— Почему папу не показывают, нанали? Я хочу видеть папу!
— Сейчас покажут, родной, не спеши.
По оживлению в зале Нушаферин поняла, что на экране что-то сменилось. Пошли какие-то тексты; неграмотная, она не могла их прочесть. Но вот непонятные строчки исчезли, и на зрителей надвинулся огромный заснеженный простор, перечеркнутый дорогой, по которой куда-то вдаль мчались со страшным грохотом приземистые машины. На экране возникла надпись «Отважные танкисты», а под ней мелким шрифтом фамилия оператора в черной рамке — «Махмуд Сеидзаде». «Других заснял, а сам погиб», — зашептались в рядах. Но танки, набирая скорость и поднимая облака снежной пыли, неслись по заснеженной равнине; на танках сидели бойцы в белых маскхалатах, с автоматами в руках. Ленкоранцы вглядывались в их мелькающие лица в надежде увидеть кого-либо знакомого. Но не было среди десантников земляков, не было среди них и Ази Асланова.
Нушаферин не выдержала, наклонилась к невестке:
— Дочка, а где же наш Ази? Или я плохо вижу?
— Да вот он, мам, вот!
— Где, где же?
— Вон, видишь, в танке стоит, в башне. Видишь?
— О господи, он! Вижу, вижу сыночка!
Нушаферин узнала сына, но слезы мешали ей ясно видеть, все двоилось в ее глазах.
Хавер в волнении смотрела на мужа. Хоть бы обернулся, глянул на них! Нет, смотрит куда-то вдаль.
Все — как во сне. Только голос Тофика вернул их к действительности.
— Мама, мамочка, нанали, видели моего папу? Вот он. Нанали, смотри, смотри, вот он! — радостно вопил Тофик, поворачиваясь то к матери, то к бабушке. — Это мой папа, нанали, мой папа!
— Успокойся, детка!
— Я хочу к папе. Папу, ау, папа! Смотрите, он услышал мой голос, услышал! — Тофик вскочил и рванулся к экрану, но Хавер удержала его за руку. Нушаферин, вытирая слезы, смотрела на своего преждевременно постаревшего сына.
Хавер успокаивала ребенка.
— Сыночек, папа ведь на фронте. Далеко он, а это кино…
— Нет, это мой папа, не обманывайте меня, не обманывайте! Это не кино, вот он, папа, — и Тофик голосил во всю мочь. — Папа, папа, я хочу к тебе, они не пускают меня, возьми меня с собой!
— Тихо! — прикрикнула Хавер. — Я тебе говорю, это кино, папа не тут.
На крик Тофика кое-кто рассмеялся, иные из женщин расплакались.
А танки неслись по исхлестанному полю сквозь разрывы снарядов. Один взметнул землю около танка отца, и Тофик вздрогнул — разрывом отца заслонило, а когда опала земля, командирский танк уже скрылся, из темноты, стреляя с ходу, наплыли другие машины, а по сторонам стояли немецкие танки с размотанными гусеницами и свернутыми набок, покореженными стволами орудий…
… Нушаферин не осталась смотреть художественный фильм. Взяв за руку внука, она сказала Хавер:
— Мы пойдем, а ты посиди, погляди.
— Куда мы идем, бабушка? — спросил Тофик.
— Домой, дорогой.
— Нанали, я не хочу домой. Лучше отведи меня к папе.
— Ой, какой ты еще непонятливый! Ты смотрел кино. Его снимали на фронте, а показывают здесь. Но папа твой остался там, где бьют этих проклятых фашистов.
Вместе с Хавер они кое-как уговорили мальчика.
С моря дул слабый ветерок. Издалека на зеленый берег катились волны; широко разбежавшись по отмели, затихали и гасли. Воздух, насыщенный пряным запахом моря, травы и еще не просохших водорослей, освежал и успокаивал.
Тофик, переволновавшись, дремал на руках у бабушки.
— Тяжелый стал, голубчик ты мой, — сказала Нушаферин, пронеся его немного, — а сил у меня нет прежних, устала. Давай, беги своими ножками.
И опустила внука на землю. Внук понял ее, молча взял за руку и пошел рядом с бабушкой.
Старая Нушаферин вела внука и думала о сыне: «Где ты сейчас, сынок, что делаешь?»
Память перенесла ее в прошлое, и она вспомнила, как маленький Ази бежал навстречу отцу, когда тот возвращался с работы… Давно это было! Жизнь сделала большой круг; теперь она ведет за руку внука, как когда-то водила сына…
Нушаферин наклонилась и поцеловала внука. «Сын сына моего, частица души моей!» — прошептала она, вытирая слезы.
— Нанали, куда мы идем? Наш дом в той стороне, — Тофик указывал ручонкой направо.
Действительно, задумавшись, Нушаферин забыла вовремя свернуть к дому.
— Ах, голубчик ты мой, видно, от старости я поглупела, да и память не слушается меня. Тысячи раз ходила по этой дороге, и вот перепутала…
— Вон наш дом, иди за мной!
— Иду, детка, иду. — Хотя Нушаферин время от времени отвечала внуку, мысли ее витали в другом месте. «Эх, Ахад, Ахад… Если бы ты мог встать из могилы! Посмотрел бы на своего сына, порадовался бы. Чужие люди гордятся им, а ты и не знаешь».
Тут она заметила, что внук устает, ноги у него заплетаются. С трудом нагнувшись, она взяла его на руки, и то и дело останавливаясь, чтобы перевести дыхание, понесла домой.
Наутро необычайное оживление наблюдалось у стенда, где вывешивались свежие газеты. С первой полосы на читателей смотрел ясноглазый человек в военной форме, с открытым, тонким, одухотворенным лицом.
Ни один человек не мог пройти мимо, чтобы не остановиться, не прочесть статью о подвиге этого человека, не посмотреть ему в лицо.
В газетах были напечатаны указ о присвоении Ази Асланову звания Героя Советского Союза, его биография и рассказ о его службе и подвиге.
И сегодня во всех уголках города — в учреждениях, школах, на базаре, в каждом доме говорили о нем. Встретившись на улице, люди спрашивали друг друга:
— Ты слышал?
— Слышал… Прославил нас Ази. И себя прославил. Сколько добрых дел успел сделать!.. А по делам и честь. Не каждый мужчина удостоится такой чести. Да пойдет ему впрок материнское молоко…
— Достойный человек везде себя проявит…
— Почти сразу и Героя получил, и полковником стал.
Хавер, которую пригласили в горком партии, по дороге туда и обратно слышала эти разговоры, и ей было невыразимо приятно их слышать, и, незаметно для себя, она выпрямилась, шла уверенным, бодрым шагом, весь мир, казалось, расцвел для нее.
Люди оборачивались ей вслед.
— Видел? Это жена Ази.
— Где, где?
— Да вон пошла… Гордая такая… Прямо светится вся от счастья.
— Что ж ты не сказал, поздравили бы ее.
— Теперь не только ее, всех нас поздравить можно!
Нушаферин по случаю радостных вестей готовилась варить плов, чистила рис.
Еще вчера вечером слышала она по радио указ о присвоении сыну звания Героя Советского Союза. Весь день родня и соседи шли к ним с поздравлениями. От радости она не находила себе места, и только за кропотливой работой немного успокоилась.
Но тут вошла Хавер, сняла с головы келагай.
— Мама, ты знаешь? Колхозники приняли решение собрать деньги на строительство танковой колонны.
— Только колхозники собирают деньги на это или все?
— Все. Кто захочет и кто сколько может. Все население города принимает в этом участие… Танковую колонну назовут «Ленкоранский колхозник» и отправят в полк Ази.
Старуха выпрямилась от гордости. Поставила поднос на стол. Спросила:
— Говоришь, пошлют в полк нашего Ази? Кто так решил?
— Да в народе так решили, кто первый это придумал, теперь уж не узнать, а все так говорят… Танковая колонна «Ленкоранский колхозник»… Будет отправлена в полк Ази Асланова.
Нушаферин смахнула слезу, задумалась.
— Что молчишь, мама?
— Думаю… Все будут вносить деньги. А у нас сбережений нет… Нехорошо как-то. Люди скажут: сын стал героем, полком командует, танки для этого полка будут строить, а семья жадничает, ничего на это святое дело не дала…
— Скажут, — подтвердила Хавер.
— Не знаешь, сколько стоит, как его, да, танк? Дорого?
— Говорят, тысяч сорок.
— Сорок тысяч? Ох, дочка, даже если мы весь дом продадим, сорок тысяч не собрать.
— Ты не поняла, мама. Не каждая семья покупает танк, а каждый дает на это сколько может. Потом все эти деньги соберут и передадут на строительство танков.
— А, вот так. Но денег-то все равно нет.
— И не обязательно вносить деньги, можно внести ценные вещи.
— То есть золото, серебро?..
— Все можно.
— Тогда другое дело, — старуха облегченно вздохнула. — Надо посмотреть, что еще осталось…
Тофик, еще не встававший, с большим интересом слушал разговор матери с бабушкой. Он сел в кровати и спросил:
— Нанали, тебе нужны деньги?
— Бый! — всплеснула руками Нушаферин. — Ты что, не спишь?
— Нет, я спал. Я только проснулся.
— Спи, спи, мой мальчик, спи, моя умница! Не нужны мне деньги! На что мне деньги, если есть такой внук?
Тофик обиженно сказал:
