— Ну что, пошли?
— Пошли.
Они вышли из штаба и, увидев строящийся батальон, отправились к нему. Киселев подождал, пока все бойцы встанут в строй, и после этого произнес.
— Высоту впереди знаете. Мы по разминированному проходу идем и сегодня вступаем в бой. Сидим до зеленой ракеты. В это время минеры снимут все мины с поля, мы должны их прикрыть. Пока они работают и их незаметно, но после середины поля вид открывается хороший. Немцы их, как зайцев, начнут обстреливать. Мы должны дать хороший бой. Если почувствуем, что схватили за хвост удачу, попытаемся прорвать на этом участке оборону. Впереди еще три, сильно укрепленных рубежа, плюс неприступная крепость в самом городе. Она рассчитана на длительную осаду, поэтому придется постараться. После зеленой ракеты пойдут наши друзья танкисты, поле уже будет чистым, с ними два полка пехоты, а дальше армия и весь третий Белорусский фронт. Где будет главный удар, не знаю, но то, что за нами идет армия, точно. Наша задача зацепиться и очистить. Ничего удерживать не надо, наши войска дальше затопчут этот оборонительный рубеж, а нам, главное, помочь пробить брешь. Ну что, сделаем, выполним приказ?
— Так точно, сделаем, какой разговор, — загалдели бойцы.
— Ну, тогда ребята, вперед! Разобрались по ротам и на проход в поле. Дальше чистая дорога и холм-высота. Разведчики встали по ротам, если что подскажите дорогу. Но в любом случае держитесь первой роты. Ваня, понял, да, все идут за тобой.
— Так точно, товарищ майор, — ответил ротный Ваня. Он тяжело дышал паром, болел с похмелья, но держался при этом достойно. Для него праздник закончился только вчера. Две недели, пролетели как один день.
Комбат дал команду: «Направо!» И, махнув рукой, крикнул: «Вперед!», ротный Иван добавил: «Шагом марш!»
Батальон прошел по полю и свернул на дорогу. Григорий видел, как длинной цепью идут минеры. Они изредка останавливались, снимали мины и относили их к машине. Одинокая полуторка собирала с поля приготовленную для людей смерть. Одно неправильное движение — взрыв, но эти солдаты не имели право ошибаться или пропускать спрятанные под белым снегом и замерзшей землей мины.
Через два часа батальон Киселева без боя подошел к высоте. Яшка несколько минут метался из стороны в сторону, выбирая удобное место. Он и его снайперская винтовка были наготове.
Киселев махнул рукой, показывая солдатам место. Первая рота залегла на высоте, остальные цепью растянулись вдоль траншей врага. Немцы были совсем рядом, но никто не решался первым открыть огонь. Видимо, после праздника всем хотелось пожить еще чуть-чуть спокойной жизнью. Яшка нарушил это спокойствие. Он высмотрел офицера у окопа и точно снял его. Немцы открыли огонь, батальон Киселева ответил. На небольшом участке в двести метров над землей нависла свистящая стая пуль. Одни летели навстречу другим — и каждая искала свою жертву.
— Свяжись со штабом, — крикнул Григорию комбат.
— Есть, — солдат включил рацию и стал вызывать «Семнадцатого». — Ответили, — крикнул Гриша, — Семнадцатый на проводе.
— Доложи, вступили в бой. Ждем поддержки артиллерии.
Григорий доложил слово в слово. Киселев спустился с высоты и перебежками добрался до кустов. Через десять минут непонятной стрельбы заработала артиллерия. Где-то сбоку от поселка заухали орудия, а на позициях врага замерзшая земля стала дрожать, поднимая огромные клубы дыма и грязи. Сначала залпы были разрозненными, грохот догонял взрывы лишь через какие-то секунды, но позже над землей навис сплошной гром. Земля уже не дрожала, она стонала от этого грохота и раздирающей ее боли. В этом черном месиве Гриша не мог разглядеть врага: все слилось в сплошную черную тучу, упавшую на землю.
— Хорошо бьют, молодцы, — услышал солдат голос старшины.
— Всем приготовиться, — крикнул ротный Ваня. Он наблюдал за жестами Киселева, а тот, закинув за спину автомат, ползал около бойцов, подготавливая их к атаке. Он подсказывал всем, что скоро артобстрел кончится и нужно будет добить тех, кто сумеет выжить после обстрела.
Минеры преодолели середину поля и стали видны врагу. Киселев посмотрел на них, решая, что делать, а в это время из-за позиций врага заговорили два миномета. Их снаряды с дребезжащим визгом стали разрезать небо и взрываться на поле. Люди, словно брызги, разлетались в стороны.
— Нет, так мы ничего не сделаем, — произнес Иван. — Нужно поднимать людей. — Он посмотрел на комбата и приготовился первым выскочить к вражеским траншеям.
Триста-четыреста метров отделяли батальон от врага, и это расстояние нужно было преодолеть на одном дыхании. Комбат поднял вверх автомат и что-то закричал. Сотни голосов подхватили его, и солдаты бросилися в атаку.
— Кто-то кричал «Ура», кто-то «За Сталина», но со стороны было слышно лишь гулкое «О-а». Там, где только что дымились облака от взрывов, словно из-под земли выросли немцы. Они встретили плотным огнем наступающих и прижали батальон к земле. Кто-то пытался окапываться, другие искали спасительный бугорок или трупы убитых товарищей, чтобы спрятаться от смертоносного свинца. Пули словно туманом накрыли подступы к траншеям. Из ДОТа загрохотал крупнокалиберный пулемет, его подхватил и слился с ним второй. Сплошной гул от их зловещего рокота и трескотни автоматов вдавил солдат в землю. Пули вырывали куски земли и людей, отбрасывая их в стороны. Кто-то пытался отстреливаться, кто-то кричал от боли, а пули продолжали свистеть и рвать все на своем пути. Неожиданно, рокот стал тише, затем еще тише — это Яшка с высоты из своей снайперской винтовки снимал стрелков из ДОТов, но на их место становились новые.
— Мелкими перебежками, вперед! — раздался голос комбата. Он был где-то там, у кустов. В этом грохоте пулеметов и шуме автоматных очередей Григорий не слышал сам себя, а голос Киселева, его крик, был услышан всеми. Бойцы побежали вперед. Даже те, кто чувствовали страх, были не обстреляны, впервые столкнулись с врагом, поднялись и побежали вперед. Они падали, прятались, искали спасительное укрытие, но, увидев, что батальон уходит вперед за командиром, вставали и шли за ним. На протяжении всей линии атаки бойцы небольшими группами стали приближаться к врагу.
— Гриня, бегом ко мне, — крикнул комбат. — Давай, запроси артиллерию, пусть еще пару раз жахнут, чтобы фрицы в траншеи залегли.
— Понял, товарищ майор.
Радист включил рацию и, стараясь говорить в эфир как можно спокойнее, стал вызывать штаб: «Семнадцатый, я Ураган, прошу два залпа артиллерии», — он повторил это трижды и хотел еще, но услышал, как громом ответили наши орудия.
— Хорошо! Давай еще! — произнес комбат, посмотрев в сторону батареи. — А теперь: «Вперед!», — крикнул он, и побежал на врага.
Немцы прижались, спрятались в окопах, ожидая новых залпов, и пока первый из них, самый любопытный, не выглянул, они не стреляли. Батальон рвался к траншеям и когда немцы вновь открыли огонь, до них оставалось сто метров. Батальон залег и ответил встречными выстрелами. Григорий упал, откатился в сторону к воронке, сполз в нее и стал стрелять по виднеющимся над окопом, каскам и лицам противника. Несколько человек из батальона пригнувшись, пробежали и раздали бойцам гранаты. Савчук подтащил ящик и собрал около себя пятерых рослых бойцов. Каждый из них взял по несколько гранат, и они расползлись в стороны. Подкрались как можно ближе к немцам и начали забрасывать гранаты во вражеский окоп. Комбат сам выбирал этих солдат, проводил соревнование, кто дальше бросит гранату — и сейчас эти люди, одну за другой закидывали в окоп врага рвущуюся смерть. Они внимательно следили за командами Киселева, и когда он поднял руку, резко прекратили бросать. Еще не успела осесть пыль от взрывов, а комбат уже встал и крикнув: «За мной!», поднял батальон.
Гриша, спотыкаясь, побежал вперед. Рация мешала и била по спине. Он старался делать короткие перебежки, петлял, падал и снова вставал, а пули продолжали свистеть навстречу, сплошной стеной. Солдат не задумываясь, бежал и кричал. Он не знал, есть ли среди этой свинцовой стаи та, что предназначена ему. И если она была, то он бежал ей навстречу, а там кто сильнее, тот и устоит. Пуля она тоже с мозгами, если что, свернуть сможет.
Гриша не думал, где его место, впереди или за спинами друзей, он рвался вперед, чувствуя, как в нем рождается желание разорвать тех, кто убивает его товарищей.
Бойцы, преодолев смертельную стометровку, спрыгнули в окопы. Испуганные немцы не ожидали этого, но, увидев рядом противника, бросились на него. Началась рукопашная. Рядом с Григорием оказался молчун Рыков. Гриша увидел, что такое боксер-чемпион. Немцы отлетали от него, корчась от боли. А он сносил челюсти направо и налево. Два здоровых фашиста с озверевшими глазами хотели наброситься на него сзади, но Григорий короткой очередью остановил их. Громоздкие трупы упали друг на друга. Рыков, увидев это, повернулся и, подмигнув, с улыбкой качнул головой. Гриша хотел ответить ему, крикнуть, но, заметил, как резко замерло и побледнело лицо солдата. Григорий не слышал выстрела, вокруг были лишь крики и мат. Он присел, прижался к бревенчатой стенке окопа и замер. Только что эти глаза смотрели на него, в них кипела жизнь, а теперь он увидел стеклянный взгляд и пустоту.
