— Лесом ближе, но лошади не пройдут. Так что идем до железной дороги. Ее наши наверняка удерживают… — забинтованная лапа пограничника закрывала едва ли не половину листа карты.
Катрин смотрела из-за спины Любимова. Карту держал капитан Рац. Девушка с решением пограничника была совершенно согласна. Немцев сейчас прижали у Бродно. Напороться на их разведку шансов немного.
Шли по просеке. Наверху прогудели самолеты, но чьи, никто не рассмотрел. Катрин с беспокойством почувствовала, что начинает натирать левую ногу. Обувь все-таки чужая. Тем более что от когда-то белых носочков остались одни ободки-оборочки вокруг щиколоток.
Один из раненых умер. Его решили похоронить у села.
К железной дороге вышли около одиннадцати дня. Пограничник прислушался и заявил, что где-то рядом дорога. На карте она почему-то обозначена не была. Катрин ничего, кроме непрерывно бухающих на северо-востоке орудий, не слышала. Пограничник взял с собой двоих бойцов и ушел на разведку.
Катрин сидела под деревом, слушала птичий щебет, хриплое стонущее дыхание раненых и думала, что бы такое сделать с ногой? Скоро на нее не ступишь.
Кряхтя, рядом присел Любимов:
— Чего хромаешь?
— Плохая у бандеровцев обувь, — пробурчала Катрин. — А как твои ребра?
— Срастаются, — скривился лейтенант. — Вот только хожу распоясанный, словно арестант.
Ремень с кобурой Любимов по-прежнему носил в руке. Девушка хотела ему посоветовать носить револьвер на бедрах под гимнастеркой, но тут прибежал один из бойцов, ушедших с пограничником. Дорога действительно была рядом, и по ней шли советские машины.
Через полчаса раненых загрузили в пустой грузовик, шедший в Подкомно на склад артснабжения. Катрин помогала поднимать бесчувственные тела. Сколько из раненых доедет до госпиталя живыми, гадать было страшно.
Катрин вытерла руки о траву, потом о пыльные листья. Лесная дорога, после того как по ней прошли танки, стала широкой. В обе стороны двигались машины. Части 8-го мехкорпуса нанесли контрудар, и батареям, и батальонам требовалось непрерывное снабжение. Лейтенанты совещались с капитаном Рацем. Капитан уводил своих артиллеристов на поиски последней гаубицы дивизиона. Тягач под командой знакомого девушке уроженца города Серпухова ушел куда-то к Золочу. Лейтенант-пограничник хотел найти санбат. В госпиталь он идти не желал, считая, что тогда отправят в тыл надолго. Любимов колебался, уверяя, что бок не так уж и болит. Катрин оттянула его за локоть в сторону, зашептала:
— Не дури. Много ты, кривобокий, навоюешь? Вон, пограничник мужик серьезный, понимает.
— Да засядешь там, у врачей, потом не отпустят, — сомневался Любимов.
— На себя посмотри, — разозлилась Катрин. — Рожа как мел, того и гляди в обморок хлопнешься. Я тебя немного провожу, а потом по делам…
Лейтенант через силу ухмыльнулся.
— Не знаю, о чем ты с комполка говорила, но, похоже, ты сама себе хозяйка…
Катрин попрощалась с капитаном Рацем, пожелала удачи. Потом пожала руку щупленькому дальномерщику.
— У меня невеста на тебя похожа, — сказал красноармеец. — Только ростом поскромнее. Стреляет тоже хорошо. Всегда меня в тире перестреливала. Вот вернусь, расскажу, как первый раз фашистов щелкали.
Артиллеристы двинулись на Золоч. Лейтенантам нужно было в другую сторону. Тыловые подразделения 10-й танковой дивизии располагались вроде бы у Вишневицев. Пограничник остановил машину, водители его почему-то слушались безоговорочно. В кузове утомленные офицеры тут же устроились подремать. Катрин разулась, осмотрела стертую пятку. Надо бы заклеить, но ничего похожего на пластырь под рукой не было. Девушка с трудом заставила себя обуться. Пора уходить, пока окончательно в одноногую обузу не превратилась. Славная компания: безрукий, кривобокий и одноногая.
Катрин смотрела на пристроившегося в неловкой позе Любимова. Торопятся парни вернуться в строй. Если им сказать, что впереди четыре года, — не поверят. И правильно, человек не должен знать, что его впереди ждет.
Отдел «К», наверное, все-таки не тем занимается. Противоестественно так жить.
Машина выехала из леса. Было жарко. Катрин расстегнула еще одну пуговицу комбинезона. Что там под ним творилось, лучше не задумываться. Гимнастерка расползлась под мышками и на спине. Теперь даже рубищем не назовешь — липкие лохмотья.
Вокруг тянулись поля, засеянные рожью. Голубело отвратительно чистое небо. Катрин передернула плечами. К бомбардировщикам привыкнуть невозможно. И к минометам, пожалуй, тоже.
Машина начала притормаживать. Впереди блестела узкая, местами исчезающая среди камыша полоска реки. У круглого блюдца пруда раскинулось небольшое село. Даже издали было видно, что у въезда в село выстроился хвост из машин.
Грузовик пристроился за новеньким «ЗИСом» и остановился. Водитель высунулся из кабины.
— Там мосточек. Никак на ем застрял хто…
Пограничник уже перевалился через борт.
— Пойду гляну.
Катрин посмотрела на небо, на мирные хаты и сады. Никаких зениток. Кроме хвоста грузовиков, и никаких войск не видно. Водители вышли из машин, разминая ноги. Пикап с красным крестом съехал с дороги в тень тополей.
Черт, невозможно представить, что голубое небо способно выглядеть столь отталкивающе.
Не торопясь подошел пограничник.
— На мосту танк застрял. «Т-28». Вредительство какое-то. Мост под телеги делался. Полуторку со скрипом выдерживает. А тут тонн двадцать пять. Гусеница провалилась…
— Двадцать восемь тонн, — прохрипел Любимов. Позу он сохранял всю ту же, неестественно напряженную.
— Ты чего? — обеспокоенно спросила Катрин.
— Присохло, — жалобно пробормотал лейтенант. — Перевязать бы…
— Чего молчишь? Скромность тебя, лейтенант, погубит.
Катрин старалась не хромать. Сапог тер уже как будто по оголенной кости. В пикапе сидел сержант с «глистой и рюмкой»[32] на петлицах и сосредоточенно вскрывал банку консервов.
— Товарищ сержант. У нас тут раненый. Нужны перевязочные пакеты, пластырь, обезболивающее, грамм пятьдесят спирта.
Сержант-медик и водитель с недоумением уставились на грязную девушку.
— Обратитесь в санроту. Я медикаменты не выдаю, — сказал сержант и погрузил ложку в жирную свинину.
Запах мяса, лаврового листа и свежего хлеба так и лез в ноздри.
— А ну, встать! — зловеще прошипела Катрин. — Вы как с комсомольским работником разговариваете, товарищ младший командир? Что, была команда на принятие пищи? Вы на этом основании отказываете в оказании первой помощи раненому командиру? С Особым отделом давно не общались?
Сержант торопливо выбрался из машины.
— Да я же с готовностью. Но я не санинструктор. Я дизелистами командую.
— Это не оправдание. Командует он! В трибунале командовать будете, сержант. В последний раз спрашиваю — медикаменты есть?
Сержант обреченно полез под сиденье, вытащил замызганную сумку с красным крестом:
— Где раненый?
Катрин возмутилась.
— Да кто тебе, «дизелисту», живого человека доверит? Ты руки с начала войны не мыл. Давай сюда, — Катрин заглянула в сумку, сунула покорному сержанту явно лишние в комплекте первой помощи клещи и кривую отвертку. На дне сумки вроде бы имелись бинты и пузырьки. — Спирт?
— Спирта нет. Хоть убейте. Кто мне его доверит?
Катрин глянула. Действительно, такому и дизель зря доверяют.
— Перекись водорода есть, — нерешительно вмешался водитель.
Банка оказалась здоровенная, не меньше литра.
— Ладно, отвратительно вы укомплектованы. Нужно будет командованию доложить. Безобразие, — Катрин вытащила из ножен штык. Откромсала половину буханки, разрезала пополам, щедро загребла из банки тушенки…
— А… — жалобно начал сержант.
— Молчите. Еще боец Красной Армии. Ни первую помощь оказать не можете, ни с товарищами продовольствием поделиться. Сумку заберете через полчаса…
«Бутерброд» получился толстенный — нести неудобно. Другую руку занимала склянка с лекарством. На одном плече болталась санитарная сумка, на другом винтовка. Выглядела девушка столь интригующе, что из машин вовсю пялились водители.
Пограничник заставил водителя отъехать от дороги. Машина стояла под старой горбатой ветлой. Рядом на бугорке торчал то ли лодочный сарай, то ли старый амбар. Квакали лягушки из близкой реки. Лейтенант-пограничник искренне обрадовался хлебу с тушенкой и тут же начал руководить водителем. Пока они накрывали «стол» в тени сарая, Катрин помогла Любимову спуститься с кузова. Лейтенанту было не до еды, каждое движение причиняло боль. Он тяжело опирался о плечо девушки. Катрин и самой было несладко. Сапог так тер пятку, что хотелось немедленно разуться.
