Успеть.
Штаб обязан был всех обуть, одеть, оформить документы по ликвидации бомбардировочного полка и решить все правовые и финансовые вопросы полка штурмового, обеспечить семьи людей полка денежными аттестатами, разного рода документами, разослать письма и ходатайства по оказанию помощи семьям погибших и устройству эвакуированных.
Каждый и всякий по своей службе должен был что-то успеть.
И все эти «успеть» преломлялись через летчика, через его готовность вести бой, так как всю пирамиду боевой готовности полка венчает атака.
Все светлое время полк летал, а когда темнело — готовился к полетам. Спали летчики мало, но еще меньше спал технический состав.
Наконечный считал полеты, дни и торопился. Он хотел обогнать весну и события. Но, оказывается, считал не только он. Оценивали готовность полка к боям и старшие начальники.
Через месяц после начала полетов на штурмовике полк получил распоряжение: полеты прекратить, подготовиться к перебазированию. Куда? Пока не было указано. Но направление могло быть только одно — фронт.
Сейчас летчикам было легче, чем в июне сорок первого. Они знали врага, а война накрепко вошла в суровый быт, в повседневную жизнь.
Командир и комиссар считали, что полк готов к боям. Как начальники они спокойно ждали приказ и были уверены в его выполнении.
Они знали подчиненных им людей.
А личное?
Личное для Наконечного сейчас как бы не существовало. Горе, которое он глубоко прятал у себя в груди, проросло у него ненавистью к армии врага, к фашистской идеологии мракобесия и разрушения, превратилось в духовное орудие превосходства над вражеским солдатом и офицером. Его личные интересы сейчас были сконцентрированы только на атаке, на прицеле и боевых кнопках сброса бомб, пуска реактивных снарядов, гашетках для стрельбы из пушек и пулеметов.
Для Мельника личное, в узком смысле этого слова, было проще: семья его в Ростове, может, будет под Уфой. Но так это было только на первый взгляд. Комиссар, убеждая других, был сам глубоко уверен в том, что погибшие и плененные сотни тысяч бойцов и командиров, разрушенные деревни и поселки, сгоревшие хлеба и леса — все это его личные потери, тяжелая дань за оставшихся в живых. Для него неоспоримой истиной было одно — нужно пройти через огонь войны и уничтожить врага, чтобы победой почтить погибших.
Глава четвертая.
ВЫСТОЯТЬ
Вчера железнодорожный состав увез на фронт последнее имущество и людей наземных служб полка. А сегодня уходил на запад и воздушный эшелон.
Осипов своим звеном взлетел последний, и теперь их замыкающая четверка «илов», выполнив прощальный круг над аэродромом, шла следом за виднеющейся впереди такой же группой. Погода была ясная, и видимость ориентиров более десяти километров создала у Матвея благодушное настроение. Делать было вроде бы и нечего: самолет летел как бы сам по себе, самостоятельно, и он стал вспоминать вчерашнее вручение ему карточки кандидата в члены партии.
Событие это вызвало у него праздничное ощущение и даже тревожное сердцебиение. Слова благодарности за доверие прозвучали у него напыщенно и очень громко, что не осталось незамеченным Мельником.
Он улыбнулся доброжелательно. И неофициально, по-дружески, сказал ему:
— Ты, Матвей, хотя и не казак, но карточку получаешь из рук донского казака. И с моим же поручительством. Так что я тебя считаю теперь донским казаком. А у нас обычай: когда бы и сколько бы казак ни пересекал Дон, вброд или вплавь, на коне, в лодке, на пароме, он всегда отдает Дону монету. Хоть копейку, но бросает в воду. Имей теперь это в виду.
Матвей не забыл наказ и запасся медным пятаком, он потяжелее других денежек. И теперь ждал свидания с рекой, готовясь исполнить положенный ритуал. Слева от самолетов на зеленоватых холмах проплыла Пенза с белыми дымками из паровозных труб. А потом показалась железная дорога, вдоль которой предстояло им лететь. Железные ниточки рельсов вначале ушли на юг от линии пути, а потом вернулись к самолетам, чтобы вновь убежать в сторону. Затейливо петляя в хаосе долин и холмов, дорога как бы сопровождала «илы» в их движении на запад. И когда самолет Осипова вновь пересек ее полотно, он усмехнулся: «Это тебе не в авиации: соединил на карте пункты вылета и посадки прямой линией, и вперед. Ни ухабов, ни мостов, только сам не заблудись». Определив, над какой точкой на местности они находятся, Матвей сказал по радио: «Пилоты, отметьте на карте место, где мы идем». И вновь стал рассматривать землю, стараясь запомнить увиденное.
Вскоре впереди появился лесной массив, протянувшийся полосой с юга на север, а за ним еще по-весеннему полноводная и задумчивая, прикрытая тенями леса река Цна.
Под правым крылом остался Моршанск, и ландшафт внизу быстро приобрел другой характер. По берегам безымянных речушек и оврагов вытянулись рядами домов деревни, а сама земля выровнялась, и вскоре в степной дали показался Мичуринск — первая и последняя посадка перед фронтовым аэродромом.
Быстрая заправка — и снова в воздух. Теперь самолеты пошли на юго-запад: за хвостом остались Липецк и Воронеж, потом показался капризный, весь в замысловатых завитушках изгибов, открытый ветрам и солнцу Дон. Осипов снизил группу, прижал ее поближе к земле. И когда самолеты оказались над водой, он в открытую форточку фонаря выбросил пятак, рассчитав, чтобы он попал по назначению.
Снова высоту набирать не стал, чтобы незаметно подойти к месту посадки. У земли скорость полета стала виднее, и навстречу помчались холмы, овраги, перелески, деревни с паутиной проселков. Потом как-то неожиданно из-за бугристого горизонта вырвалась Косторная, а за ней конечный пункт перелета — фронтовой аэродром.
Вечерело. Осипов собрал свое звено.
— Наш полк вошел в состав штурмовой авиационной дивизии. Отступать больше не будем: пора и совесть знать. Под Москвой и Ростовом дали фрицам жару, и под нами земля, на которой были фашисты. Капониры для самолетов и землянки построены руками русских людей под дулами немецких автоматов, а доски взяты с разрушенных домов. Враг использовал наш лес для своих нужд. Оставил здешних людей без крова, многих лишил жизни. Это первый наш аэродром на освобожденной земле. Еще раз проверьте, все ли у вас в порядке на самолетах. Завтра готовность к боевому вылету с рассветом. И еще: командир разрешил по очереди звеньями облетать район, чтобы мы могли приспособиться к полетам и ориентировке в условиях магнитной аномалии, когда компас не всегда будет другом в нашем деле. Летать будем с полным боекомплектом реактивных и пушечных снарядов, пулеметов и подвеской четырех фугасных соток. Никто из нас с такой загрузкой «ила» не взлетал и не садился, поэтому такая тренировка не помешает, да и готовность самолетов к бою не снижается.
…Утро выдалось тихое. И командир полка разрешил изучение района базирования с воздуха, но перед обедом Наконечному самолетом связи доставили боевой приказ, а вместе с ним и фотопланшет большого немецкого аэродрома. Когда уже заканчивалась подготовка летчиков к боевому вылету, на аэродром прибыли командир дивизии с командиром истребительного полка, который должен был обеспечить штурмовиков прикрытием при проведении этой операции. Командиры расписали боевые группы и уточнили их задачи по фотопланшету, а потом обговорили с летчиками все вопросы взаимодействия с истребителями и зенитной артиллерией на линии фронта.
«…Наконец-то первый раз боевой вылет будет осуществлен под прикрытием истребителей. Как оно выйдет: блином или комом?…»
Матвей не впервой думал о совместных будущих полетах на боевые задания в составе смешанной группы, в условиях визуального и тактического и огневого взаимодействия. И сегодня, то есть завтра, мечта его могла осуществиться. Как? «Мы же идем с Борисом замыкающей четверкой. Если «мессеры» прорвутся, то нашей спиной будет закрываться от атак врага идущий впереди полк. Нам первыми с ними драться. Надо их будет увидеть, понять их замысел и обыграть».
