— Еще как сдержим, на какое-то время, конечно. А там бой покажет.
Мотоциклов оказалось три. Два остановились напротив сарая, третий направился в село. «Очевидно, где-то неподалеку отсюда находится городишко или большой поселок, — быстро анализировал ситуацию Андрей. — Именно оттуда и примчались эти мотоциклисты. А если решились приехать ночью, значит, леса вблизи нет, иначе не рискнули бы, партизан побоялись».
— Знать бы все-таки наверняка, что самолет не поднимется… — снова занудил Арзамасцев. — Боже мой, гибнуть на этом лужке-болотце?! Уходить надо, пока не зажали!
— Остаешься здесь, — резко приказал капитан. Но тоже с надеждой взглянул на небо над местом посадки: «А вообще, есть ли у пилотов ракеты?» — Прикроешь.
Несколько метров он пробежал, сильно пригибаясь, почти касаясь руками земли, потом прополз, а когда понял, что заметить его из-за сарая немцы уже не смогут, снова побежал. Но как только Беркут достиг спасительной стены, в той стороне, где засели Крамарчук и двое партизан, глухо бахнул винтовочный выстрел. Услышав его, немцы все разом заговорили, и обе машины умчались назад, по дороге в обход села, поближе к тому месту, откуда повеяло порохом.
«Что у них там? — с тревогой подумал Беркут, прислушиваясь, не прогремят ли еще выстрелы. — Спросонья, что ли, пальнул кто-то из партизан?» У Крамарчука шмайсер — это он помнил.
А вот и немецкий пулемет голос подал, очевидно, тот, с коляски мотоцикла… Андрей тут же пожалел, что сам не открыл огонь по мотоциклистам, не задержал их, не отвлек на себя. Но уже было поздно. К пулемету присоединилось несколько автоматов. Немцы палили напропалую, наугад, поскольку никто им не отвечал. Просто их радовало, что русские наконец обнаружили себя. Ну а все, кто был в селе под ружьем, уже подняты по тревоге.
Капитан видел, как снова появился на окраине третий мотоцикл, как вслед за ним бегло промаршировало до взвода солдат, но прошли они далековато, открывать огонь было бессмысленно.
«Хорошо, что они сразу же не развернулись в цепь, — подумал он, внимательно следя за окраиной. — Иначе сразу же пришлось бы принимать бой. А теперь пусть поищут партизан».
Еще несколько минут капитан следил за окраиной. Больше оттуда никто не появлялся. Но чуть левее, на соседней улице, послышалось несколько пистолетных выстрелов. Значит, еще какое-то подразделение могло выплеснуться в поле оттуда. «Неужели здесь такой большой гарнизон?» — изумился он.
— Капитан, капитан, — долетал приглушенный голос Арзамасцева. — Отходим!
— К сержанту! К сержанту, давай. По дороге позови тех, что по курсу самолета. И майора, — негромко выкрикивал в темноту Беркут, отбежав на несколько метров от сарая. Как оказалось, Арзамасцев тоже отошел от копны, и между ними было не больше двадцати шагов. — Выручай Крамарчука. Я сейчас.
— Смотри, снова мотоцикл!
Пригибаясь, Беркут метнулся назад к сараю. Увидев, что мотоциклисты подъезжают справа, перебежал за левый угол и упал за высящуюся белой пирамидой промерзшую навозную кучу.
— У реки они, это точно, господин обер-лейтенант, — донеслось до него. — Старший полицейского патруля утверждает, что слышал, как самолет пролетел где-то в районе реки. Но решил, что немецкий.
— Эти идиоты до сих пор не способны отличить по звуку свою «русише-фанеру» от немецкого самолета, — заметил властным голосом обер-лейтенант. Громов определил его по тому, что именно он вскоре скомандовал: — Пройдитесь вон к тем холмам. Посмотрите, что там. Может, они по ту сторону реки.
— Стреляли оттуда, чуть правее.
— Это выстрелил кто-то из болванов-полицаев. Самолета там нет. Иначе они уже обнаружили бы его. И помните: самолет приказано захватить невредимым, а пилотов — живыми.
Осторожно высунувшись из-за кучи, Андрей увидел только задок мотоцикла. Мотор все еще не был выключен, и на слух трудно было определить, что там происходит у машины. И лишь когда услышал нахрапистое: «Смелее, смелее! За русских летчиков дают железные кресты!» — поднялся и тремя неслышными шагами перешел к стене, а оттуда — к повисшей на одной, верхней, петле, проломленной двери.
Тот, командовавший, немец сидел в коляске за пулеметом. Осторожно выглянув из-за угла, капитан Беркут видел, как водитель неохотно сошел с мотоцикла, заглушил мотор и побежал догонять своего товарища. Когда, по его расчетам, немцы уже должны были подходить к стожку, еще раз выглянул. Офицер беззаботно мурлыкал себе под нос. Там, где держал оборону Крамарчук, снова вспыхнула стрельба. Но в этот раз шел настоящий бой. Значит, медлить больше нельзя было.
Поудобнее перехватив автомат, Андрей метнулся к мотоциклу, с силой опустил оружие на голову немца и тут же присел за коляской. Если бы не стрельба, вермахтовцы, возможно, услышали бы приглушенный стон и лязг металла, когда Беркут зацепил автоматом за край коляски. Но рядом клокотал бой, и тем двоим, что осторожно подкрадывались к стожку, было не до какого-то донесшегося со стороны сарая едва уловимого скрежета.
Выждав еще несколько секунд, Беркут вырвал обмякшее тело из коляски и, усевшись за пулемет, повел длинной густой очередью по едва различимым фигурам, по копне… В ту же минуту он услышал истошный вопль, а вслед за ним в стену сарая ударили автоматной очередью, но, очевидно, эти несколько пуль оказались последним, на что способен был один из прошитых пулеметным свинцом мотоциклистов.
«Ну, не подведи!» Мотор ожил после первого же качка. Капитан облегченно вздохнул. Впрочем, к этой выносливой немецкой машине он начал относиться с трепетным уважением еще летом сорок первого, когда один из мотоциклов достался его группе в виде трофея. Имел для этого все основания.
На замерзших кочках мотоцикл трясло так, словно Андрей оседлал камнедробилку, но все же, по-лягушачьи подпрыгивая на рытвинах и чахоточно покашливая, он напористо пробивался к гряде. Проехав еще несколько метров уже вдоль цепочки холмов, в ту сторону, где уже вовсю разгорался бой, и загнав машину на возвышенность между двумя холмами, Беркут снова взялся за пулемет.
Он так и не понял, как случилось, что ракету он все-таки заметил. Чисто инстинктивно Андрей оглянулся именно в тот момент, когда она прожгла растревоженную темноту зимней ночи.
Появившись в небе, словно вырвавшийся из глубин земли астероид, ракета на несколько мгновений осветила и всю равнину перед ним, и цепь врагов, очевидно, так и не понявших, что означает ее появление, и стоящий чуть в низине, у реки, самолетик. Да Беркут и сам не сразу сообразил, что сулит ему появление в небе этого светила, потому что воспринял его сугубо по-солдатски: пока ракета в небе — поле боя освещено. А цепь врагов — вот она, левым крылом развернута к его пулемету…
Опытный боец, Беркут прежде всего уловил именно это: позиция у него удобная, на фланге врага; он со своим пулеметом пока не замечен, а значит, две-три минуты ошарашивающей врага неожиданности ему уже отмеряно…
Еще не успела угаснуть первая ракета, как он включил фару и буквально сросся с пулеметом, сливая его угарную трескотню с непривычным, словно бы под небесами зарождающимся, гулом заработавшего авиационного двигателя.
Все это — ракеты, изрыгающий пулеметные очереди луч фары, рев авиационного двигателя, заглушивший стрельбу партизанских карабинов и автоматов — оказалось настолько неожиданным, что вместо того, чтобы немедленно залечь, уцелевшие немцы вдруг заметались по равнине, отходя все дальше и дальше, а когда наконец залегли, то почти прекратили сопротивление.
— Отходить! — узнал Андрей высокий, с фальцетом, голос майора. — Всем отходить!
«Меньше бы орал, черт возьми!» — Андрей выпустил еще несколько коротких очередей, но вдруг услышал, что в коляску ударила пуля. И стреляли сзади.
— Не стрелять! Свои! — гаркнул теперь уже он. Да так, что этот крик могли услышать и на другом конце села. — Всем отходить! Я прикрою!
Рядом, почти у колеса мотоцикла, вспахала землю очередь из пулемета. Это был первый признак того, что немцы пришли в себя, и фактор внезапности уже не срабатывал. С этой минуты луч фары становился для врага лишь ориентиром. Но именно в ту минуту, когда Беркут потянулся к выключателю, фара разлетелась вдребезги и он ощутил резкую боль в задней части шеи.
«Пуля?! Осколок стекла?» — стараясь не двигать шеей, он опустился в коляску, но его пулемет выплюнул всего лишь очень короткую очередь и обессиленно умолк. Колодка с запасной лентой валялась у него под ногами. Однако возиться с ней уже было некогда. Андрей выскочил из коляски и, стараясь не шевелить головой, ибо каждое движение вызывало резкую боль (хотя он почувствовал: осколка в теле нет, рана эта — всего лишь царапина), отстреливаясь короткими очередями, начал отходить за гребень.
