— Напрасно, отец. Время дорого… Мы…
Старик взглянул на меня с таким укором в глазах, что я не окончил фразы. Видно, мало было радости у этих людей и давно не сидел за их столом близкий человек.
Я быстро сбросил пальто и сел за стол. Собственно, торопиться мне было некуда. Прошло всего сорок пять минут, как я покинул Опытную станцию.
Семен последовал моему примеру. Он отстегнул от поясного ремня флягу, выразительно посмотрел на меня и приладил ее, чтобы она не упала, к заварному чайнику.
Таня подала на стол большую сковороду с пузатыми, докрасна зажаренными карасями и солонку с крупной серой солью.
— Что это за надпись грозная красуется на вашем заборе?- спросил я Кольчугина.
— Это Таня смастерила,- ответил старик.- Туда, где такая вывеска, немцы в жисть ногой не ступят. Уж больно боятся они сыпняка. Пуще, чем черт ладана.
Мы рассмеялись выдумке Тани. Семен разлил спирт по кружкам, разбавил его водой, мы чокнулись и выпили. Таня, едва пригубив кружку, поставила ее на стол.
— На-тка, откушай карасика!- И старик подсунул сначала мне,а потом Семену по жирной, чиненной пшеном рыбине.- Знатная рыбешка! Все ребята свои выручают, подбрасывают.
22. ПРИКЛЮЧЕНИЕ В ЛЕСУ ПОД ПЕНЗОЙ
Прикончив пятого карася,я вооружился карандашом, бумагой и быстро исписал целый листок. Это было мое первое донесение. Я отдал его Семену, и он молча кивнул.
Потом я спросил Семена:
— Кто у тебя радист?
— Раздушевный паренек шестнадцати годков и ростом с винтовку.
— Постарше не было?
— Да я этого ни на кого не променяю.Золото, а не парень! Был постарше…Я же дважды к вам прыгал…
— Как это — дважды?
— А так. Накрохина помните?
— Конечно.
— Так вот, первый раз я прыгал с ним.
— Ну… и в чем дело? Что ты тянешь?
— Да тут длинная история…
— Ну, ну, выкладывай!… Будете слушать? — спросил я хозяев.
И Фома Филимонович и Таня дружно закивали.
— Смотрите,- предупредил Семен, — минут пятнадцать украду у вас, но послушать стоит, не пожалеете.
Закурили. Семен пересел с топчана на табуретку и начал рассказывать «длинную историю».
— Погода в тот день стояла неважная.С полудня запуржило, задула поземка, а к вечеру закрутила метель.Я и Накрохин решиличто в такую погоду о вылете и думать нечего.Метет так, что за десять шагов трудно что-нибудь разобрать. И вдруг уже в полночь открывается дверь и входит в хату весь залепленный снегом известный вам майор Коваленко.
Отряхнулся он и говорит:
«А ну, собирайтесь и живо в сани! Поедем на аэродром».
Очень ветрено было, и, хотя лошадки старательно тащили сани, на дорогу к аэродрому мы затратили добрый час. Наконец добрались. И прямо- в землянку к командиру отряда. Невезение началось с первой минуты. Не успели мы переступить порог, как тут же выяснилось, что у пилота, который должен был вывозить нас, температура поднялась до тридцати девяти. Надо же такому случиться!
Пилот доказывал, что может лететь, но командир оставался неумолимым и приказал ему лежать.Я и Накрохин были уже знакомы с пилотом.Бывалый,опытный летчик. Я считаю, что половина успеха в нашем деле зависит от опытности летчика. А тут вдруг… Мы повесили носы.
Но майор Коваленко сказал командиру отряда:
«Отменять вылет нельзя. Давайте другого пилота».
На счастье, в резерве оказался молоденький хлопец. Машина у него была какая-то странная, оборудована из рук вон плохо. Кабина пилота отделялась от кабины пассажиров глухой переборкой так, что общаться с пассажирами в воздухе он не мог.
Пилот- паренек лет на пять моложе меня — объявил нам басом:
«Как дам белую ракету, прыгайте! Ясно?»
«Ясно,- говорит Накрохин.- Хотя, позвольте… Почему ракету?»
«А что другое предложите?- спросил пилот. — Я же от вас отделен. Место приземления безлюдное,от передовой далеко,поляна в лесу,там хоть сто ракет пускай… Лезьте в кабину».
Машина поднялась, сделала круг, легла на курс и стала набирать высоту.
Мы прилипли к оконцу, затянутому мутным оргстеклом, и сидели так до решающей минуты. Ощущение было такое, будто мы не летим, а стоим на месте, вернее- висим в какой-то мутной жиже. Ни горизонта не видно, ни звезд, ни земли- ничего! На сердце тоскливо и неспокойно.
Я был уверен, что мы заметим передний край по вспышкам выстрелов и ракет, но мы его не увидели.Минут сорок спустя машина вырвалась из снежной полосы, показались звезды, поплыли глухие, без огней деревушки. На душе полегчало. Я знаками спросил пилота, миновали ли мы линию фронта, и он знаками дал понять мне, что уже давно миновали.
И вот на исходе часа мы ясно увидели, как внизу вспыхнула и рассыпалась белая ракета,затем вторая.Что бы это значило? Мы знали точно, что нас никто не должен встречать. Но в этот момент яркая россыпь белой ракеты, пущенной уже нашим пилотом, ослепила нам глаза. Сигнал. Пора! Мы быстро вскочили со своих мест. Накрохин дернул дверцу на себя и решительно нырнул в темноту вниз головой. Я без задержки последовал за ним. Опускаясь, я отлично слышал в небе звон мотора нашего самолета и еще подумал с досадой: «Чего он тянет? Летел бы уж… А то еще, чего доброго, сшибут…»
Спокойно приземлился,освободился от лямок,зарыл парашют в снег,огляделся: голая степь и снег, белый, чистый, глубокий. А где же лес? Где поляна? Мне стало не по себе. Я начал всматриваться и наконец на востоке увидел едва заметную темную каемочку леса. «Значит, пролетели лес. Но где же Накрохин?- думаю. — Что буду делать без него, без рации?» Я заметался по степи, как огонь на ветру. Накрохина нигде не было. Тогда я решил укрыться в лесу.
Вдруг вижу- деревушка, хаток пятнадцать.Можно было, взяв правее, миновать ее, но я этого не сделал. Знал, что обычно опасность ожидает разведчика в населенном пункте, но шел. Шел потому, что хотел узнать, что это за деревня и где я нахожусь.
Я понимал, что могу нарваться на немцев, а поэтому стал подбираться к деревне осторожно, оглядываясь, вслушиваясь. На окраине выбрался на наезженную дорогу. Она вела в лес. Я остановился. Тишина. Ни человеческого голоса, ни лая собаки, ни огонька… Я подкрался к крайней избенке, кособокой и словно придавленной снегом. «А вдруг в этой хате немцы?»
Я достал из кобуры пистолет и согнутым пальцем постучал в окно. Никто не отозвался. Постучал вторично. Тишина. Хотел постучать уже в третий раз, но увидел, что кто-то прилип носом к стеклу. Вгляделся — женщина. Она тоже вглядывалась в меня и дрожащим, старушечьим голосом спросила:
«Чего тебе, непутевый?»
«Как называется ваша деревня?» — спросил я.
Она молчала. На мне был белый маскхалат с капюшоном, и трудно было разобраться, кто я таков.
«Чего же молчишь?» — спросил я.
«А ты кто такой?» — спросила в свою очередь она.
Я не решился назвать себя и, будто не расслышав ее вопроса, спросил:
«Немцы есть в деревне?»
И тут она вдруг завопила:
«Роберт Францевич! Роберт Францевич! Вставай скорей! Немцев спрашивают…»
Размышлять было некогда. Я помчался изо всех сил. Роберт Францевич, конечно, эсэсовец или комендант. Сейчас он натягивает на себя шинель, потом схватит автомат, выскочит из избы, даст очередь, поднимет своих на ноги — и начнется погоня. Я мчался к лесу, не чуя ног под собой. Леса я достиг в считанные минуты. Посмотрел на часы — стрелка уже перевалила за пять. Тут мне пришла мысль сбить возможную погоню со следа. Я обдумывал, как это сделать,и увидел сваленную ветром сосну.Корни ее,присыпанные снегом,торчали в двух шагах от дороги, а вершина уходила в лес. Я прыгнул с дороги на корень и пошел по стволу. Добравшись до конца, я соскочил и побежал в чащу. Бежал долго, остановился передохнуть и вздрогнул: на меня кто-то шел, ломая сухие ветки. Я поднял пистолет и крикнул:
«Стой! Кто идет?»
В ответ раздался спокойный голос Накрохина:
«Не дури, Сенька. Это я».
Я бросился к нему, обнял его на радостях и спросил:
«Где же ты пропал?»
«На сосне болтался!»
«Как?»
«Очень просто. Опустился на нее, запутался в стропах и еле высвободился. Но я не пойму, куда мы попали? Ведь то место я хорошо знаю».
Я рассказал Накрохину о своем приключении. Он покачал головой. Плохо дело!Видно, летчик спутал. Мы хотели было сделать перекур, но тут до нашего слуха долетели ослабленные расстоянием голоса людей.
«Это погоня»,- сказал я.
«Только без паники,- говорит Накрохин.- Иди за мной!»
Мы пошли, и минут через десять вновь услышали голоса впереди себя.
Накрохин выругался и сказал:
«Только бы овчарок не пустили по следу, сволочи, а так мы их обдурим».
Мы свернули круто влево и прибавили шагу. Мы спускались в овраги, скользили по снежным увалам, взбирались на пригорки и наконец выбрались на накатанную дорогу. Она мне показалась знакомой.
