Купить хлеба или узбекскую лепешку рядовому курсанту или солдату, было почти невозможно, даже имея деньги. Иногда курсанты, чтобы купить несколько лепешек, заведомо шли на преступление - переплывали через арык, хотя знали, что такой поход может кончиться гауптвахтой. Правда, был у нас один курсант, старше нас годами и более развитой, с высшим техническим образованием и приятной внешностью. Он умел поговорить, был знаком с женами некоторых офицеров, и они иногда покупали ему в ларьке для офицеров, находившемся на территории полка, немного хлеба.
Однажды он и мне принес кусок хлеба, граммов пятьсот. Я сразу съел грамм пятьдесят, а остальное аккуратно завернул и положил на свою прикроватную полочку. И чувство голода прошло. Двое суток я жил спокойно, съедая по 50 г хлеба в день, конечно, как добавку к обычной солдатской норме. Потом я ловил себя на подобном не раз. Положишь на полочку завернутый в газету кусок узбекской лепешки - и жить становится легче. Есть во фляжке вода - пить не хочешь, нет воды - мучает жажда. Даже на фронте, находясь в экстремальных условиях, чувствуешь себя увереннее, когда у тебя на ремне висит фляжка со спиртом, а в вещмешке лежит банка тушенки и кусок хлеба или сахара.
Вскоре хлеб исчез. Унес его курсант Герасимов. Это был несчастный человек. Служить ему было невыносимо тяжело. Все ему давалось с очень большим трудом - и строй, и учеба, и работа. Он всегда был голоден, всегда замерзал. Повсюду его ругали. Все над ним смеялись. Переломить себя он уже не мог. Единственная работа, которая его устраивала, это быть рабочим по кухне. Он всегда просился дневальным по кухне, где ел почти сырую картошку. Объедался ею, потом по несколько дней болел, непрерывно бегая в уборную, а на полевых занятиях - за бугорок или в воронку. Выздоравливал - и снова просился на кухню. Неизвестно, чем бы это кончилось, но зимой вышел приказ, отправить несколько человек в Казахстан. С другими отправили и Герасимова.
Сейчас много пишут и говорят о тяжелой жизни в армии - как плохо живется солдатам и офицерам и их семьям и никто не рассказывает, как было раньше, в то, в советское время. Я думаю, что было во много раз тяжелее. И даже представить невозможно, что было бы, если бы кто-нибудь из солдат или офицеров пожаловался бы на трудности службы.
Я уже упоминал продовольственный ларек для офицеров, находившийся на территории полка. Офицеры нашей части жили в военном городке или снимали углы в Чирчике, в частных домах у узбеков. Одно время я был связным у командира взвода разведки - лейтенанта Лебедева. При объявлении тревоги, я должен был передать лейтенанту, снимавшему угол в Чирчике, команду «Тревога!». Помню, что уже не молодой, как мне тогда казалось, лейтенант жил в каком-то саманном сарайчике с маленьким оконцем и земляным полом. Мебель - железная односпальная кровать, стол и табуретка. На территории части, в отдельном домике, жил только командир полка майор Завьялов. С другими солдатами мы как-то обсуждали, почему продовольственный ларек находится на территории полка, а не в военном городке, из-за чего жены офицеров вынуждены ходить за продуктами за два с половиной километра. Одни шутили, что это сделано специально, чтобы подразнить солдат. Другие считали - чтобы создать максимум удобств командиру полка. Третьи же уверяли, и они, пожалуй, были ближе всего к истине, что ларек находится на территории, куда нет доступа гражданскому населению. Будь по-иному, продукты мгновенно раскупили бы местные жители, военный же городок не охранялся, и семьи офицеров остались бы голодными.
Теперь о солдатах. Когда я вижу репортажи о «голоде» в воинских частях, где солдаты в микрофон говорят, что надоела тушенка, «хочу маминых пирожков», у меня возникают двойственные чувства. Радует, что Россия дожила до такого времени, когда солдат кормят тушенкой, и в то же время огорчают такие безответственные репортажи и публикации средств массовой информации. Мне кажется, правильнее было бы сравнить быт нашей армии не с бытом армий западных стран и Америки, а со вчерашним днем, то есть с довоенными временами нашей собственной армии. Ведь мы оттуда идем. Тогда бы все выглядело совсем по-другому. А то мы 70 лет строили коммунизм, построили неизвестно что и сравниваем нашу жизнь с жизнью капиталистических стран. Не хорошо. Мы получили то, что создавали.
Вот показали бы нашим теперешним военнослужащим, как мои современники - солдаты, просились в наряд по кухне. Работа тяжелейшая. Уборка, мытье полов и посуды, переноска грузов - ящиков и мешков с продуктами, чистка картошки большими разделочными ножами. Это сутки работы без отдыха и сна. И на эту каторгу у командиров просились. Причем, получивших наряд «вне очереди», на кухню не посылали, поскольку это был наряд, где можно было «от пуза» наесться картошки. Полусырой, полусгоревшей, сваренной украдкой в топке котельной. О мясе, рыбе, котлетах мы понятия не имели. Правда у нас устраивались так называемые постные дни, обычно приуроченные к учебным выходам на 40-60 км, когда нам на обед давали грамм 50 сухой говяжьей колбасы и не давали воды.
Хорошо это или плохо? С какой стороны посмотреть. Тяжело, даже очень тяжело, но зато нам было не так трудно на войне. Мы месяц могли жить без продуктов, питаясь лишь корой деревьев и кореньями осоки. Могли в октябре-ноябре идти по болотам без сапог. Спать на ходу или в лесах и болотах, под дождем и снегом без палаток, в летнем обмундировании.
И еще одно отступление. Теперь много говорят и пишут о воровстве в современной армии, обвиняя во всем нынешнее правительство и президента. Обвинители стараются показать, что это зло родилось вместе с демократическим режимом. Думаю, что воровство в армии началось гораздо раньше.
Пример на уровне полка. Солдаты голодают. А находясь в наряде на кухне, мы видели, как весь день в больших противнях в кипящем масле жарились пончики. Не знаю, ели ли их офицеры, но рядовой и сержантский состав о них даже представления не имел. Кроме того, в полку была ферма, где выращивались коровы и свиньи. Обслуживал ферму взвод солдат срочной службы и иногда им в помощь посылали солдат из батарей. Ферма была, а вот, ни молока, ни мяса солдаты не ели и даже не видели. Обворовывать солдат продолжали и на фронтах, все годы войны. И пороком этим была заражена не только армия, но и все построенное на лжи советское общество, построенное нечистыми руками и на деньги Германии, противоборствующей стороны в войне с Россией.
Искоренить этот порок, имеющий семидесятилетнюю давность не просто, а сейчас, наверное, и вообще не возможно, тем более без коренной реформы армии. Особенно если учесть обстановку в нашем обществе, где такие порядки устраивают значительную часть людей, для которых чем хуже, тем лучше, где невероятно многочисленный генералитет и полно обиженных коммунистических функционеров, всеми силами старающихся повернуть историю вспять.
Через две недели после нас в школу прибыла группа украинцев, 38 человек. Мы уже чувствовали себя старослужащими, а тут новички. Не знаю, может быть это и не так, но нам казалось, что мы вживались в распорядок дня легче, чем они. А с их приездом - каждый день событие. Особенно при подъеме. Построение. Команда «Рассчитайсь!». Одного-двух человек в каждом взводе не хватает. Начинаются поиски. Прятались ребята под матрасы, за ружейные пирамиды, но чаще всего под нары. Прошло некоторое время и все стало на свои места. Уже неслышно было: «Кого нет?» - «Сидоренко!».
Быстро прошел ноябрь с его чудной погодой. Закончили строительство учебных классов. Полным ходом шли работы по строительству конюшен. Лошади пока стояли на коновязях под открытым небом.
Наступил декабрь. Пришли холода. Почти каждый день шел дождь, а то и со снегом. Сутки, и до того напряженные, уплотнились еще больше. На сон времени не оставалось совсем. Оказалось, что лошади менее выносливы, чем человек. В этом мы потом убеждались не раз. Лошади замерзали. Нет, случаев гибели от стужи не было. Они просто дрожали под дождем и мокрым снегом и их надо было согревать. С этого времени у нас изменился распорядок дня. Или, скорее, распорядок ночи. Если раньше мы спали с 11 вечера до 6 часов утра, то теперь отбой был, как и раньше - в 11, а подъемов уже два. Первый - в час или два часа ночи, зависело это от температуры, а второй, как и раньше - в 6 часов. Только успеем согреться в гуще тел, только просохнет белье (даже в холодную и дождливую погоду нам не разрешалось надевать шинели), как гремят команды «Тревога!», «Подъем!», «Выходи строиться!», «Шагом марш на проводку конского состава!». Мы, тепленькие, только с постели, с закрытыми глазами выбегали на улицу, под дождь со снегом и, съежившись, становились в строй. Под ногами непролазная грязь. В Средней Азии микропористые грунты, они очень легко промокают и на довольно большую глубину, превращаясь в вязкое липкое тесто. За сапогами тянутся пудовые глыбы грязи.
