Виктор Кондратенко - Без объявления войны

— Да-а, — протянул Твардовский. — Выступи так наш казак Иван Гвоздев в газете, сказали бы — выдумка. А настоящий героизм видишь каков?!

Пришел бравый старшина и попросил у начподива разрешения выстроить пленных для отправки за Днепр, в штаб фронта.

— А что скажет нам лучший пулеметчик Давид Шапиров? — обратился Медведев к хмурому красноармейцу.

— Товарищ полковой комиссар, когда я смотрю, как относятся к пленным у нас, как их кормят и поят, то не могу без крепкого слова вспомнить кирпичный завод на окраине Умани, превращенный гитлеровцами в концлагерь. Наша рота попала в окружение. Патроны кончились, а фрицы тут как тут: рус, плен! Загнали меня за колючую проволоку. Три дня находился в плену, да горя хлебнул там столько, что на всю жизнь хватит. По дороге в Умань охранники хлестали нас плетками, колотили прикладами. Кто выбивался из сил, отставал от колонны — тому крышка. Подскакивал на коне гитлеряка, вскидывал автомат и давал короткую очередь. В концлагере за три дня сто пятьдесят пленных получили ведро воды и два ведра недоваренного проса. Нас не так голод мучил, как жажда. Днем приказывали стоять по команде смирно. У товарищей подкашивались ноги, и они садились на землю. Охранники усматривали в этом нарушение лагерной дисциплины и длинными палками загоняли провинившихся в яму с жидкой глиной. Под рев и хохот фашистов измученные люди захлебывались жидкой глиной и тонули. В лагере я ничего не ел и не пил — боялся заболеть. Как ни ослабел, а все же хватило сил: ночью сделал подкоп под колючей проволокой и ушел от верной смерти. Я прошу вас, товарищи писатели, рассказать об этом в газете. Пусть вся наша армия знает, что такое фашистский плен.

В политотделе полковой комиссар Медведев дал нам прочитать показания военнопленных. Одно из них нельзя было не записать в корреспондентский блокнот: «Как только войска перешли русскую границу, командир роты ознакомил солдат с инструкцией главного командования. Она отменяла обязательное применение военно-уголовных законов к военнослужащим германской армии, повинным в убийстве и грабеже мирного населения». Все было предельно ясно: человеческую жизнь на оккупированной территории в любую минуту мог растоптать сапог фашистского солдата.

Медведев, взглянув на часы, сказал:

— Пора, пошли в укрытие.

— В чем дело? — спросил Твардовский.

— Семь часов вечера, как по звонку... — Дальнейшие слова полкового комиссара заглушил грохот зенитных батарей.

Мы поспешили к щели. «Юнкерсы» шли волна за волной. Уходила девятка бомбардировщиков — на смену появлялась новая. Солнце из-за каневских гор хорошо освещало пойму Днепра. Черные свастики и кресты на пикировщиках вырисовывались резко, зловеще и казались тенью смерти.

С заходом солнца бомбежка прекратилась. Каневский мост не пострадал, корабли тоже. Только на берегу Днепра горели хаты, да где-то за железнодорожной насыпью раздавались пулеметные очереди. Грохнули пушки бронепоезда, и все стихло.

Время шло, и мы стали думать, как же на следующий день выполнить главное редакционное задание — побывать на кораблях и бронепоезде. Полковой комиссар Медведев связался с моряками. Они пообещали чуть свет прислать катер. Связной проводит Твардовского с Голованивским к Резервному озеру и заодно покажет мне тропку, которая ведет через болото на стоянку бронепоезда.

Встали еще затемно. Заботливый Медведев принес хлеб, колбасу и котелок чаю. Перекусив, поблагодарили полкового комиссара за гостеприимство, собрались в путь. Знаем, впереди нелегкий денек. Чем он кончится? Неизвестно. Но об этом лучше не думать.

Светает. Вместе со связным начинаем спускаться с крутого холма. Тропка от росы скользкая. Твардовский раздавил сапогом сливу и чуть не слетел под кручу. Потом это случилось с Голованивским, он с трудом устоял на тропке. Ну и гора! На каждом шагу сливы и сливы. А сорвешь с ветки — зеленая, поднимешь с земли — червивая.

— Эх, еще бы недельку... — Твардовский посматривает на синеватые сливы. Под их тяжестью ветки гнутся до самой земли.

С высокого холма стараемся разглядеть полоску Днепра. Как ни напрягаем зрение, нет, ничего не видно. Пойма в тумане, еще не продута ветром.

Не хочется расставаться с товарищами, по связной показывает мне протоптанную тропку, уходящую в камыши. На прощание молча поднимаем над головой руки и крепко сжимаем их. Это означает: до встречи!

Пробираюсь через топкое, усеянное кочками болото. Камыши, густой лозняк и липкая грязь. Иду медленно, долго. Сквозь листву видны запыленные стальные башни. Вот и железнодорожная насыпь. Гремит залп бортовых орудий. Невольно прильнул к земле и увидел редкое зрелище. От орудийного залпа все правые колеса бронепоезда подпрыгнули в огненном вихре. Рельс, на котором они только что стояли, спружинил. Когда же стальная громада с тяжелым звоном опустилась, все ее правые колеса точно стали на рельс. Зазвенели буфера. Бронепоезд тронулся с места. В этот момент открылась стальная дверца, и светловолосый юноша в синем комбинезоне протянул руку:

— К нам? Давай скорей, что стоишь истуканом?

Это был комиссар бронепоезда младший политрук Василий Казарин. Командир «крепости на колесах» старший лейтенант Петр Кириллович Ищенко находился на совещании в штабе армии. После знакомства я попросил Казарина показать дневник боевых действий. Это была скупая, немногословная запись. Но каждая строка говорила о железной воле команды бронепоезда № 56, принявшей боевое крещение в первые дни войны. Бронепоезд сражался с врагом сорок четвертые сутки. 5 июля 1941 года на Юго-Западном фронте перешли в наступление 6-я пехотная армия и 1-я танковая группа врага. После жестоких боев противник прорвал нашу оборону в районе Новограда-Волынского. Танки Клейста устремились вперед, за ними двинулись пехотные корпуса Рейхенау. На второй день после боев радисты бронепоезда приняли тревожные шифровки. Враг окружал со всех сторон. На железнодорожных переездах появились гитлеровская пехота, артиллерия на механической тяге, бронемашины и танки. «Мы можем взорвать бронепоезд, — обратился тогда к команде старший лейтенант Петр Кириллович Ищенко. — Но это будет только на радость врагу. Огонь наших пушек и пулеметов мы обрушим на захватчиков, будем пробиваться на соединение с нашими главными силами».

На совещании командного состава Ищенко наметил маршрут. Командир бронеплощадки лейтенант Черняев произнес самую короткую речь. Она состояла из четырех слов: «Боеприпасы, уголь, вода, продукты!» Продуктов было мало. Сухари и консервы, да и то в обрез. Установили строгий паек. Лейтенант Николай Цепковатый занялся рельсами, шпалами, костылями. В его подчинении находились дорожные мастера, и он понимал, какая тяжесть ляжет в походе на плечи ремонтной бригады.

Команда бронепоезда спешно запаслась углем и водой. Надо было торопиться, уйти подальше от шоссе. Каждую минуту могли появиться вражеские разведчики — мотоциклисты. Бронепоезд осторожно шел в сумерках. Всматриваясь в темнеющие поля, наблюдение вел интендант 3-го ранга Губский. Он заметил отблески пламени. Била артиллерия.

Бронепоезд остановился. Младший лейтенант Гаврильченко с двумя бойцами отправился на ручной дрезине в разведку. На опушке леса немецкая батарея вела сильный огонь. В темную дождливою ночь в тылу врага оказался не только наш бронепоезд. Моторизованные войска гитлеровцев вышли в тыл советским частям. Кто-то пробивался на восток, но встретил на своем пути этот огневой заслон. Бронепоезд незаметно подошел к роще, занял огневую позицию и притаился. Он выжидал. На опушке леса сверкнуло пламя, и в этот миг все пушки и пулеметы «крепости на колесах» ударили по врагу.

Шквал артиллерийского огня. Бронепоезд промчался мимо рощи и чуть свет внезапно появился на окраине Бородянки, захватив гитлеровцев врасплох. Начальник штаба капитан Мартыненко корректировал огонь. Пушки «крепости на колесах» били прямой наводкой. Пылали танки, обломки фашистских орудий. Противник открыл ответный огонь. Термитный снаряд попал в командирскую рубку, прожег броню, ранил командира отделения связи сержанта Прокуророва. Сержант не растерялся, не дал вспыхнуть пожару.

К переезду устремились два танка, пытаясь преградить путь бронепоезду. Командир главного орудия старший сержант Смирнов метко послал снаряд, и головной танк вспыхнул. Второй танк подбил Кожевников.

Под Дружней после сильного боя бронепоезд вырвался из окружения. Воины бросились обнимать друг друга, поздравлять своих командиров с боевым успехом. Вот и Пост-Волынский. Но нельзя даже думать об отдыхе. Закипела работа, и как только команда «крепости на колесах» закончила погрузку боеприпасов и продуктов, радист принял шифровку — приказ главнокомандующего войсками Юго-Западного направления маршала Буденного. Бронепоезд направлялся на станцию Мироновка.