Медленно, с передышкой, наконец одолел и это препятствие, жадно ухватился за ручку
своих дверей.
Вот и родной, годами топтанный порог, он словно грань, за которой лежит земля обетованная. Вступив на него, Третьяк смог выговорить только три слова: «Мама, это я...» — и в глазах его потемнело.
Третьяк спал так крепко, что, проснувшись утром, не сразу смог сообразить, где находится. По всему телу разливалось чувство блаженства, хотелось подольше лежать и нежиться в мягкой постели; после концлагеря его комнатка в восемь квадратных метров казалась надежной защитой, где ему ничто не может угрожать. За дверью слышались приглушенные голоса — матери, меньшего брата Коли (дома его называли Коляра) и сестер. Коляра спал тут же, на полу, а проснувшись, неслышно ступая, чтобы не разбудить брата, вышел.
Первые сигналы, напомнившие Третьяку о суровой действительности, поступили от ноющих ран. После домашней обработки и перевязки боль немного утихла, дала возможность заснуть, но сейчас снова, как зверь, острыми клыками впивалась в руки. До его ушей донеслось:
— Сегодня же надо пригласить врача, тянуть с этим дальше очень опасно. Как бы гангрена не началась.
— А кто это тут секретничает? — одевшись, спросил Третьяк, открывая плечом дверь соседней комнаты. — Завтрак на старте? — Обычно в такой форме он обращался к матери, когда работал на заводе и позднее, будучи студентом.
На столе появилась полная миска исходившей паром картошки — самым, пожалуй, популярным блюдом в каждой рабочей семье.
— А вы почему стоите как на посту? — спросил Третьяк, садясь за стол.
— Мы уже позавтракали, — за всех ответил Коляра, не сводя пристально-восторженного взгляда с брата-фронтовика.
— Я не видел. Садись хоть ты, Коляра.
— Он правду сказал, позавтракали, — подтвердила мать, ставя табуретку на его любимое место у стены. Когда-то здесь неизменно сидел глава их семейства.
— Смотрите же, я все подчищу, ничего не оставлю.
— Ешь на здоровье.
Ел он с аппетитом. И хотя на столе не было ни масла, ни хлеба, зато мама дала ему соленый огурец.
Чувство голода, мучившее его все последние недели, наконец притупилось.
— А теперь займемся делом. Рассказывайте, как вы тут живете?
Ничего утешительного он, конечно, не услышал. Мать жаловалась на нехватки, однако удивительно было то, что в ее голосе не было безнадежности. Видимо, она твердо верила, что с возвращением старшего сына, принявшего от отца обязанности хозяина, все постепенно наладится. У него ведь золотые руки, только бы поскорее зажили раны... Третьяк слушал, что говорила мать, одобрительно кивая головой, сам же хорошо знал, что не оправдает ее надежд. О какой работе сейчас может идти речь? К какому делу приложить «золотые руки»? Ответил дипломатично:
— Что-то надо придумать...
Сестер и брата Колю бытовая сторона меньше интересовала, они рассказывали о том, что делается в Киеве. Вслед за передовыми частями немецкой армии появилось гестапо, расширяет свою деятельность местная полиция. На Бессарабке повесили двух юношей, бросивших гранату в машину немецкого генерала; ходят слухи, что всех работоспособных будут вывозить в Германию, а те, кто станет уклоняться от трудовой повинности, будут строго наказаны. Ужас наводили первые объявления о массовых расстрелах...
Не могли тогда знать ни Третьяк, ни кто-либо из киевлян, что незадолго до этого был издан дьявольский документ — приказ фельдмаршала Кейтеля о подавлении патриотического движения на оккупированных территориях, в котором говорилось:
«Начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами. Ставка фюрера, 16.9.1941. Совершенно секретно. Только для командования.
1. С начала войны против Советской России на оккупированных Германией территориях повсеместно вспыхнуло коммунистическое повстанческое движение. Формы действий варьируются от пропагандистских мероприятий и нападений на отдельных военнослужащих вермахта до открытых восстаний и широкой войны силами банд...
2. Принимавшиеся до сего времени меры, направленные против этого всеобщего коммунистического повстанческого движения, оказались недостаточными. Фюрер распорядился, чтобы повсюду пустить в ход самые крутые меры для подавления в кратчайший срок этого движения. Только таким способом, который, как свидетельствует история, с успехом применялся великими народами при завоеваниях, может быть восстановлено спокойствие.
3. При этом в своих действиях следует руководствоваться следующими положениями:
а) каждый случай сопротивления немецким оккупационным властям, независимо от обстоятельств, следует расценивать как проявление коммунистических происков;
6) чтобы в зародыше подавить эти происки, следует по первому поводу немедленно принять самые суровые меры для утверждения авторитета оккупационных властей и предотвращения дальнейшего расширения движения. При этом следует учитывать, что на указанных территориях человеческая жизнь ничего не стоит, и устрашающее воздействие может быть достигнуто только необычайной жестокостью. В качестве искупления за жизнь одного немецкого солдата в этих случаях, как правило, должна считаться смертная казнь для 50—100 коммунистов. Способ приведения приговора в исполнение должен еще больше усилить устрашающее воздействие.
Обратный образ действий — сначала ограничиваться сравнительно мягкими приговорами и угрозой более строгих мер — не соответствует этим положениям, и его следует избегать;
в) политические установки Германии относительно указанных территорий не должны влиять на действия военных оккупационных властей...
г) силы из местного населения не годятся для проведения таких насильственных мероприятий. Увеличение этих сил создаст повышенную угрозу для собственных войск, и к нему поэтому не следует стремиться. Зато важно широко использовать премии и вознаграждения для населения, чтобы обеспечить его сотрудничество в подходящей форме;
д) если в порядке исключения потребуется проводить военно-полевые суды над участниками коммунистических восстаний и прочих действий против немецких оккупационных властей, то следует применять самые строгие меры наказания. Действенным средством запугивания при этом может быть только смертная казнь. Особенно следует карать смертью шпионские действия, акты саботажа и попытки поступить на службу в наши вооруженные силы. В случае неразрешенного хранения оружия, как правило, выносить смертный приговор.
4. Командующие войсками на оккупированных территориях должны позаботиться о том, чтобы эти основные положения были немедленно доведены до сведения всех военных инстанций, которые заняты подавлением коммунистического движения.
Кейтель».
Сестра Елена достала из стеклянной шкатулки грубый, сложенный вдвое лист бумаги, подала брату. Это было свидетельство, составленное на немецком и украинском языках: «Третьяк Елена, родившаяся в 1924 году в Киеве и проживающая по Глубочицкой, 42/5, гебите Киев, прошла осмотр медицинской комиссии, признана целиком работоспособной и допускается к исполнению почетной обязанности трудовой повинности. Генерал-комиссар Киева...» Далее
