То, что он увидел на коксохимическом заводе, мало его обрадовало. Строящаяся батарея новых печей была далека от завершения.
«Значит, долго еще сидеть на голодном пайке», — с досадой подумал он. Настроение было испорчено, но Макаров знал, что это скоро пройдет. В такие минуты он старался «выключиться», заняться чем-нибудь, думать о другом и, самое главное, никому не показывать своего настроения. Вот и теперь он сразу же решил переключиться — не пошел в мартен, а повернул в сторону прокатных цехов.
«Эх, если бы нас взять с Крайневым, смешать и потом разделить пополам, получились бы два хороших инженера. Его горячности и моей выдержки хватило бы как раз на обоих. Где же теперь Сергей? Жив ли он?» — И Василий Николаевич сейчас же вспомнил о Вадимке.
Будто почувствовав безмолвный уговор взрослых (Макаров и Елена, встретившись после разлуки, поплакали молча и больше ни разу не произнесли имени погибшего сынишки), Вадимка тоже никогда не произносил имени своего маленького друга. Он даже не просил поиграть его игрушками, и они, как реликвии, вместе с остальными вещами Виктора покоились в небольшом черном, похожем на гробик чемодане.
На блюминге Василий Николаевич задержался. Вместо небольших квадратных заготовок для остальных прокатных станов блюминг раскатывал большой семитонный слиток на лист.
«Броня, — догадался Макаров. — Вот до чего они додумались! Это уже новшество».
Чтобы лучше рассмотреть процесс, он поднялся на мостик, ведущий в будку оператора. Там стоял невысокий рыжеватый человек в роговых очках, не отрываясь, смотрел на часы.
Окончив свои наблюдения, рыжеватый повернулся к Макарову.
— Вам что угодно? — не очень любезно спросил он.
Василий Николаевич признался, что в ожидании главного инженера решил осмотреть завод.
— Пропуск, — потребовал человек в очках и, взглянув на бланк с печатью завода, вернул его Макарову. — Главный инженер бывает у себя после семнадцати часов, — коротко сказал он и снова принялся за сбои наблюдения.
«Хронометражист? — подумал Василий Николаевич, оглядывая его невзрачную фигуру в поношенном пальто, со следами масляных пятен на плечах. — Да нет, староват. Наверное, сотрудник техотдела».
Василий Николаевич вошел в цех, где катали круглое железо.
«Снарядики», — решил он, с удовольствием глядя, как легко и быстро, направляясь в другие валки, выбегала из валков большая штука металла.
Рабочих нигде не было видно, только в будке управления две молодые девушки, одна в пестрой цветастой косынке, другая в красном, кокетливо сдвинутом набок берете передвигали рукоятки контроллеров.
В отделочном пролете блюминга, большом здании с целым рядом кранов, к Макарову бросился какой-то высокий человек и расцеловал, прежде чем Василий Николаевич узнал его. Это был Нечаев. На юге они особой нежности друг к другу не питали, но здесь… здесь встретились как близкие друзья.
— А ты чем занимаешься?
— Начальником пролета поставили, — довольным тоном отвечал Нечаев.
Макаров недоуменно взглянул на него. Должность начальника пролета была большим понижением для такого первоклассного прокатчика, каким Нечаев считался в Донбассе. Чему же он радуется?
— Удивляться нечему, — отвечал Нечаев, — много нас здесь. Командных должностей на всех не хватит. Мне еще повезло, а вообще начальников цехов выше начальников смен не ставят. Никогда этот завод не имел таких кадров, как сейчас, а встретил, ой-ой, как неласково, особенно директор — к нему не подойдешь. Бывает в цехах ежедневно, ругнет на ходу и уйдет, не выслушав объяснений. Завод большой, за день не обойдешь. Вот главный инженер Мокшин здесь хорош. Он иначе работает: пока не расспросит обо всем, не посоветует, из цеха не уйдет. Это вот его предложение. — Нечаев показал рукой в сторону вагонов с толстыми бортами и съемными крышками. — Раньше броневой лист остуживали и в термический цех направляли холодным, там его опять разогревали, а главный — вагоны-термоса предложил, идет броня без задержки, красненькая.
О семьях они не говорили. Нечаев боялся затрагивать эту больную для Макарова тему.
Ровно в семнадцать часов Василий Николаевич явился в приемную главного инженера и немедленно был приглашен в кабинет.
За столом он увидел рыжеватого человека, которого принял за хронометражиста.
Главный инженер встал, крепко пожал руку Василию Николаевичу и с приветливой улыбкой хозяйским баском пригласил сесть.
— Прошу извинить, что не уделил вам внимания на блюминге: там я считал секунды, и у самого секунды были считанные. Маловато дает наш импровизированный броневой стан. Вот скоро установим ваш — и дело пойдет быстрее.
— Как скоро? Ведь он только недавно, дней двадцать, как прибыл сюда.
— Разве это называется недавно? Для военного времени двадцать дней — большой срок. Здание начали строить еще в первые месяцы войны.
Макаров вспомнил, что по приказу наркома чертежи стана со специальным нарочным были отправлены на восток незадолго до остановки завода.
— Стан уже на фундаменте. Одновременно закапчиваем здание и монтаж вспомогательных механизмов. А вы говорите — недавно. — Главный инженер с упреком поглядел на Макарова и взял в руки приказ о его назначении.
— Это несколько неожиданно, — откровенно признался Мокшин, — Григорьев — сильный начальник цеха и был на хорошем счету в наркомате. Правда, инженер он без колета, эмпирик. До войны цех топтался на месте и ни на шаг не сдвинулся вперед даже сейчас. В первом мартене дела лучше. Там начальник цеха считает, что учеба инженера должна прекращаться только со смертью, сам учится и других учит, сам растет — и люди у него растут.
— При том положении с газом, какое у вас здесь, большего добиться трудно, — заметил Макаров.
— Не спешите заранее расписываться в своей несостоятельности, — твердо сказал Мокшин, — газа скоро прибавится.
— Откуда? — не унимался Макаров. — Откуда? Батарею на химзаводе окончат не скоро.
— Вы уже и там успели побывать, в тылу? Положение с газом улучшится, это я вам говорю. — Мокшин, взяв приказ, отправился к директору.
Ротов по-прежнему никого не принимал и довольно хмуро взглянул на приказ.
— Скажите ему, пусть не спешит. Я еще буду говорить с наркомом, — произнес он.
— Вы думаете, это изменит ход событий?
— Нет, приказ отменен не будет, — сознался Ротов, — но я хочу, чтобы нарком понял: я не люблю назначений через мою голову. За завод отвечаю я, и людей назначаю я.
— Я вас не понимаю, — холодно сказал Мокшин. — К нам приезжают первоклассные инженеры, многие из них лучше наших работников знают свое дело, а мы их ставим черт знает куда. Вот, например, Нечаев…
— Вашего хваленого Нечаева я и с отделочного пролета выгоню, — зло сказал Ротов, глядя в окно. — Приезжают большие люди, — усмехнулся он, — приехали и уедут. Они, как залетные птицы, укрылись от бури, от военной стужи. Буря стихнет — и опять потянутся на юг, как журавли. А нам с вами работать с кем? Опять с маленькими? Ну как вы тогда будете назначать Григорьева на старое место? Пойдет он? Нет, у него самолюбие есть. Вот мы и останемся и без больших, и без маленьких. Надо беречь свои кадры, они здесь выросли, их отсюда помидорами не выманишь. Уж лучше маленькие, но свои. По крайней мере, знаешь, кто чего стоит, кто что может, на кого и как нажать.
— Не согласен, — пробасил Мокшин, — совершенно не согласен. Война может затянуться…
Ротов даже встал из-за стола. Как они были не похожи друг на друга — большой, немного грузный директор и щупленький, узкий в плечах главный инженер.
— Вы что, пять лет воевать собрались, что ли? Хорошие настроения у технического руководителя такого завода, как наш!
— Война может затянуться, — не обращая внимания на обидную реплику, басил Мокшин, — и мы обязаны использовать людей в меру их сил и возможностей. А Нечаев? Он работал на заводе с таким же оборудованием, как и наше, и знает не меньше, чем любой из наших начальников блюминга…
— А завалил работу. Знать и уметь — это разные вещи. Ну, хорошо, скажите новому начальнику: пусть день-два подождет приступать к работе, надо же Григорьеву подобрать должность. Я назначу его главным сталеплавильщиком. И он будет доволен, и нарком меня поймет.
— Вы забываете одно, — тем же спокойным баском отчеканил Мокшин, — я отвечаю за работу завода наравне с вами, даже больше. Больше, — повторил он. — Главный инженер отвечает за технические кадры. Я сегодня же буду писать наркому о вашем отношении к приезжим. — Он повернулся и неторопливо вышел.
Мокшин часто покидал этот кабинет с неприятным осадком в душе, но он всегда умел сдерживать себя. Только однажды за год совместной работы, узнав, что директор отменил распоряжение о чистке газопровода, даже не поставив его, Мокшина, в известность, он влетел в кабинет и в присутствии командиров производства, пришедших на совещание, спросил в упор:
