— Что же вы делаете на береговом посту?
— Ловим утопающих. Как? Очень просто. Когда бомба разбивает баржу, я или кто другой бросаемся в воду на длинной веревке. За нас хватаются, и мы все начинаем тонуть, а те, кто остался в щели на берегу, вытаскивают, — деловито пояснила Наташа.
— Действительно, очень просто! Очень, очень просто!.. — повторял ошарашенный хирург.
Подошла Варвара, взяла Наташу за плечи, не давая ей оглянуться, потом обе, смеясь, обнялись.
— А я? — Лина тоже прижалась к ним. И Варя поцеловала ее.
— Девчата, приглашаю вас всех на жительство в свой блиндаж, — предложила Софья, слышавшая разговор Наташи с Решетовым. — Не возражаете, Лариса Петровна?
— Пусть вселяются, Алешу взял к себе Мотин. В той штольне безопаснее, и мальчик не будет оставаться один, когда я работаю.
— Почти отлично устроились, — сказала Наташа Лине, выходя из операционной. — Жилье есть, на питание зачислят… А то видишь, как он рассудил: раз мне шестнадцать лет, так и валяй на ту сторону. Мало ли что? — детски-запальчиво заговорила она, вспомнив разговор в военкомате. — Ну не подлежу!.. И слово-то какое выдумали! А мешать мне не имеете права!
В траншее соединительного хода девушки прислонили носилки к земляной стенке, привычно посматривал в мутное небо, достали хлеб, вареную картошку.
— Присаживайся, а то стукнет осколком! — сказала Лина и усмехнулась невесело. — На сердце щемит, щемит: неохота погибать. Что с нами будет, ежели немцы и сюда ворвутся?! Строили, строили мы противотанковые рвы! Один аж на пятьсот километров закатили! Три обвода вокруг города вывели, а фашисты там даже не почесались. Уж лучше бы мы тут, в самом Сталинграде, укрепились. А то вот забились под берег…
— Ладно. Тебя не спросили, как лучше сделать! Хватит тебе тоску нагонять! — сердито ответила Наташа. — Два месяца фашисты потратили на то, чтобы с той стороны Дона пройти к Сталинграду. Значит, не пускали их! В Европе-то они целые государства за неделю брали, а у нас на речке Россошке, на степной балочке, их десять дней держали! Да не просто держали, а били. — Наташа покусала пересохшие губы, лицо ее все разгорелось. — Шутка сказать: шестьдесят дней боев! Да каких боев! Видела, сколько у них самолетов?! Знаешь, сколько у них танков?! В боевых листках писали, что на одну Россошку приперлось сразу двести сорок штук! Фашисты мечтали не за два месяца, а за два часа проскочить сюда по степи…
Лина задумалась, но мысли ее уже были заняты другим: «Семен на Волге, на бронекатере, нынче обещал…»
— Здравствуйте, сестрички! Разрешите обратиться! — неожиданно раздался сверху мужской голос.
Девчата, сидевшие рядышком у стенки, вздрогнули, подняли головы. Широкоплечий большерукий боец будто из земли вырос над бортом траншеи. Взгляд его светлых глаз был устремлен на Наташу.
— Сержант Иван Коробов! — представился он, снимая каску.
Свежий шрам на его бритой круглой голове привлек внимание Лины.
— Из госпиталя?
— Да, — ответил Коробов, все так же не отводя взгляда от лица Наташи.
Не боялся он самолетов, не струсил против танков, а вдруг оробел перед молоденькой девушкой. Будто на диво какое, смотрел он на светлые ее, приподнятые бровки, золотящиеся над синью глаз, на прямой вздернутый носик и яркие губы, хотя выражение их было далеко не приветливым.
— Покушать захотели? — участливо спросил он, не двигаясь с места.
— Вам-то что? — Наташа вытерла пальцы обрывком газеты, взглянула снова на Коробова и вдруг смутилась. От этого ей стало досадно, и она вспыхнула вся; даже шея ее над воротником спецовки сделалась розовой. — Ходят тут! — проворчала девушка, отворачиваясь и тем давая понять Коробову, что его приняли за лоботряса-ухажера.
— Я иду на передовую, — сказал он и с неожиданной решимостью, спрыгнув в щель, преградил дорогу Наташе. — Неужели вы хорошо относитесь только к тем, кто умирает?
— Что вам нужно? — спросила Наташа, не глядя на него.
— Хочу знать, как вас зовут. Больше ничего.
— Вот какой!.. Ну, зовут Наташей… Наташа Чистякова.
— Спасибо. Так и буду вспоминать. — Он пошел упругим, молодым шагом по траншее и, не оглядываясь, свернул в ход, идущий на кручу берега.
— Надо же: наскочил ни с того ни с сего. «Буду вспоминать!..» Подумаешь! — Наташа с недоумением смотрела ему вслед, потом обернулась к подружке.
Лицо Лины светилось добродушно-лукавой усмешкой, и Наташа опять покраснела.
— Ты уж рада прицепиться! — сказала она с досадой.
61
Девчата не виделись целый день. Целый день — как много теперь это значило! Все на берегу тонуло в дыму, в котором сверкали вспышки огня. В подвижной мгле вырисовывались скелеты домов, вырастали и рассеивались черные деревья взрывов… От грохота ломило в ушах. Наташа сидела в укрытии, в условленном месте и нетерпеливо ожидала Лину.
«Я иду на передовую», — повторила она слова Ивана Коробова.
Да, это было несколько дней назад. Когда он разминулся с девчатами, то не просто пошел, а скрытно по траншее, вырытой саперами. Он был не трус: возвращался из госпиталя, вновь переплыв Волгу, и, однако, наверх двинулся с опаской. И правильно сделал: здесь нельзя шагу ступить свободно. Надо беречь себя для боя, а не форсить своей храбростью хотя бы и перед девчатами. Наташа знала теперь, что такое храбрость.
«Я иду на передовую», — снова и снова звучали в ее ушах слова сержанта. Передовая находилась рядом. Стоит подняться на откос берега, пересечь одну-две улицы, заваленные битым кирпичом и железом, — и вот край советской земли, дальше по ней ходят фашисты. Они заняли в районе заводов почти весь Мамаев курган. Оттуда можно обстреливать берег, реку, острова и все дороги Заволжья. Поэтому бои за курган не прекращаются. А Дар-гору и правобережье Царицы фашисты уже захватили полностью и вышли там к Волге. Сейчас они стараются захватить центральную переправу, которую бомбят каждый день с утра до вечера.
«Опять взяли вокзал. А ведь надо задержать их. Иначе всему конец», — с тихим ожесточением думала Наташа. Ей ярко представилось, как она ходила сегодня в атаки с батальоном морской пехоты, ползла по земле, перебегала среди развалин, перевязывала раненых и доставляла их в укрытие.
К морской пехоте Наташа пристала случайно. Рано утром ее окликнул незнакомый политрук, и она пошла с ним, не рассуждая. От памятника Хользунову до Дома специалистов и дальше, к пивному заводу. Там, точно черная туча, собрались под обрывом берега моряки-тихоокеанцы. Во время переправы под бомбежкой они потеряли командира.
— Я принимаю команду над вами и поведу вас на штурм вокзала, — сказал им политрук. — Я там уже бывал. Вот приказ…
Молодые лица матросов посветлели, и сразу сотни взглядов устремились к Наташе. Настоящая боевая сестренка — вот кем представилась она им в своем поношенном, выпачканном землей комбинезоне. Так они приняли ее и пошли, как может ходить в бой только морская пехота.
Дружным яростным броском они заняли вокзал. Через час фашисты опять ворвались в него. Морская пехота во главе с политруком вышвырнула их. И так продолжалось весь день. Гитлеровцы подтягивали новые силы, а моряки изматывали их, сами наконец устав до изнеможения.
Когда солнце склонилось к закату, могучий, как атлет, матрос, заменивший убитого политрука, подошел к Наташе.
— Слушай, сестренка, айда обратно к берегу. Иди, я приказываю! — прикрикнул он, близко глянув в ее осунувшееся лицо.
Видимо, не уверенный в том, что она уйдет, он взял ее за плечи и, повернув к Волге, добавил:
— Иди, хватит с тебя!
Но она еще задержалась, глядя вслед морякам, делавшим перебежку среди развалин. Никто из этой части не вернулся, а сдаваться в плен моряки не умели…
Да, взяли фашисты вокзал! Сколько молодых жизней оборвалось там! И такие же ожесточенные бои кипели вдоль всего сталинградского берега. Как будто добежавший до Волги девятый вал войны ударился о стены города, омыв кровью его развалины, и с новой силой встал на дыбы. Страшное происходило на улицах дымящегося Сталинграда, но Наташа знала теперь, что значит выиграть время: с левого берега начало переправляться в город подкрепление.
62
— Получила письмо от Сенечки, — сказала на другой день взбудораженная Лина, шагая вместе с Наташей по ходу сообщения. На лице ее были следы только что пролитых слез. — Пишет, что не скоро увидимся. Они теперь делают на бронекатере ночные налеты к Царице и обстреливают Дар-гору, где засели немцы. Моряк, который принес письмо, высматривает цели из развалин, а потом с маленькой рацией корректирует стрельбу бронекатера. Наташа, милочка, ведь нашим приходится теперь по своему городу стрелять!
— Где тут теперь город? Глянешь в сторону Царицы — немцы ходят… Обернешься к вокзалу — и там они. С севера к Тракторному лезут. И мне хочется, чтобы с нашей стороны пушки били без останова. Пусть бы заслонили от фашистов Волгу сплошным огнем.
