Тибор проследовал дальше — к площади Андриаша Хесса, первого типографа Буды — и стал что-то говорить о нем. Но мысли мои теперь неотступно заняты Бетховеном. С новым чувством вглядывался я в дома, мимо которых шагал Бетховен!.. Захотелось найти тот, где он жил. Я медленно прошел обратно по улице Танчича, останавливался у каждого дома… Все они дышали стариной, но это были не музейные здания, а жилые дома — их населяли наши современники. Я останавливал стариков и юношей, детей, игравших под арками, подходил к матерям и бабушкам, сидевшим на каменных скамьях у резных решетчатых ворот, и после обмена приветствиями всем задавал один и тот же вопрос:
— Мондья (скажите мне)… Хол ван Бетховен хауз? (Где находится «дом Бетховена»?) — Меня окружали дружеские лица, нередко тут же находились переводчики и помощники. Они шли вместе со мною к следующему дому, почти не повышая голоса, повторяли мой вопрос соседям напротив, ибо улочка была так узка, что, сделав два-три шага, можно было пожать им руку.
Так прошел я всю маленькую «Танчич улицэ», но никто не слышал здесь о «доме Бетховена».
Расстроенный и удивленный, я догнал своих попутчиков, но капитан Тибор, разумеется, не был настоящим гидом, и, рассеянно выслушав меня, он махнул рукой и сказал:
— Фюшт… Дым… Дым времени уносит многое. — Тибор, по военной специальности — минер, был по образованию философ. Он пытался успокоить меня длинной тирадой о том, что со времени, когда дым недавней войны унесется в даль времен, когда люди отстроят дома для жилья, они вспомнят и о «доме Бетховена».
Я же был уверен, что Тибор просто перепутал улицу.
Все же решил проверить себя и Тибора по книгам и справочникам. И представьте мое удивление, когда все издания, которые удалось получить, подтверждали, что Бетховен во время пребывания в Будапеште действительно жил на улице Танчича. Лучший путеводитель по Венгрии (Корвина — Будапешт) указывает, что «на улице Михая Танчича… жил в 1800 году Бетховен». Небольшая книга о Будапеште венгерского издательства «Коздок» уточняет, что здесь, «на улице имени Михая Танчича, жил в 1800 году Бетховен, в период между будайским концертом и переездом в Мартонвашархей». Об этом же можно было прочесть и в юбилейной книге «Венгрия», выпущенной издательством Корвина к 15-летию освобождения республики.
Теперь, кажется, нетрудно определить точно, когда жил Бетховен на улице Танчича. Свой единственный концерт в Будайском крепостном Королевском театре Бетховен дал 7 мая 1800 года. Вскоре после концерта он поехал к своим друзьям Брусвикам в их имение Мартонвашар, недалеко от Будапешта. Очевидно, в Старой Буде великий композитор жил в начале мая 1800 года.
К сожалению, побывать здесь еще раз мне в этот приезд не удалось. В ночь уходил наш поезд.
Но и дома, далеко от Венгрии, я не забыл о маленькой старинной улице Танчича и сразу же подробно написал знакомым в Общество венгеро-советской дружбы — в Будапешт. Ответ удивил еще больше.
«Уважаемый товарищ!
На вашу просьбу сообщаем, что информация о «доме Бетховена», полученная Вами во время пребывания в Венгрии, не совсем точная».
В письме не подтверждалось место жительства Бетховена во время, когда он давал концерт в королевском дворце, говорилось о том, что ведутся работы по восстановлению театра, где выступал Бетховен, а также уточняются все места его пребывания в Венгрии. Сообщалось и о том, что
«большой дом-музей Бетховена в настоящее время находится в селе Мартонвашар, в бывшем замке Брусвиков, где бывал и творил композитор».
Прошло несколько лет. И вот я снова в Будапеште. В первый же свободный час автобус, медленно взбираясь на крепостную гору, везет нас в Старую Буду, мимо знакомых очертаний многобашенного халасбаштя — Рыбацкого бастиона.
Как и прежде, мы идем вместе с Тибором, нашим боевым другом, бывшим капитаном (простите, уже майором в отставке), ныне доцентом философии и по-прежнему нашим неизменным добровольным гидом. Мы на улицах средневекового городка… Будапештский Совет не просто восстановил этот исторический район — дома и дворы, башни, часовни, памятники и дворцы реставрированы с такой любовью и точностью, что, как сказано в одной из книг о Будапеште,
«если бы теперь явился сюда древний обитатель крепости, он легко узнал бы свой бывший дом».
Медленно, рассматривая каждый дом, каждый подъезд, подворье и нишу, бродим мы от площади святой Троицы до легендарного дома «Красный еж». Его стены и в самом деле ощетинились ромбиками огромных гвоздей, хотя «еж» славен отнюдь не боевым прошлым — некогда здесь располагался будайский театр. Чуден внутренний дворик «Красного ежа»: каменные лесенки, каменные рамы дверей, готические своды… Средневековьем дышат и соседние строения — дома с готическими нишами, отделанными почерневшей резьбой; верхние этажи с резными балконами и решетчатыми окнами нависают над нижними, затемняя их от лучей солнца. Мы прошли по улице Фортуны и по улочке Кард, что значит меч, — так коротка она. Не больше меча и улочка Ури… «Вот таким же летним вечером здесь бродил, заложив руки за спину, великий Бетховен» — мысль об этом неотступна. Ему было тридцать лет, он был гением музыки, и его уже настигала черная глухота… Бетховен хранит ее в тайне от всех, но он уже плохо слышит окружающий мир, он не всегда слышит звучание своей музыки! Но она звучит в его сердце, в его мозгу. И Бетховен не сдается. Он сам будет дирижировать оркестром в Будапеште!
Мне чудится, я вижу, как тяжело шагает Бетховен по этим вот опустевшим вечерним улочкам… Тревожно и радостно, словно рембрандтовские переливы света и тени, возникают перед ним образы только что созданной Патетической сонаты, образ той, кого он так беззаветно любил… Может быть, здесь, в одиночестве, в тишине пустынных улиц, среди придунайских степей, вдали от шумной Вены, зародилось и трагическое аллегро Четвертого квартета, прозвучавшего вскоре после Будапешта, и другие строки, написанные в те дни — кровью его сердца — о своем недуге и печали, о муках любви и неотступной преданности своему искусству…
«Волнение вызывает сама тайна этой трепещущей страницы, написанной тем же пером, что и потрясающее письмо к Бессмертной Возлюбленной. Невольно думается, что страница эта принесена отсюда — с беспредельных равнин Венгрии», —
так писал Эдуард Эррио в своей книге «Жизнь Бетховена».
Легкие сумерки цвета сирени, растущей вдоль крепостных стен, обволокли сказочные домики, когда Тибор тронул меня за плечо, вернув к действительности.
— Кэрэм! Пожалуйста, дорогой, улица Бетховена. — Так неожиданно назвал мой друг улицу Михая Танчича. Вот она вся перед нами — с неправдоподобными домиками готики, барокко и рококо, с маленькой церковью, штопором ввинченной в сиреневое небо. Внезапно загораются мерцающим светом сохранившиеся с прошлого века фонари на фасадах домов, раскачиваемые ветром Дуная, и кажется, будто вся улочка, словно сонный лесной ручей, втекает в Венские ворота.
И снова мы ходим от дома к дому… Под сенью каменного свода тяжелых ворот, в глубокой нише, еще хранящей тепло дневного солнца, уютно беседуют жильцы маленького готического особняка. Он на несколько веков старше самого старого соседа — дедушки Ласло, пенсионера с завода электромоторов. Слышал ли Ласло Кочиш о доме, где жил Бетховен на улице Танчича? Старик медленно оглядывает знакомые с детства дома и разводит руками. Нет. Он знает и любит Бетховена, его друг, флейтист из оркестра оперы, говорил ему, что Бетховен некогда жил в гостинице «Семь курфюрстов» на улице Ваци. Но то — далеко отсюда, в Пеште, по ту сторону Дуная… Да и гостиницы этой, кажется, теперь уже нет. Будапешт изменился, только улица Танчича — неизменна. Но жил ли здесь Бетховен? Не слышал.
Уже совсем стемнело. Колеблющиеся огни висячих фонарей и внутренний свет узких окон, пробивающийся сквозь узоры решеток, сделали улицу неузнаваемой. Тени домов причудливо смыкались, окружая темными пятнами светлые оазисы у настежь открытых дверей и окон…
И на сей раз мы не нашли на улице Танчича «дома Бетховена». Мы решили когда-нибудь прийти сюда снова со знатоком истории и музыки.
Прощай пока, улица Михая Танчича!
Усталые, двинулись мы к Венским воротам, как вдруг услышали звуки старинной музыки. Окна красного дома с нависшим над ним резным балкончиком были открыты и ярко освещены. На длинной каменной скамье у ворот сидели слушатели. Мы присоединились к ним. Девочка с косичками легко играла на старом клавесине, мальчик в коротких штанишках уверенно водил смычком по маленькой скрипке. Мелодия была простой, душевной, грациозной и певучей и как будто знакомой и родной со времен далекого детства, хотя, возможно, мы впервые услышали ее.
