Вокруг стояли тимуровцы и позвякивали выкрашенными охрой винтовками, к каждой из которых руками Саши были приделаны затворы — шпингалеты от оконных рам. Выходило внушительно и солидно, почти по-настоящему. Но лица тимуровцев отнюдь не сияли радостью. Все молчали.
— Сопротивление он нам оказал… — продолжал докладывать Витюшка. — Нож имел. Хотел нас ножом зарезать, когда мы его в НКВД вели.
— Нашенский он оказался… — разочарованно добавил кто-то из ребят. — Выпущенный из острога…
— Молодцы, ребята, — похвалил Саша. — Отметить приказом по отряду, — предложил он начальнику штаба Генке, стоявшему перед ним навытяжку, с вытаращенными от усердия глазами. — Приказ послать в райком комсомола как свидетельство вашей бдительности.
Ребята повеселели.
— Знаешь, кого они задержали? — сообщила потом Саше мать. — Кирьку Барина. Из заключения его выпустили, он и явился в город.
Через несколько дней стало известно, что Кирька Барин уже мобилизован и с группой жителей Лихвина уехал на оборонные работы в прифронтовую область.
Один за другим, похожие друг на друга, шли, как солдаты в строю, жаркие августовские дни, заполненные тревожными сводками с фронтов Великой Отечественной войны. По-прежнему стояла хорошая солнечная погода, позволявшая колхозникам, несмотря на нехватку рабочих рук, своевременно убирать обильный урожай.
Подводы и машины с зерном вереницами двигались по дорогам на склады «Заготзерно». Там у тесовых ворот с раннего утра толпились люди.
Большинство городских школьников по решению райкома комсомола работали на уборке урожая. Отряд тимуровцев, влившись в школьные бригады, тоже полностью переключился на уборку. Тимуровцев в эти дни Саша встречал в разных местах: и на складе «Заготзерно», и в пригородных колхозах. Боевой штаб-амбар сторожила теперь одна Пальма. Она жалобно посматривала на ребят, забегавших проверить, в сохранности ли их самодельные боевые винтовки.
— Не скучай, Пальма, — утешали ее тимуровцы, — нам сейчас некогда: новое задание по уборке. Ничего не поделаешь!
— Молодец Чернецова, всех ребят организовала, к делу приспособила, — хвалила Надежда Самойловна нового секретаря райкома комсомола.
Саша видел, что инициативная, энергичная Чернецова пользуется большим уважением у комсомольцев и пионеров.
— Чернецова распорядилась! Чернецова дала задание! Чернецова послала! — звучало в разговоре у ребят как боевой приказ.
Ничего не было удивительного, что Наташа Ковалева, побывав в райкоме, уехала с детдомом в Саратов, а Володя Малышев, не возражая, вторично отправился на строительство оборонных рубежей. Вместе с ним уехали Вася Гвоздев и Егор Астахов.
Из прежней школьной компании в городе почти никого не осталось. Но скучать не приходилось.
В истребительном батальоне Саша был конным разведчиком. Прикрепленный к нему приземистый, буланой масти конь Пыжик оказался на редкость добродушным животным. Саша очень быстро привязался к Пыжику, сам ухаживал за ним, поил, чистил скребницей.
Стоило только Пыжика выпустить из конюшни, он не отходил от Саши, ластился к нему, жмуря большие умные глаза.
— А лошадка-то ладная получается, — одобрительно говорил подслеповатый старый конюх Акимыч. — Был одер, замухрышка. Выходил ты его, парень.
— Я с детства лошадей люблю, — смущенно улыбался Саша.
— То-то и видно, не городской. Крестьянская у тебя ухватка, деревенская… А лошадь ласку уважает. Она хоть и бессловесное существо, но большой ум в ней заложен… — рассуждал Акимыч, неторопливо попыхивая трубочкой. Он любил при каждом удобном случае поговорить о жизни. Такой же слабостью Акимыча было пристрастие к необычной одежде.
Покрытая многочисленными латками, гимнастерка выглядела на нем всегда чистенько, аккуратно. Ярко начищенные пуговицы блестели. На голове старик носил форменную, зеленого цвета с красными кантами, фуражку, которую ему подарил сын-пограничник.
Конный взвод истребительного батальона последнее время зачастил выезжать на операции по утрам.
Громко в утренней тишине звучала команда:
— По коням!..
Дробно цокали по булыжнику подковы лошадей. Бил в лицо свежий полевой ветер. Озаренные первыми лучами солнца, вставали из белесого осеннего тумана желтеющие колхозные нивы. Хотелось прильнуть к теплой, вздрагивающей шее лошади и мчаться, как вихрь, по мягкому проселку.
У линии железной дороги, возле моста через Оку, конники рассредоточивались, прочесывая прилегающую к полотну местность.
Иногда, оставив коней в одном месте, отряд спешивался, разбивался на группы. С винтовкой за плечами, зорко оглядываясь по сторонам, Саша нетерпеливо и жадно искал вражеские следы.
Деятельность батальона была окружена тайной — это нравилось Саше.
Вместе с Митей Клевцовым они были в одном взводе. Вместе они мечтали о подвиге и спорили, какими качествами должен обладать боец истребительного батальона.
— Уметь молчать, — говорил Саша, вспоминая строгий приказ командира. — Это главное.
— Молчать не хитро, — отзывался Митя, почесывая свой темно-русый затылок и жадно затягиваясь папироской. — Молчать мы умеем. Выследить и накрыть фашиста — вот это дело.
Но отличиться пока Саше и Мите не удавалось — не было случая.
В свободные дни Саша, к великому неудовольствию Витюшки, спешил уйти в Песковатское. Там у него были, очевидно, неотложные дела, о которых он ничего не говорил.
Домой, в город, он возвращался поздно, усталый, с натруженными, в волдырях, руками.
— Где только тебя носит целый день? — ворчала мать.
— Мама! А я теперь по дому без тебя один все управляюсь, — жаловался Витюшка. — Скажи Шурке, чтоб помогал. А то уйдет с утра и до темна…
— Дела, мама, — отвечал Саша. — Понимаешь, военное время.
— Военное время… — ворчала мать. — Отец, что ли, тебя там, в Песковатском, в работу запряг… Наверное, на пасеке всё… Скрытные оба какие-то стали.
Мать жалела старшеклассника-сына. Последний год в школе. Раз лето, должен отдыхать. А дальше?.. Дальше тоже должен учиться. Порой по этому поводу у отца с матерью происходили споры.
Павел Николаевич видел в сыне самого себя. Его радовало, что Саша увлекается охотой, рыбной ловлей, пчелами. Не ленится работать на огороде и в поле. Выучится Саша на агронома и станет работать в колхозе — это самое лучшее, что мог пожелать отец для сына. Надежда Самойловна мечтала о другом. Ей хотелось, чтобы старший сын стал инженером-изобретателем. Она выписывала для него технические журналы, соседям говорила:
— Шурка у меня будет инженером.
— А я кем буду? — спрашивал везде поспевавший Витюшка.
— Болтуном! — сурово отвечала мать. — Дойдешь благополучно до девятого или десятого класса — тогда видно будет. А теперь вот соседи на тебя жалуются — озоровать стал…
Витюшка не обижался. Поболтать на улице или в школе, поозоровать со своими приятелями он всегда был не прочь.
Только один Павел Николаевич знал, чем был занят Саша в Песковатском. Однажды, заглянув к себе на усадьбу, он заметил сына с лопатой в руках. Саша копался в старой землянке, подправляя стены и устраивая потолок.
— Может быть, пригодится, — смущенно сказал Саша, искоса поглядывая на удивленное лицо отца. — Готовиться надо.
— Готовиться? — переспросил Павел Николаевич, не сразу поняв, что имеет в виду Саша.
— Если придут фашисты, я останусь здесь, в партизанском отряде, — пояснил Саша, наблюдая, как воспримет отец его решение.
Разубеждать Сашу Павел Николаевич не стал. Он внимательно посмотрел на сына и только сейчас заметил, как за последнее время Саша повзрослел.
Павел Николаевич не знал, что сын трудился не один. Помогали ему Егорушка и Степок. Помимо землянки, задумали ребята из подпола дома прорыть подземный ход наружу.
— Думаешь, и до нас дойдут? — волновался Степок.
— На всякий случай. Понимать надо, голова, — сердито обрывал его Егорушка.
— Без меня не ройте, — предупреждал Саша. — Узнают на селе — панику поднимут.
Распростившись со своими деревенскими дружками, Саша спешил домой в город. На ночь могло быть неожиданное задание по истребительному батальону.
Незадолго до 1 сентября на дверях школы появилось объявление. В нем сообщалось, что о дне начала занятий будет объявлено дополнительно. Слово «дополнительно» было подчеркнуто жирной чертой. И то, что оно было подчеркнуто, внушало ребятам какую-то надежду. Старшеклассники, читая объявление, хмурились и тихо расходились.
— Фронт подходит — может быть, и вовсе не будем учиться в этом году, — толковали между собой собравшиеся около объявления малыши, тоже не по-детски серьезно поглядывая друг на друга.
