Задавая этот вопрос, он надеялся в глубине души на нужный ему ответ, и он получил его.
– Бандгруппы? – уточнил Дорош и тут же отрицательно мотнул головой: – Нет!
– Ты хорошо продумал свой ответ?
– А откуда им взяться? – удивился Дорош. – После того, как прошла недавняя зачистка…
Он хотел сказать, что теперь даже бабы с детьми не боятся в лес ходить, однако что-то заставило его замолчать, и он негромко произнес:
– Хотя прошу прошения… Есть одна банда, да вот только где она окопалась, не знаю.
– И что за банда такая? – «заинтересовался» Карпухин, хотя уже знал, кого именно «сдаст» Дорош.
– Точно, конечно, сказать не могу, – замялся Дорош, – но в городе слушок пошел, будто это те самые дезертиры из уголовников, которые ужгородскую тюрьму догола раздели.
«Выходит, хорошо зацепились», – порадовался за себя и за Бокшу Карпухин, однако вслух спросил:
– А почему ты думаешь, что этими бандитами может заинтересоваться националистическое подполье?
– Так здесь и думать нечего, – пожал плечами Дорош, – насчет этих выродков у меня сам Мазур совета спрашивал, да и капитан Гладкий ими заинтересовался.
Это уже было более чем интересно, и Степан Васильевич вдруг почувствовал, как в висках отдалось нарастающим звоном.
– Гладкий – это тот самый милиционер, который прикрывал вас по линии уголовного розыска?
– Да! Да-да, тот самый!
– Ну а Мазур… Он-то что хотел узнать?
– Интересовался, можно ли верить тем слухам, что в народе болтают, да еще попросил, чтобы я или мои люди самолично прощупали этих выродков.
– И что? – насторожился Карпухин.
– Самые настоящие бандиты и головорезы, – безапелляционно заявил Дорош. – И я еще удивляюсь Советской власти, которая дала им оружие в руки.
...
Шифротелеграмма
«Срочно!
Абакумову.
Есть все основания предполагать, что нашей группой заинтересовался «Михай», которого, к сожалению, расшифровать пока что не удается.
По результатам допроса Богдана Дороша, главаря мукачевской бандгруппы, удалось выявить националистически настроенных горожан, близких националистическому подполью Закарпатья, а возможно, что и входящих в него.
Список прилагается.
Особо прошу срочно проработать личность Яна Мазура, Чанхайщика, и капитана городского отделения милиции Георгия Гладкого. Не исключаю также и того, что фамилия Гладкий это всего лишь хорошо сработанное прикрытие, за которым скрывается совершенно иное лицо.
Для участия в задержании националистического подполья потребуется участие оперативного состава Главного управления контрразведки «Смерш», однако до логического завершения операции «Закарпатский гамбит» нельзя даже трогать кого-либо из прилагаемого списка. Это обязательное условие той игры, в которой задействована группа Боцмана. Малейшее подозрение со стороны «Михая» – и всё может закончиться крахом.
Вынужден с сожалением констатировать смерть под пытками старшего лейтенанта «Смерша» Тукалина. Представление о правительственной награде будет отправлено по установленной форме.
Карпухин».
Пыхнув раскуренной трубкой, Сталин прищурился на застывшего посреди кабинета Абакумова, перевел взгляд на крупномасштабную карту западных областей Украины, что лежала на его столе, какое-то время молчал, время от времени попыхивая трубкой, наконец произнес негромко:
– После вашего доклада по «Закарпатскому гамбиту» я все-таки посоветовался с товарищем Берией относительно той части националистически настроенных украинцев, которые согласились работать на американскую разведку, и товарищ Берия настаивает передать завершающую часть этой операции его ведомству. Он настаивает на том, что националистический фронт, а тем более разведка и диверсионные акции, в которых задействованы националисты, это забота и прерогатива контрразведчиков, и лучше его людей никто с этим делом не справится. Он предполагает арестовать всех выявленных фигурантов как в Мукачево, так и в Ужгороде и уже через допросы выйти на Вербовщика. Мотивирует это тем, что «Закарпатский гамбит» изначально был откровенной авантюрой, которую еще можно было бы исправить на последней стадии.
«Чтобы забрать все лавры себе», – мысленно закончил монолог главнокомандующего Абакумов, изначально испытавший на себе ревность Берии, когда Главному управлению контрразведки «Смерш» удавалось провести серьезную оперативную разработку или радиоигру с тем же абвером. Вот и сейчас…
Однако его мысли прервал вопрос Сталина:
– Я хотел бы слышать ваше мнение по этому поводу.
Виктор Степанович не мог не предполагать, что Берия попытается перетянуть одеяло игры, затеянной с американской разведкой, на себя, но даже не думал, что он попытается это сделать на завершающей стадии, и поэтому стушевался немного с ответом.
– Так я вас слушаю, – прищурившись на Абакумова и пыхнув трубкой, напомнил о себе Сталин.
– Да, конечно, товарищ Сталин! Извините! – спохватился Абакумов. – Но я категорически не согласен с тем, что в качестве основного аргумента выдвигает Лаврентий Павлович. И я вам уже докладывал мои соображения и доводы генерала Карпухина по этому вопросу. К тому же мне откровенно непонятна позиция товарища Берии, определившего операцию «Закарпатский гамбит» как изначально авантюрную.
Здесь он бил в самую точку и не промахнулся.
Своё «Добро!» на проведение этой операции дал сам Сталин, чего, впрочем, мог не знать Берия, и назвать теперь эту сложнейшую, многоходовую операцию «откровенной авантюрой»…
– Хорошо, я поддерживаю вас, – пыхнул трубкой Сталин. – И все-таки… вы даете себе отчет, если эта операция по каким-то причинам провалится?
– Так точно, товарищ Сталин! И я, и генерал Карпухин – мы полностью осознаем свою ответственность.
Сталин вновь прищурился на Абакумова и удивленно качнул головой. Далеко не каждый из генералов и комиссаров Государственной Безопасности, каковым был на тот момент Виктор Степанович Абакумов, мог взять подобную ответственность на себя.
Слух о том, что на Выселках сгорел хутор Дороша и что виной тому бандиты младшего Дороша, пьянствовавшие на том хуторе и не поделившие награбленное, из-за чего и началась между ними поножовщина, уже на следующий день облетел всё Мукачево, и когда Боцман с Шайтаном и Мосей постучались в дом Ванды, хозяева не знали, на какое почетное место их посадить. Правда, в том, что буровил Мадьяр, чувствовалась какая-то недоговоренность, и когда Ванда стала накрывать на стол, Боцман отозвал Мадьяра в другую комнату.
– Что случилось, Аврам? Или все-таки решил отработать задним? Так ты скажи, не темни – и без тебя управимся.
– Ты что, насчет банка?
– А что, у тебя есть более серьезная наколка?
– Да нет, – скривился Мадьяр, – другой наколки у меня нет да и быть не может. А вот насчет того, случилось ли что со мной…
Он замолчал, подыскивая наиболее правильные слова, и Боцман вынужден был напомнить о себе:
– Что, Ванда против?
Мадьяр отрицательно качнул головой.
– Да о чем ты буровишь? Ты еще Ванды не знаешь. И случись что стоящее…
– Так чего ж ты кота за яйца тянешь? – не выдержал Боцман. – Колись, не темни!
Мадьяр как-то снизу вверх покосился на Боцмана, и в этом его взгляде можно было прочесть и какую-то растерянность, и даже непонятную пока что вину перед Боцманом.
– Ну же, Аврам! – поторопил его Боцман. – Или, может, мы не знаем друг друга?
– Да, конечно, – принял какое-то решение Мадьяр, и на его скулах заиграли вздувшиеся орешки желваков. – Короче, так! Сегодня к нам завалился один уважаемый в городе человек, выставил на стол бутылку французского коньяка и повел разговор относительно тебя и твоего гоп-стоп комитета [101] . Кто, мол, такие да откуда и как давно я тебя знаю.
– Так, это уже интересно, – насторожился Боцман, – и в чем же ты ему раскололся?
– В чем, спрашиваешь, раскололся? Да только в том, что я только тебя знаю, да и то еще по довоенной Одессе да по «Сиблагу». Что же касается Креста да Моси, об этом ни слова, ни полслова.
– И на том вроде бы как спасибочки, – скривился в вымученной ухмылке Боцман. – И что же этот уважаемый в городе человек?
– А то, что он только наполовину поверил мне и поднял тост за тебя лично и твою бражку.
– Не понял!
– Вот и я тоже поначалу не понял. Но когда он мне растолковал всё по буквам, я, откровенно говоря, даже протрезвел.
Теперь уже Боцман не сводил пристального взгляда с Мадьяра.
– Так колись же! Хотел бы и я протрезветь малость, хотя и без того трезв, как тот кошатник [102] , которому зачитали расстрельный приговор.
– Короче, так! Он хотел бы предложить тебе дело, от которого ты и вся твоя бражка не сможете отказаться.
– Что, мокруха? – сделал «стойку» Боцман. – Или подломить продовольственные склады?
Мадьяр отрицательно качнул головой:
