эта земля… — хмуро откликнулся Степанов. — Вон я тебе привез… Семь человек…
— Сегодня уже было тринадцать из Баграма… Попали в засаду.
У Алексея учащенно забилось сердце:
— Из офицеров тоже кого-то?..
— Да… Ты его, наверное, не знал. Молодой совсем…
Старший лейтенант вздохнул. Значит, не с Пашкой Борисовым. Впрочем, это сегодня. А завтра?.. Его и так уже один раз приласкала душманская пуля…
Попрощавшись с врачом, сразу пошел в полк. Передал полевую сумку с документами лично командиру — полковнику Скворцову, рассказал обо всем, а затем направился в штаб дивизии. Доложил Преснякову. Тот внимательно выслушал, задал вопросы. Потом отпустил:
— Иди отдохни. Досталось вам…
Подходя к своей палатке, Степанов увидел суетившихся у входа в нее Батурина, Мартынова и Седова.
— Живой? Ну что там? Митрофанов, говорят, подорвался на мине? — встретил вопросами Валентин Батурин.
— Потом, ребята… Все потом. Дайте сначала умыться…
— А мы тут кровати достали… С панцирными сетками… — начал было Мартынов.
Алексей откинул полог:
— Да вы нарыли… В полный профиль…
В палатке чуть ли не впритык одна к другой стояли пять кроватей. Ребята срыли лежанку, углубили яму. Земляной пол посыпали песком.
— Будет прохладно, — сказал Батурин. — Вот эта койка твоя. Достанем еще одеяла, простыни, наволочки. Будем жить, как люди…
Прапорщик указал Алексею на одну из кроватей. Тот положил на матрас автомат, снял с измочаленной портупеи подсумок с магазинами.
— Лешка, здорово! А мы все волновались, мы волновались… — просунулся в палатку Терентьев. — Говорят, ты был в передней машине?.. Да, жаль Володю… Ну расскажи. Как же это?..
Степанов понял, что от него не отвяжутся, пока не узнают подробности. Он присел на матрас. Сетка зашуршала и продавилась чуть ли не до самого пола.
— Черт знает что, — проговорил Алексей. — Будешь спать буквой «зю». То-то вам и сплавили эти сетки…
— Ладно, не ворчи, — перебил Батурин. — Скажи спасибо, что хоть такие есть. А то валялся бы еще на земле. Думаю, на вторую зиму мы здесь уже не останемся. Выведут, может… А летом будет что надо.
— Выведут… Кого выведут, а кого и вывезут, — мрачно проговорил старший лейтенант. — Вон только за сегодняшний день двадцать человек…
— Я сейчас был в медсанбате, — откликнулся Терентьев. — Видел тех, кто попал в засаду. Что с ними сделали душманы… Стрелять их надо, стрелять… Это не люди… Я не знаю, как их назвать… Ты бы только посмотрел… И опарыши уже…
16.
На следующий день, когда Степанов работал в штабе над отчетом о командировке, прибежал расстроенный и запыхавшийся Батурин:
— Лешка, пришли зарывать нашу палатку, идем быстрее…
— Кто пришел? Как это зарывать? — недоумевающе посмотрел на прапорщика офицер. — Что ты мелешь?
Они направились к палатке. Там уже «комендачи» уносили разобранные кровати, матрасы. Мартынов и Седов вытаскивали немудреные пожитки и складывали их в сторонке, чтобы не растащили вездесущие соседи. Солдаты уже начали выдергивать колья. Палатка дрогнула, закачалась.
— Стойте, гвардейцы! — крикнул еще издали офицер.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — подошел к Степанову с сияющей улыбкой, расплывшейся по всему круглому конопатому лицу, сержант, командовавший «комендачами».
— Что-то я не понял ваш маневр… Кто приказал? — строго спросил Алексей.
— Начальник штаба. Лично.
— А где же мы жить будем?
— Офицеры и прапорщик перейдут в большую палатку. Вон ее уже ставят рядом с клубной. А солдаты — к нам, в роту.
— Вот так номер! Подождите, пойду уточню у полковника Преснякова.
Через пять минут Степанов вернулся и безразлично махнул рукой: «Зарывайте». А Батурину сказал:
— Тогда, в декабре, о нас такой заботы не проявляли… Скажите, на милость — разбогатели. Палатки новые привезли. Да нам эта дороже всех вместе взятых. «Вид лагеря портит… Мы — люди военные… Есть приказ…» — в сердцах ворчал Алексей. — Своя семья была, сколько вместе пережили…
