С письменного стола посыпались на пол разноцветные, остро отточенные карандаши. Следом за карандашами свалился и Гитлер, обалдело застывший на снимке со своей косой прядью и начальственно выпученными глазами.
Но где же здесь выход?
Потайная дверь, которая вела через библиотеку к трапу, вероятно, захлопнулась сама собой. А отсюда, изнутри, она выглядит как панель в стене. Все панели в этом кабинете выглядят одинаково — высокие, белые.
Выстрелы как удары бича!
Колесников инстинктивно присел, обернулся, дал два ответных выстрела.
Потом он с ожесточением рванул на себя панель, ту, что была поближе, за ней другую, третью. Что за бред! Куда запропастилась эта чертова потайная дверь? Вместо нее лишь дверцы шкафов.
Всюду натыкаешься лишь на узкие, высокие настенные шкафы. В них стоят какие-то баллоны, окрашенные в желтый цвет.
Опять хлопанье бича за спиной!
Прячась за лежащим на пороге шефом, Банг возобновил стрельбу.
Колесников ощутил, как горячий ветер опахнул его макушку.
Он не услышал очередного выстрела. В лицо ударил запах резеды!
По одному из желтых баллонов поползла, все удлиняясь, трещина.
В баллон с газом попала пуля!
Рядом пронзительно завизжали. Промелькнул, нелепо размахивая руками, радист, ударился с разгона в стену напротив, распахнул потайную дверь, исчез. Ругаясь и отчаянно кашляя, Банг проволок под мышки Бельчке через кабинет. Все словно бы забыли про Колесникова.
Кто-то споткнулся на трапе. Крик! Оглушительный лязг железных ступенек!..
Резедой пахнет все сильнее!
В доме потух свет.
Ощупью Колесников добрался до потайной двери, открыл ее, миновал библиотеку и спустился по трапу.
Ядовитый газ опередил его. В доме хлопали двери. Вокруг раздавались вопли, ругань, истерический хохот. В панике люди натыкались друг на друга. Кто-то упал. Колесников успел перешагнуть через него, но бегущие сзади прошли по человеку, топча его сапогами.
Словно бы гигантский смерч поднял дом над землей, завертел его вокруг оси и поволок куда-то в прорву.
С толпой эсэсовцев Колесникова вышвырнуло из дома во двор.
Небо на востоке светлело. Звезды почти уже не были видны.
С надсадным воем разворачивались во дворе машины. «Опель-капитан» застрял боком в воротах. Эсэсовцы сгрудились вокруг него, пытаясь убрать с дороги. Наконец грузовик, ударив с ходу «опель», протолкнул его в ворота.
Колесников отделился от толпы и начал подниматься по склону. Уйти от лютеола! Как всякий отравляющий газ, он стелется понизу.
Интересно, как отнеслись в штабе к его донесению? Радисты, как положено, немедленно доложили об этом начальству. Теперь все зависит от того, поверят ли ему, Колесникову?
В штаб, надо думать, уже вызван батя. Вопрос перед ним поставлен ребром: ручаешься ли ты за достоверность донесения, переданного твоим разведчиком из вражеского тыла?
Что он ответит на это?
Помолчав — ведь он человек неторопливый, на редкость обстоятельный, — батя, наверное, ответит так:
«По сути донесения сказать ничего не могу. Но за своего разведчика ручаюсь головой! Колесников воюет рядом со мной три года. И он надежен. Можете быть уверены: ни при каких обстоятельствах не подведет!»
Хорошо, если бы он сказал так!
Ну, долг разведчика, во всяком случае, выполнен. Важное донесение передано в штаб…
Колесников брел по гребню холма, спотыкаясь о кочки. Глаза его были закрыты — так он устал.
Багровое одутловатое лицо Бельчке все время прыгало перед глазами. Какое странное выражение было на этом лице! Наверное, Бельчке очень удивился, когда понял, что убит.
А как кстати оказался этот маленький браунинг, столько времени без всякого разумного применения пролежавший на столике у окна!
Но о браунинге Колесников думал, уже засыпая. Он споткнулся еще раз, потом, не в силах бороться с усталостью, медленно опустился на траву.
Он еще слышал, как неподалеку от него что-то завозилось, заскрипело, закашляло. Потом женский голос произнес очень отчетливо:
«…на всем пространстве Остмарка от Гроссзигхартса до Эйзенкаппеля… будет безоблачной. Ветер…»
То передавали погоду на сегодня. Вероятно, на дороге внизу стоял столб с репродуктором.
Откуда-то сильно тянуло сыростью — поблизости, наверное, было озеро или протекала река.
Если бы за Колосниковым послали погоню, она настигла бы его тут, в трехстах шагах от дома. Но погони не было. По-видимому, его посчитали погибшим…
1. Страх на дорогах «третьего рейха»
Колесникова охватило тягостное оцепенение. Он все слышал, все понимал, но, хоть убей, не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
Из этого состояния его не вывел даже грохот взрыва. Над лесом поднялся столб дыма, и клубы его стали медленно оседать. Вилла, где производились опыты, подорвана. Вероятно, все было подготовлено к взрыву заранее. Оставалось лишь включить рубильник.
Колесников пролежал ничком около получаса; во всяком случае, не более сорока пяти минут. Потом открыл глаза и сел.
Солнце уже вставало из-за деревьев.
Но почему не слышно птиц, которые встречают рассвет ликующим пением?
Снизу, со стороны дороги, вместо беспечного щебета и длинных виртуозных трелей доносились гудки, рев моторов, визг тормозов, брань, шорох колес.
Колесников раздвинул высокую траву. Внизу валом валит толпа.
Странно видеть немецких солдат, обычно щеголявших своей выправкой, бредущих толпой, врассыпную. То и дело приходится сторониться — обгоняют мотоциклы, грузовики, легковые машины. Асфальта почти не видно. По дороге, образуя завихрения у остановившихся машин, катит взбаламученный людской поток.
На миг Колесникову представилось, что стены сада не выдержали напора лютеола изнутри, и вот, вырвавшись на свободу, ядовитый газ беснуется на дорогах Австрии!
Но то было уже последнее наваждение сада. Колесников опомнился. Не лютеол, нет! При чем тут лютеол? Это же крушение прославленного гитлеровского вермахта!
Страх бушует на дорогах Австрии. Но это не страх, сфабрикованный из резеды и чего-то там еще с добавлением каких-то омерзительных химических примесей. Это естественный страх перед возмездием — перед надвигающейся Советской Армией!
Колесников стряхнул с себя оцепенение и встал.
Между деревьями, по ту сторону дороги, взблескивала река. Она текла почти строго на север. Гитлеровцы двигались в том же направлении.
А вот и серо-желтая дощечка указателя! На ней написано: «Река Ибс».
Помнится, Ибс впадает в Дунай? А параллельно Дунаю проходит главная шоссейная магистраль Санкт-Пельтен — Амштеттен. Орда беглецов, вероятно, стремится выйти поскорее на главную магистраль.
Туда же нужно и Колесникову. Только он, добравшись до шоссе, не повернет с общим людским потоком к Амштеттену, а пойдет в противоположном направлении, к Санкт-Пельтену, навстречу своим.
Колесников по-прежнему медленно брел по гребню холма, пошатываясь от слабости, иногда придерживаясь за стволы деревьев.
Солнце все выше поднималось над горизонтом.
Дорога петляла внизу. На крутых, почти под прямым углом, поворотах ее заботливо выложили кирпичом, чтобы легче было тормозить.
Австрия, одна из самых красивых стран в Европе, поворачивалась перед Колесниковым то анфас, то в профиль, охорашиваясь, сбрызнутая утренней росой.
Синоптики на этот раз не подвели. День обещал быть великолепным.
Приветливые, неправдоподобно уютные, почти пряничные домики выглядывали из-за кустов жимолости и шиповника. Колокольни церквей нацеливались, как зенитки, в самое небо. По склонам торчали столбы проволочной изгороди. Да нет, какая там изгородь! Это же шесты для хмеля и виноградных лоз!
Порой возникали на пути изумрудно-зеленые полянки, и обязательно с каким-нибудь мемориальным камнем — австрийцы, надо думать, очень любили это сочетание: исторических воспоминаний и приятного, радующего глаз пейзажа.
Остановиться бы на такой полянке, лечь, вытянуться! Все равно через несколько часов здесь будут наши.
Но Колесникову не терпелось поскорее увидеть их.
Как ни медленно он шел, поток машин и пешеходов внизу двигался еще медленнее. То и дело возникали пробки.
Среди солдат попадались и гражданские. Некоторые понукали лошадей, впряженных в одноколки, которые были доверху нагружены чемоданами, рюкзаками, кастрюлями. Другие катили свой скарб в детских колясках.
Наконец Колесников увидел впереди магистральное шоссе, по которому, так же как и по проселочным дорогам, текла толпа беженцев и солдат.
Он спустился по склону холма. Никто не обратил на него внимания. Ведь он был в цивильном, в старом пиджаке и брюках, которые ночью напялили на него эсэсовцы.
