Шифровальщик ответил коротко:
– О сокращении России.
– Это, сержант, невозможно.
– Возможно! Еще как возможно. Согласно этой директиве, «Полярный медведь» проглотит Русский Север.
– Бред.
– Вам же любопытно будет узнать, как у вас отберут ваш Север.
Прапорщик Насонов отказывался верить словам сержанта, по отношению к России, своему союзнику, это слишком жестоко.
А сержант в предчувствии, что прапорщик раскошелится, привел, как ему казалось, самый веский аргумент:
– Вы не верили, что Япония отберет у вас Курильские острова и половину Сахалина. А Япония по совету нашего президента немного с вами повоевала, потопила ваш флот, и то, что желали японцы, вы отдали. А знаете почему?
– И почему же?
– Россия воевать не хотела. Не готовилась к войне.
– А сейчас?
– Сейчас – другое дело, – с пафосом говорил сержант-шифровальщик. – Вы защищаете свое, кровное.
Насонов чувствовал, что он имеет дело не с обычным сержантом, а с думающим, и держит сторону не своего президента, а сторону противника. Сержант затеял опасную игру. Таких, рассуждающих вояк, контрразведка выдергивает из экспедиционного корпуса. А военный трибунал этих вояк присуждает к пяти годам каторжных работ. Как за дезертирство.
Подобный приказ издал и командующий белыми войсками Северного фронта генерал-лейтенант Миллер: задержанных в зоне боевых действий русских – на усмотрение командиров полков: отпустить или расстрелять. Если задержан иностранец – передать союзному командованию, среди них могут быть и дезертиры из американского экспедиционного корпуса.
На Георгия Насонова были направлены четыре ствола: два винтовочных и два ружейных. И он догадался: партизаны.
– Робяты, я свой.
– А почему вы голый?
– Реку переплывал.
– Переплыли? А огниво – сухое. Это в воде-то?
– В воде.
– Врешь, злодей.
Четверо вышли из-за кустов, опустили стволы. Насонов зажег спичку, поднял над головой. Под моросящим дождем спичка горела как свеча.
– Робяты, да он же американ!
Вооруженные люди отскочили, направили на обнаженного человека оружие.
– Я – русский, я – военный фельдшер.
– Так мы тебе и поверили. Чем докажешь?
– Вон там, под осинкой, я спрятал свой фельдшерский саквояж. С ним переплывал реку.
Вскоре под прелыми прошлогодними листьями был найден кожаный саквояж. Труда не составило его открыть. Там оказался влагонепроницаемый пакет, в пакете – пачка бумаг. Высокий долговязый солдат в брезентовом плаще, видимо, среди них старший, начал по слогам читать бумаги.
– Так ты и есть Георгий Насонов? Родом из Обозерской?
– Из Обозерской.
– Ну надо же! А я – Кошельков. Может, помнишь? Мой Гринька донашивал сапожки дочки начальника станции. В дом к начальнику станции ты его привел… Когда Гринька провалился…Это было давно, мог и забыть.
Георгий не забыл событие более чем десятилетней давности. Благодаря этому событию он стал бывать у Косовицыных. Ему давали крутить ручку граммофона и слушать русские песни. В одной из них были слова: «Мчится, мчится в чистом поле пароход…» Пароход мог мчаться только по морю или по большой реке, как Северная Двина. А это, оказывается, мчался паровоз…
Как же не помнить то славное время!..
…В конце ноября застыло Об-озеро. Поселковая ребятня высыпала на молодой, еще не окрепший лед. Почти у каждого деревянные коньки, лезвия из проволоки. У семилетнего Гриньки Кошелькова коньки были привязаны к лаптям. И надо же было такому случиться, Гриня подъехал к камышам, где тонкий лед, и по шею оказался в воде. Мороз хоть и не сильный, но когда мальчишка выбрался на лед, коньки с лаптенками остались в озере, шубенка оледенела. Малыши подняли крик. Подскочил Георгий, схватил Гриньку на руки. Ближайшим оказалось станционное здание, квартира начальника станции.
Полверсты Георгий нес босого мальчишку, пока тот не очутился у теплого камина.
Фрося была дома одна. Жора помог девочке переодеть мальчишку. В серванте с посудой девочка нашла графинчик со спиртом, и Жора, приняв из рук Фроси влажное полотенце, принялся мальчишке растирать спину. И пока сушилась шубенка, Фрося поила мальчика чаем с малиной.
Вечером, вернувшись с работы и узнав о случае на озере, в квартиру к начальнику станции поспешил Гришин отец. Там он и познакомился с Насоновым-младшим.
А Фрося, довольная, что мальчишке удалось избежать воспаления легких, и желая еще что-то сделать приятное, подала Грине красные меховые сапожки.
– Надевай! – приказал отец. – Не босиком же по снегу? – и к Фросе: – Я сегодня же верну.
– Не беспокойтесь. Я в них уже два сезона топтала снег, а третий – пусть топчет Гриня…
Кошельков горячо поблагодарил юную хозяйку, а Георгию крепко пожал руку…
Спустя годы они увиделись снова и как бы поменялись ролями. Обнаженного Насонова не пришлось растирать спиртом, так как спирта не было. Но одеждой бойцы поделились. Один снял с себя бушлат, другой – шаровары. От ботинок с обмотками пришлось отказаться.
– Одежда у меня есть. – Насонов как бы оправдывался. – Маленько отогреюсь… А одежка моя немного подсохнет. Она у меня недалеко. На березе.
Георгий сушил свою одежду, как в подобной ситуации сушат сибирские охотники. Бойцы присмотрелись и увидели на дереве офицерские сапоги и китель с погонами прапорщика.
– Эт по-нашему, – восхищался пожилой боец. Как потом оказалось, он тоже был из Обозерской. – Я знаю твоего отца, – говорил он Георгию. – Твой отец мне давал работу. До войны я у него был на сплаве. Заготовлял лес. А теперь мы вот – лесной патруль. Вылавливаем подозрительных. Моя фамилия Евдошенко.
И тут же он обратился к самому молодому, который с неохотой расставался со своим бушлатом:
– Черногоров, не жилься.
– А я и не жилюсь. Но как отдавать? Это мой первый трофей, Я мамане передал, что у нее будет теплый подарок, какой носят американы.
Патрульные развели большой костер, сняли с березы обмундирование, просушили. Кошельков уложил документы обратно в саквояж, вывели Насонова на дорогу. Дорога вела на Змиево. Там размещался штаб прифронтовой зоны.
– Оттуда до Плесецкой рукой подать. – Кошельков показал на восток. – Счастье ваше, что мы на вас наскочили, дым заметили. Имейте в виду, на соседнем участке работает питерский патруль. Моряки, они не больно разбираются, кто к ним попался. Нет пропуска – к елке затылком. Таких, как вы, шлепают не спрашивая, кто и откуда. Моряки страшно не любят офицеров и вообще белых. В первый день патрулирования питерские шли по тайге, как по Невскому проспекту. Идут, переговариваются, веточками мошкару отгоняют. А белые по ним залпом из винтовок – пятерых сразу наповал. Наши подоспели, но – поздно. Заметили только, что так метко стреляют только люди Миллера. Исчезли – как растворились. Тайга для них, как и для нас, – своя. К тому же у них винтовочки – автоматические.
– Откуда?
– За спиртное добывают в Самоедах… Прямо на путях… американы хоть и союзники белым, но оружие не раздаривают, чаще обменивают на спирт.
Рассказ Кошелькова навел прапорщика на мысль: в Самоедах сделать налет на пульмановские вагоны, стоявшие в тупике. Вагоны доставлены с пирсов. С американского транспорта перегружали ящики с оружием. В них могли быть и автоматические винтовки. И охраны почти никакой. Сами железнодорожники удивлялись: еще месяц назад к эшелонам не подойти – стреляли в каждого, кто приближался… Потом на охрану поставили итальянцев. Они так были напуганы партизанами, а партизаны им – борматуху… Обмен пошел, как в Соломбале на толкучке.
Уже в середине августа весь левый берег от Рикасихи до Холмогор был занят белыми войсками. Белое командование взяло на себя охрану и выгрузку иностранных судов. С борматухой к ним не подступись.
Генерал-лейтенант Миллер заверил командующего экспедиционными войсками:
– Ни один красный диверсант к судам не подойдет.
Генерал Пул верил русскому командующему, но до первого случая. Стоявший у причала на Бакарице английский сухогруз «Виктория» среди ночи, ближе к рассвету, был охвачен пламенем. Полыхала вся верхняя палуба. Даже с Троицкого проспекта, где размещался штаб союзных войск, сквозь пелену дождя просматривалось огневое полотнище.
Дежурный по штабу капрал Солчак, наблюдавший пожар, с ужасом воскликнул:
– Боже, спаси нас от русских!
Находившийся рядом с ним солдат с усмешкой произнес:
– Тогда, капрал, не нужно нам было покидать Америку.
– Ты не патриот, Портер. Здесь наши ценности.
– Не вижу, капрал.
– Посмотри на причал. А лучше – за причал. Там, где мхи, склады боеприпасов. Мы не допустим, чтоб наши ценности попали в руки большевиков.
– Эти ценности мы увезем обратно.
– Идиот! Боеприпасы везут только в одном направлении.
– А зачем же тогда ты просишь спасти нас от русских? На гибель мы сами напрашиваемся…
