— Что передать Анне Витальевне?
— Передайте Аннушке, что я вернусь. — Радовский закинул за спину МР-40. — И еще… Передайте, что я ее очень люблю и чтобы она берегла сына. А моя просьба к тебе, Курсант, остается прежней. Ты не забыл?
— Не забыл, Георгий Алексеевич.
Радовский обнял за плечи Иванка, подал руку Воронцову.
— Значит, все же уходите, господин майор? — не удержался Воронцов.
Но тот ничего не ответил. Огляделся, понюхал, как зверь, воздух и толкнул Воронцова в плечо:
— Пора. Я провожу вас немного.
Иванок шел впереди. Через полкилометра Радовский остановился и сказал:
— С Иванком я уже попрощался. А тебе, Курсант, скажу вот что: кем я здесь могу остаться? — Он посмотрел Воронцову в глаза. Взгляд был пристальным. Остатки лихорадочного блеска уже заволакивало легким туманцем тоски. Сложные чувства он переживал сейчас. — Вот поэтому и ухожу. Мне теперь одна дорога — туда. Но Анне Витальевне этого не говори.
Пуля металась над Днепром, с легкостью находя цели то в одном стане, то в другом. Оба берега были запружены войсками. Во многих местах уже началась переправа. Возводились понтонные мосты, по ним шли грузовики и танки. Иногда на эти переправы налетали стаи маневренных Ю-87. Они отвесно падали на вереницу понтонов, с легкостью рвали их на части точными бомбовыми атаками, а потом расстреливали из пушек и пулеметов. Никогда еще пуля не видела такой битвы. Вся река, от истоков до устьев, кипела от взрывов. «Восточный вал» не мог удержать наступающие дивизии Красной Армии. Он рвался, как понтоны под бомбами. На левый берег уже переправились не только пехотные батальоны, но и артиллерия, танковые части, кавалерия. Следом за первым эшелоном подтягивались тылы, налаживался подвоз и обеспечение.
Нелюбин вошел в просторную землянку, обшитую тесом, и в свете карбидки, висевшей под низким потолком, увидел молодого майора лет двадцати пяти и капитана в стеганой безрукавке. Капитан был значительно старше майора. Офицеры рассматривали трофейную марлевую карту. Вскинул ладонь к обрезу каски:
— Командир Седьмой стрелковой роты Третьего батальона…
— Вольно, старший лейтенант. — И майор подал ему руку. — Ну что, сосед? Рассказывайте, с чем пожаловали к нам?
— С тремя тяжелыми. И шестью способными штыками. Вынесли один ручной пулемет, три автомата, в том числе два трофейных и семь винтовок. На один хороший бой имеем боекомплект, в том числе и ручные гранаты.
Майор посмотрел на Нелюбина с любопытством. Видать, доклад ротного ему понравился. Хотя им необходима была другая информация.
— Раненых надобно бы срочно на тот берег переправить, — старался управиться со своими делами Нелюбин, понимая, что сейчас начнется разговор другой, и через минуту-другую о раненых забудут.
— А откуда знаете, что у нас переправа есть?
— Знаю. Разведку посылал. С нами капитан, артиллерист из штаба дивизии. Огонь по радио корректировал.
— Корректировщик, говоришь?
— Точно так, товарищ майор. Огонь поправлял хорошо. Гаубицы в самую точку «чемоданы» клали. Они нам и выйти помогли.
— А может, ваша артиллерия и нам поможет? А, старший лейтенант?
— Я думаю, должна помочь. Дело общее.
— Вот и я так думаю. Только тут дело такое… особенное.
Нелюбин насторожился.
— Мы — не простой батальон, — продолжил майор, — а ударный. Может, ваша разведка и об этом доложила?
— Доложила. Как же не доложить. Для того я ее и посылал сюда, к вам, чтобы все выяснили.
— И что они вам доложили, ваши разведчики?
— То и доложили, что рядом плацдарм занимает отдельный офицерский штрафной батальон.
— Видал?! — усмехнулся майор и кивнул капитану. Тот все это время молчаливо и внимательно слушал их разговор, но не проронил ни слова. — Хорошая разведка, ничего не скажешь. Узнали, что и перевоз у нас действует. Что ж, зовите своего капитана. А раненых ваших мы, конечно же, отправим первыми же рейсами. Сами будете их сопровождать? Или как?
— Мне на тот берег возвращаться не с руки. Нет у меня такого приказа. Свой плацдарм я не удержал. Готов драться на ваших позициях. Шестеро нас, да при пулемете. Полнокровное отделение.
— Отделенных-то я найду. А вот хорошего командира на третью роту мне не хватает.
— Так говорят же, товарищ майор, что батальон ваш — офицерский. Неужто среди стольких-то старших лейтенантов не нашлось?
Майор и капитан переглянулись.
— Старших лейтенантов много. Даже подполковники есть. Но народ все тыловой. И профессии не совсем военной, интенданты да финансисты. Ну так что, товарищ старший лейтенант?
— С первого разу однозначно не ответишь. С одной стороны, товарищ майор, у меня свой комбат есть, капитан Лавренов. Может, слыхали про такого. А с другой, так мое дело солдатское: где покос отвели, там и коси!
Сидевший в углу связист позвал комбата к телефонному аппарату. Майор взял трубку, и вскоре Нелюбин понял, что комбат разговаривает о нем, и не с кем-нибудь, а с командиром дивизии, с генералом. Ему сразу стало страшно, а когда майор вдруг взглянул на него и сказал, мол, передаю ему, то есть Нелюбину, трубку, у него сразу пересохло в горле и слегка зарябило в глазах. Такое с ним случалось, когда рядом ложились снаряды или пикировщики заходили в очередную атаку на окопы его роты.
— Ну что, старший лейтенант Нелюбин, не удержал ты наш плацдарм? — послышался в трубке усталый голос комдива.
— Выходит, сплоховал я, товарищ генерал-майор: Готов искупить. — А что ему было еще сказать своему генералу?
— Скольких вывел?
— Шестеро активных штыков и капитан Симонюк из штаба дивизии. Вынесли троих раненых. Никого не бросили, товарищ генерал.
— Симонюк жив? С тобой вышел? — сразу оживился голос командира дивизии.
— Живой и невредимый. С положительной стороны показал себя во время прорыва, участвовал в рукопашной. — И вдруг Кондратия Герасимовича осенило: — Разрешите остаться на правом берегу, товарищ генерал?
— Разрешаю. Там майор Дыбин тебе вакансию подыскал. Я уже поставлен в известность. Вот и принимай роту. После боя разберемся. А Симонюк далеко?
— Да спят они все без памяти. Консервов штрафных поели и завалились прямо в траншее. Приказать поднять?
— Не надо. Пусть отдыхает. У него на плацдарме работы будет много.
А утром, когда старший лейтенант Нелюбин вместе с начальником штаба батальона капитаном Феоктистовым обходил траншею Третьей штрафной роты, в одной из отводных ячеек увидел знакомую личность.
— Семен Моисеич! — радостно окликнул он бывшего младшего политрука.
Тот торопливо одернул гимнастерку, поправил ремень и, приняв «смирно», отчеканил:
— Рядовой первого взвода Третьей роты отдельного штурмового батальона Кац!
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Но никто из них больше не проронил ни слова. Так и разошлись молча. Каждый в свою сторону: рядовой ОШБ — в свою ячейку, а старший лейтенант Нелюбин дальше по траншее.
Старший лейтенант не чаял здесь, на плацдарме, с винтовкой, на позиции простого рядового бойца встретить младшего политрука, который гнушался окопов, даже когда в них не пахло порохом. И покачал головой: что ж, Семен Моисеич, сам на себя узлов навязал…
— Что, знакомого встретили? — поинтересовался начштаба.
— Политруком раньше в нашей роте был, — признался Нелюбин.
— И что, хороший был политработник?
— Ни плохого, ни хорошего о нем сказать не могу, товарищ капитан, потому как в бою его ни разу не видел.
Начштаба засмеялся:
— А вы, Кондратий Герасимович, человек непростой. Кстати, бывший младший политрук Кац осужден именно за уклонение от боя, а проще говоря, за трусость.
Рота занимала около полутора километров траншеи, отрытой, как видно, наспех, кое-где мелковато, так что по таким участкам пробираться пришлось на четвереньках. После осмотра линии обороны капитан Феоктистов собрал на НП роты взводных и их заместителей и представил нового ротного.
Нелюбин выслушал доклады командиров взводов и поставил первую задачу: углубить ходы сообщения и усилить наблюдение и прослушивание линии обороны противника. Когда командиры взводов ушли, капитан Феоктистов спросил, кивнув на его саперную лопату:
— Кондратий Герасимович, давно хотел спросить: зачем вам саперная лопата?
Нелюбин, заметив в уголках рта усмешку, тем же кружевом и отмерил:
— А, эта-то? Старая привычка, товарищ капитан. Солдатская. Я ведь с сорок первого воюю. С самого начала. Привык.
— Вам в бой в цепи не ходить. У нас в батальоне не принято, чтобы ротные командиры носили шанцевый инструмент подобного рода.
— Ничего-ничего, товарищ капитан, солдатская лопатка офицерский ремень не шибко оттягивает. Своя ноша, как говорят…
