Дальнее его кольцо проходило у стен ДК. Даже в первые дни захвата заложников и вплоть до штурма оцепление не ставили так далеко от школы. Я попытался обойти оцепление по периметру. Оно было довольно надежным. Осетины не понимали, в чем дело. Они хотели подойти к школе. Там были их дети. В Беслане не осталось, по-моему, ни одной семьи, которой не коснулась эта беда. Они хотели увидеть своих детей. Я понимал: именно поэтому их и не пускают.
– Вы знаете, что там происходит? – спросила меня средних лет женщина и показала рукой в сторону школы.- Там продолжается страшное, иначе они не выставили бы оцепление.
Она и ее соседки по двору не могли найти своих детей, шестилетнюю Мадину Бухаеву, тринадцатилетнего Сосо Бигонашвили и других – всего шестерых.
– Мы везде ходили, в морги, в больницы, досконально проверяли…- устало говорила эта женщина.- Я плакала, подошел солдат из оцепления, спросил, кто у меня погиб, как зовут, а я говорю, что, может, и не погиб. Он и ушел.
– Агунды больше нет, Азы нет,- как-то машинально перечисляла эта женщина,- что они с нами сделали?
В другом месте оцепления ко мне подошла еще одна женщина:
– Вы знаете, что там в подвале происходит? Там боевики с заложниками опять сидят,- негромко сказала она,- Идут переговоры, пока безрезультатные. Они не хотят разговаривать, требований не выдвигают. Там наши дети! Мы их найти не можем, а они же там сидят с ними! Господи, когда же это кончится!
Я пытался ее успокоить и говорил, что нет там никаких боевиков, и заложников не может уже быть, а оцепление выставили просто потому, что там все заминировано. Она жадно слушала. А я ловил себя на том, что верю ей, а не себе.
Я обошел по периметру почти все оцепление. В одном месте мужчины были сильно раздражены происходящим. Анзор Маргиев разыскивал племянницу Эльвиру двенадцати лет.
– Она с матерью стояла в спортзале, когда плита рухнула после взрыва,- рассказывал он.- Мать осталась стоять, а девочку прижало так, что вытащить было нельзя. У матери не получилось. Потолок рушился, она схватила трехлетнего мальчика чужого, ну не чужого, конечно, там чужих не было, и побежала. Вон, видите, отец Эльвиры сидит на скамеечке, второй день он вообще ни с кем не разговаривает, постарел очень. А девочка там лежит. Я место знаю, я ее найду, но нас не пускают туда!
– Как вы с чеченцами и ингушами будете жить теперь? – спросил я.
– Посмотрим,- сказал пожилой осетин,- что с ингушами теперь делать. Нам надо сначала со своими разобраться. Что за люди ремонт в школе делали? Какие ингуши? Почему их пустили ремонт делать? Да еще власти гордились, что сэкономили, недорого с них ингуши эти взяли. А они же арсеналы свои под полами в спортзале запрятали, об этом все знают! Может, за это откат еще получили? Мы все узнаем. У нас свои методы.
Я остановил одного пацана и спросил у него, как пройти поближе к школе. Он показал. На самом деле это было не сложно. Чей-то двор, забор, тропинка… Дверь следующего двора вывела прямо к центральному входу школы #1.
Пять носилок в минуту
Было хорошо видно, что происходит во дворе. Спасатели на носилках выносили из спортзала черные полиэтиленовые мешки и сгружали их на асфальт, туда, где три дня назад должна была начаться школьная линейка. На таких же носилках из спортзала выносили мусор.
Мусор складывали налево, мешки – направо. Спасателей было много, и работали они быстро. За минуту они выносили примерно пять носилок с телами. Работали они уже больше часа. Но несколько раз перекуривали.
У входа в школу стояло оцепление из бойцов осетинского ОМОНа.
Они не пропускали внутрь никого, кроме следователей прокуратуры и спасателей. Несколько больших милицейских чиновников рычали на них, но те начинали разговаривать с ними по-осетински, и разговор получался коротким. Между собой бойцы говорили на русском.
По их словам, выходило, что первые выстрелы и взрывы действительно застали всех врасплох. У нескольких боевиков созрел было план: заманить на территорию школы нескольких сотрудников МЧС
(якобы забрать трупы), убить их, переодеться в их форму и на их машине вырваться из окружения. Но потом те, кто это придумал, поссорились с "идейными", которые хотели умереть в школе не только сами, но и вместе со всеми остальными, и между ними возникла перестрелка. Пули попали в самодельные бомбы, развешенные по залу.
Бомбы стали взрываться. Заложники побежали из здания. После этого ситуация стала неконтролируемой.
Между тем в здание школы пропустили наконец посторонних – депутата Госдумы Арсена Фадзаева и его многочисленных помощников
(по-моему, добровольных). Потом на красном Mitsubishi Pajero приехал министр образования Андрей Фурсенко. Он вышел где-то через полчаса.
Вид у него был такой, что я тогда даже не стал подходить к нему. Но вечером мы поговорили. Он говорил очень сбивчиво:
– Я еще в госпитале потом был, там лежат дети раненые, вы были в госпитале? Мы должны все сделать для них, мы должны хоть что-то…
Вы знаете старую притчу про морскую звезду? Ну, там был шторм, и на берег выбросило очень много морских звезд, а один старик ходил и собирал их, его спросили, зачем он это делает, тут же их тысячи, а он ответил, что надо сделать хоть что-то, хоть для одной… Я, может быть, неудачный пример привел. Но как-то хочется объяснить, что мы должны для них очень стараться, для всех, у нас есть центр в
"Орленке" реабилитационный, мы становимся профессионалами в этом деле, к сожалению.
Спасатели продолжали выносить тела. Спасатели были одеты по-разному: одни в синюю форму и белые каски, в респираторах, другие
– в разноцветные майки, а лица были обмотаны полотенцами. Запах доносился и до нас. Белобрысый солдат-омоновец только что вышел из спортзала, встал в оцепление и рассказывал своим товарищам:
– Там, короче, такой тесак лежит, как сабля! И что они им делали?
Он говорил, что в школе есть места, куда еще вообще не заходили спасатели.
– Нашли гранату только что неразорвавшуюся. Там много гранат таких.
– Ты знаешь,- спросил я его,- что говорят люди за оцеплением?
Они думают, их не пускают потому, что в подвале остались какие-то люди.
– Да нет там никого уже часа полтора,- сказал этот парень. Вынесли всех и упаковали.
Из машины "скорой помощи" вышли два сотрудника МЧС. У одного была перевязана рука, у другого голова. Они прошли за оцепление, а через несколько минут буквально выбежали. За ними гнался их коллега:
– Я вас на койки положу! Вчера без сознания лежал, а сегодня опять пришел! Стойте!
Но больные уже скрылись в соседних гаражах. Я увидел Анзора
Маргиева, дядю пропавшей Эльвиры. Он прошел той же дорогой, что и я.
До спортзала ему осталось 50 метров. И он хотел их пройти. Я сказал ему, что, наверное, уже поздно, многих вынесли и занесли уже в рефрижераторы – от школы отходил уже второй. Он с тоской посмотрел на рефрижератор:
– А как же мы ее теперь найдем? Вы не знаете, куда идет этот рефрижератор? – обратился он к солдату из оцепления.
– Куда надо,- ответил тот.
Он сказал, похоже, больше, чем мог.
Прокурорский позор
Площадь перед зданием ДК была заполнена журналистами и жителями Беслана. Встреча с властями должна была начаться уже четверть часа назад.
– Вы что, фотографировать нас сюда пришли? – кричали осетины журналистам, которые и в самом деле отчаянно снимали их сверху, с крыльца.- Уберите камеры, разобьем все к чертовой матери! Из-за вас боевики озверели! Зачем вы передавали, что в школе 354 человека?! Их же больше тысячи! Они же заложникам из-за вас сказали, что раз передают, что их 354, то, значит, и будет 354! Уходите отсюда!
– К нам вообще, что ли, никто не придет? – тихо говорила молодая осетинка.- Они в своем уме?
В руках она держала школьную тетрадку, в которую была вложена большая фотография ее десятилетней дочери.
В это время толпа колыхнулась в сторону оцепления. Истошно закричала женщина, потом еще одна.
– Там кого-то раздавили! – охнули рядом со мной.
Подойдя вплотную к оцеплению, люди застыли на месте. На земле сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками, пожилая осетинка. Она стонала и раскачивалась из стороны в сторону. Лицо у нее было бледным, просто белым, в крупных каплях пота.
– Три внука у нее в школе погибли,- говорили люди в толпе.- И один без вести пропал. Она ждала, что ей скажут, где он. Но, видно, сил у нее больше не осталось ждать.
Зарыдали еще две женщины, их на руках вынесли из толпы и посадили на деревянные ящики. На крыльце так пока и не появился никто из тех, кого ждали. Люди не уходили, словно надеясь на чудо.
За три дня они привыкли ждать чуда на этой площади. И чудо произошло. В половине второго дня на крыльце ДК появился прокурор
Северной Осетии Александр Бигулов.
– В настоящее время на территории школы продолжается осмотр места происшествия,- сказал он.- Продолжаются оперативно-розыскные мероприятия.
