* * *
Как‑то смотрел я фильм «Особо важное задание». Тыловые полустанки, забитые срочными и сверхсрочными эшелонами, эвакуированный авиационный завод, уставшие, но полные решимости лица людей, в неимоверно трудных условиях выполняющих задание Государственного комитета обороны.
Этот старый фильм напомнил мне то, что я видел собственными глазами поздним летом 1943 года в незатемненном Иркутске.
Три летных экипажа со своими техниками приехали за боевыми самолетами на авиационный завод, эвакуиро
ванный из Подмосковья и поднявший свои корпуса на берегу холодной Ангары.
У нас было предписание на получение трех пикирующих бомбардировщика Пе-2, но к нашему приезду завод перешел на серийное производство дальних бомбардировщиков конструкции Ильюшина, и наши «неплановые» самолеты стояли без моторов под чехлами на заводском дворе.
Директор завода Абрамов, крупный, плотный мужчина, с воспаленными от бессоницы глазами, только отмахивался от нас:
— Нет у меня моторов, нет… ждите, придут старые, с перечистки…
Завод, надрываясь от непосильной тяжести задания, от недостатка оборудования и опытных рабочих рук, выпускал всего один, и только иногда, два самолета в сутки, а Москва и лично товарищ Сталин требовали больше, больше, больше…
Старых рабочих, хорошо знающих дело, было мало, и они выполняли двойную норму: работали сами и тут же обучали ребят и девочек из фабрично — заводских училищ. После десяти — двенадцатнчасовой смены люди обессиленно валились на соломенные матрацы в палатках, установленных прямо на дворе — так не тратились время и силы на переходы домой и обратно.
И тога, ко девушки, неизвестно из каких источников, находили в себе силы, чтобы вечером прийти на танцы в заводской клуб. Так я и познакомился с Юлькой, секретарем комсомольской организации цеха.
Худенькая, чернявая девушка приехала в Иркутск вместе со своим братом, тринадцатилетним Павликом. Ехали они в поезде, который собрал эвакуированных детей Харьковской области. Отец их погиб в первый месяц войны, а мать они потеряли во время отправки эшелона. Они еще надеялись, что мама жива и просто не сумела выехать с оккупированной территории.
Юлия и Павлик Бровко уже два года работали в заводских цехах. Правда, Павлик дважды пытался убежать на фронт. Первый раз его вернули со станции Усолье, километрах в ста от Иркутска, второй раз вытащили из самолета, который готовился к вылету с заводского аэродрома.
Мы служили в авиационном полку Северного флота, и потому носили морскую форму. Павлик мечтал быть
моряком и быстро сдружился со мной и моими товарищами. Особенно привязался он к штурману Цупко, может, потому что лейтенант был ему тезкой, Павлом, а скорее всего по землячеству — Цупко тоже был родом с Украины, как и третий наш штурман Николай Конько, впоследствии прославленный балтийский торпедоносец.
Наконец, пришли долгожданные моторы, и наши техники Ключников, Екшурский и инженер Смирнов с помощью двух рабочих, с трудом выделенных для «непланового» дела директором завода, приступили к их установке. Помогали им летчики Крылов, Евстратенко и Зубенко. А нас, штурманов, использовал парторг завода для проведения политинформаций.
Летом 1943 года началось генеральное наступление Советской Армии на Курской дуге. Каждый день приходили радостные известия, и мы с картами, помеченными красными флажками, ходили по цехам, от одной группы рабочих к другой, объясняли положение на фронтах.
Двадцать третьего августа мы, прослушав сообщение Совинформбюро, побежали с лейтенантом Цупко в цех, где работал Павлик Бровко. Нас окружили плотной стеной женщины и подростки. Цупко забрался на станок и громко, подражая Левитану, сказал:
— Дорогие товарищи, сегодня нашими войсками освобожден город Харьков!
Спрыгнул он уже в руки ликующей, ревущей толпы. Рабочие начали нас качать, цех наполнился сплошным, непрерывным «Ура». Многие женщины плакали. Плакал и Павлик Бровко. Ежедневно я приносил ему и передавал через Юльку завернутую в газету еду. Рабочих в столовой кормили плохо — тарелка жиденького супа да какая‑нибудь каша, а нас кормили по летной норме, хотя второй месяц мы не поднимались в небо. Мы стыдились этого, потребовали отдельной комнаты для приема пищи и отделили от своего рациона часть еды, чтобы отнести своим знакомым. Вот и сейчас я принес Павлику сверточек, и он ел бутерброд с маслом, а по его лицу текли слезы радости. Только сейчас я увидел, какой он ребенок, этот худенький паренек в замасленной курточке.
В начале сентября наши самолеты были подготовлены к перегонке. В день вылета сотни людей вышли из цехов проводить нас, из открытых окон конторы прощально махали служащие управления. И тогда мы решили показать рабочим, что самолеты находятся в надежных руках. С молодой самоуверенностью мы задумали взлететь строем.
Накануне прошел дождь? на небольшом заводском аэродроме появились лужи, взлетная полоса была узкой — взлетать звеном было рискованно. Заводские летчики — испытатели смотрели на нас иронически, считая, что мы зарвались, переоценили себя. Один из них, в потертом кожаном реглане, с насмешливым сожалением спросил:
— Морячки, а кто будет покупать цветы на ваши могилки?
Военпред морского министерства инженер — подполковник Баранов, получающий машины для морских авиационных соединений, с тревогой заглядывал нам в глаза:
— Может, не надо, ребята? Вдруг, да не получится…
Но мы уже решили не отступать. Сотни рабочих и
служащих смотрели на нас, своих защитников с надеждой и доверием.
И вот один за одним, подпрыгивая на выбоинах, вырулили на старт три самолета. На тормозах набраны максимальные обороты винтов, ведущий Пе-2 рванулся вперед и сразу же за ним поднялась стена мелкой водяной пыли. На какое‑то мгновение я потерял самолет Евстратенко, мне казалось, что он сейчас отрубит винтами наш «хвост». Но вот самолет Крылова оторвался от земли, летчик сразу убрал шасси, и тут же я увидел, как наши ведомые, покачиваясь, также набирают высоту. На сердце отлегло. Чувство радости и гордости заполнило наши молодые сердца.
Мы ушли километров на десять в сторону, собрались и плотным строем со снижением «бреющего» прошли над заводом.
Тысячи людей махали нам, подняв к небу сияющие лица. Военпред Баранов подбрасывал вверх свою морскую фуражку.
Могучая Ангара, корпуса цехов, брезентовые палатки — все промелькнуло, как в старой киноленте.
И где‑то там, под крыльями самолетов, среди рабочих людей, стояли Юлька и Павлик, дети большой войны. Своими слабыми худенькими руками они поднимали нас в небо, они тоже приближали День Победы.
В мурманской гостинице «Арктика» меня поместили вместе с народным писателем Дагестана Муталибом Митаровым. Фронтовик, защищавший в 1941 году Мурманск, он много рассказывал о давних днях, о боевых товарищах. Спокойный, рассудительный, он вдруг весело рассмеялся.
— Послушай, что произошло со мной в московском аэропорту. Сдал на досмотр чемодан, а сам нырнул через «избирательную кабину». Это я так называю проходную, где лучи фиксируют наличие металлических предметов. Проскочил через нее, а милиционер вежливо просит выложить содержимое карманов и еще раз пройти. Вытащил я нож перочинный, очки в металлической оправе, авторучку и повторил заход. Милиционер снова задержал.
— Вы не спешите, хорошенько проверьте карманы, еще что‑то металлическое есть.
— Да помилуйте, — взмолился я. — Все наизнанку уже вывернул, один платок в кармане.
— Вы, пожалуйста, гражданин, не волнуйтесь, но нужно еще раз повторить. Согласно инструкции не могу вас пропустить, — извиняющимся голосом говорил молоденький сержант.
Я еще перешагнул запретную черту, и еще раз недремлющее око контролирующего аппарата отметило у меня наличие металла.
И тут я сообразил.
— Дорогой, — сказал я милиционеру, — в карманах точно ничего нет, а в бедре есть…
— Как это в бедре? — недоверчиво спросил он.
— С сорок первого года осколок мины ношу…
— Дела… Война, значит. Ну, что ж, проходите, отец, — понимающе кивнул сержант, и взял руку под козырек.
Десять писателей, воевавших в Заполярье, совершали поездку по Кольскому полуострову. Нашим добровольным гидом стал мурманский краевед, учитель Михаил Орешета. Многие года занимаясь благородным и милосердным делом поиска и захоронения останков солдат, он до мельчайших подробностей знал эти места, хронику сражений и бесконечное число забавных и трагических историй. От него я и услышал этот рассказ из жизни немецкого генерала Дитля, возглавлявшего группу войск на мурманском направлении.
