— Саня, стой! — догнал меня Сергей. — Куда ты почесал-то? Еле догнал.
— Ну как куда?! — взвыл я. — Хоть бы будку какую поставили!..
— Да брось ты, какая будка? — Сергей стремительно расстегивал мои карабины. — Валяй, чего там… Все свои.
Ох-х-х… Боже ж ты мой, сколько определений счастья придумали за две тысячи лет философы и поэты, но вот хоть бы один из них сказал, что счастье — это УСПЕТЬ! Отдуваясь, я вытер выступившие сладкие слезы и застегнулся. Сергей заботливо снова все застегнул, и мы резво поспешили к ребятам, которые уже направлялись к темно-зеленому «Антону».
С трудом закидывая непослушные ноги на ступени красного трапа (мешал запасной парашют), я вскарабкался на борт. Озираясь, присел на вогнутое дюралевое сиденье у двери и через штаны ощутил его металлический холод, от которого сами собой ознобно передернулись плечи. И вместе с холодом опять вполз в меня тягучий тошнотный страх. Начал мелко колотить противный озноб, я стиснул зубы, чтобы они перестали подло постукивать.
— Саня! — удивленно окликнул меня Лаэрт. — У тебя чо такой нос белий?!
Все как по команде уставились на меня. Дети, все посмотрели на Сашу Волобуева! Волобуев, тебе стыдно?
— А у тебя он чего такой длинный? — огрызнулся я и мне сразу же стало неловко.
— А ты не знаишь? — радостно откликнулся Лаэрт, не обратив внимания на мое хамство. — Ко мне вчера на ринке один дамочка такой подходит и спрашиваит: «Молодой человек, а это правда, что у кого нос балшой, у того и там, — кивнул он себе на штаны, — тоже балшой?» Я говору: «Канэшна!» Гордо так гавару! А потом ее спрашиваю: «А правда, что если у женшины рот балшой, то и там тоже балшой?» Она сразу губы вот так сделал, — (он втянул щеки и изобразил губами куриную гузку) и говорит: «Ёй, ё не знёю!»
Заржали так, что заглушили рокот ожившего двигателя. Зинка, не переставая давиться смехом, дотянулась до Лаэрта и ловко, по-кошачьи, съездила ему кулачком по шлему. Тот вскинул ладони: дескать, а чего такого? Я то-тут при чем? Потом вытащил из нарукавного кармана пачку «Орбита» и принялся всех угощать. Всучил пару подушечек и мне: «Бери-бери, уши меньше закладывать будет».
Момент взлета я пропустил, хоть и поглядывал поминутно в окошко, наполовину задернутое капроновой шторкой. Разбег «Антона» мне показался очень долгим, потом вдруг начало мягко, но ощутимо закладывать уши, и я понял — летим.
Не знаю, то ли мозги в разреженной атмосфере начинают по-другому работать, то ли перепсиховал я в тот день, но у меня началось раздвоение сознания. Один я понимал, что такого со мной просто быть не может. Я — нормальный, рядовой обыватель, который аккуратно ходит на работу и не путешествует никуда дальше тещиного огорода. И такой человек не должен и не может находиться здесь, в тесной дюралевой каморке с двумя рядами круглых окошек, в компании молодых психов. А второй я меж тем остановившимся взглядом следил, как Сергей прицепил карабин моего вытяжного фала к тросу, как ребята неторопливо и обстоятельно готовились к прыжку. И невольно, как под гипнозом, я повторял все их действия. Вот Зинка тронула лямки, двинула подбородком вправо-влево, внимательно осматривая поблескивающие у нее на плечах замки отцепки. И я вслед за ней проделал то же самое, хоть на моем парашюте и замков-то таких не было. Витька подергал пряжку грудной перемычки — я машинально продублировал.
Мо Ася снял шлем и внимательно заглянул внутрь. Убедившись, что и это я добросовестно собезьянничал, китаец с совершенно серьезным видом постучал шлемом себя по лбу. Разумеется, стукнул себя по лбу и я — черт его знает, традиция у них такая, или что… Короче, стукнул. И чуть не подавился жвачкой от взрыва хохота — купили, сволочи!
Но мозги от этого почти встали на место. Внезапно дважды тявкнула сирена и загорелся желтый плафон над дверью. Сергей деловито открыл дверь, ухватившись за трос, высунулся наружу, глянул вниз — борода его бешено затрепетала. Глянул на меня, улыбнулся, показал знаком: поднимайся, мол. Что, уже?! Вмиг вспотели ладони, я судорожно вытер их о штаны и прерывисто вздохнул. До сих пор не могу понять, как мои ватные ноги умудрились распрямиться и донести меня до двери. А тут еще одна беда подоспела — ни с того, ни с сего завулканировал кишечник. Чертова физиология! Не хватало еще опозориться. Ведь бабахну сейчас так, что все окошки тут повышибает! Последними остатками самолюбия стискивая зубы и все остальное, я шагнул к двери.
Сергей ободряюще подмигнул мне и положил руку на плечо. Я попытался улыбнуться в ответ — только криво оскалился. Вот она, дверь. Приподнятый порожек в заклепках. А голова, как ни странно, вовсе не кружится. Высота совсем не такая, что из окна десятиэтажки. Спокойная и даже не очень-то и пугающая. Словно карта внизу расстелена. Даже притягивающая…
Елки зеленые, а ведь внизу на земле людей мучает куча разных проблем — нелады с любимыми, маленькая зарплата, грызня с начальством. Там эти проблемы кажутся огромными, закрывающими собой весь белый свет. А отсюда, с высоты, все эти невзгоды кажутся такими крошечными, что их просто не разглядеть… Я невольно приободрился и лихо выплюнул жвачку в дверь. Белый комочек долетел до обреза двери и исчез. Не упал вниз, не отлетел в сторону — просто исчез. И в тот же миг исчезла вся иллюзорная безмятежность там, за бортом: я просто физически ощутил и бешеный ветер, и сумасшедшую бездну, от которой меня отделял лишь тонкий слой дюраля.
И тут же неумолимо рявкнула сирена, зеленый плафон вспыхнул, словно глаз киношного Вия.
— Паш-шел! — гаркнул мне в ухо Сергей и хлопнул по плечу.
Нет! Словно могучая рука уперлась мне в грудь, отталкивая от двери.
Сердце ломилось сквозь ребра. Я задыхался. Не мо-гу!
— Ну! — бешеным весельем сверкнули глаза Сергея. — Давай, Саня!
Почти точно так же крикнул мне тогда Ленька… И, как в тот далекий день, не успел я уже ни подумать, ни зажмуриться — просто рванулся вперед. Налетевший ледяной поток ударил по ногам, подбросил их вверх, выбил слезы из глаз и слюну изо рта, размазал по лицу. Крутнулся горизонт, дыхание остановилось. И в тот момент, когда я понял, что мне пришел конец, все кончилось.
Оглушила тишина. Ветерок легко касался пылающих щек. Туго натянутые стропы контрабасными струнами тянулись вверх, к такому надежному, к такому красивому круглому куполу с тремя ровными щелями (в первый момент я обмер — порвался?! И тут же вспомнил — нет, так и должно быть). Далеко внизу золотой сказкой сияла земля. И я был совсем один в пронзительно синем океане неба!
Внутри меня сорвался какой-то предохранитель и я заорал на все небо «О sole mio», которую не мог толком выучить тридцать лет назад в школьном хоре. А сейчас — откуда что и взялось, даже ни разу не сбился! Упоенный и обалдевший, я бездарно прошляпил момент приземления — земля налетела откуда-то сбоку, грубыми мазками мелькнули перед глазами поздние ромашки, ощутимо садануло по ступням, по боку, ударил в нос тревожный запах полыни. Купол протащил меня пару шагов и погас.
Нервно похохатывая, я поднялся (коленом раздавил сухую коровью лепешку — плевать!) и дрожащими пальцами расстегнул карабины. Кое-как собрал парашют, запихал его в переносную сумку и сел на нее, мягко-пузатую, теплую. Смог. Сумел ведь, а? Сумел.
Особенно вкусно курилась сигарета, возбуждение потихоньку спадало, и все равно было здорово. По какой-то странной ассоциации все это напомнило мне первый любовный акт. Боишься, трясешься, ждешь чего-то невероятного, а вот случилось — и вроде ничего такого особенного. Хотя и приятно, и здорово, но ничего такого сверхъестественного, любой сможет. И в то же время — сладкое чувство приобщенности к познавшим.
Так я сидел на мягкой сумке, со вкусом покуривал, осеннее солнышко пригревало мою лысинку, а надо мной плавали в синеве разноцветные «матрасы» спортивных куполов. И я с тихой гордостью думал, что потом в жизни будет много всякого. Скорее всего, плохого будет больше, чем хорошего. Но все равно, эти вот минуты у меня никто не отнимет.
На пункте сбора ребята встретили меня одобрительными воплями и хлопаньем по спине. Это я телепался с парашютом на горбу через все поле, а они на своих «матрасах» подлетели сюда, как ласточки. Ну и пусть. Мой «дуб» — тоже парашют классный.
— Ну что? — окинул взглядом компанию Витек. — Поздравлять будем?
— Да уж поздравили, вроде, — улыбнулся я. — Спасибо…
— По-настоящему-то еще не поздравляли. Давай, Санек. Становись, — оскалил он свои зубы в каннибальской ухмылке. Блендамедовские рекламщики при виде такого оскала обрыдаются.
— Как становиться? — встревожился я. — Вы чего, люди?!
— Серый, ну ты че — человека в курс не ввел, что ли? — искренне удивился Витек. — Всю службу завалил, инструктор называется…
