Богдан Сушинский - Саблями крещенные

На милость христианскую:

Спаси землю свою святокровную Украйну

И народ ее грешномуче-ни-чес-кий!..

Раздуваемый утренним ветром, медленно разгорался костер. Пламя подползало все ближе и ближе к ногам обреченных. Отблески его озаряли солнце, наполняя его огромный огненно-кровавый круг молитвами и тревогой миллионов молящихся – и тех, кто уже взошел на свой костер, и тех, кому еще только предстоит избрать его и взойти.

– громыхал над побережьем Фландрии все более и более уверенный, святопрестольный бас отца Григория – воина и священника. И, пораженные его могучей слаженной речью, матросы и испанские конники стояли, затаив дыхание. Они очарованно смотрели на чужеземца, и, хотя и не понимали слов, однако ритмика его речи и уверенный, отточенный проповедями голос порождали столь знакомую каждому из них мелодику молитвы, вызывая при этом почти первозданный страх перед словом проповедника, вселившимся в молитву воина.

Отрекшись от священного сана, он пришел на эту землю, как наемник, отдался в руки врагу, как доброволец, решивший пострадать за свое воинство, и теперь погибал, как мученик. Ему некого было винить в своей огненно-кровавой судьбе, как, впрочем, не винил он и самого себя. Погибая, он не уносил с собой ни люти на врагов своих, ни зла на землю, в которую через несколько минут войдет оставшийся от его тела пепел.

Уходя из погрязшего в войнах, захлебнувшегося в крови сыновей своих, обезумевшего от множества вер и всеобщего неверия мира сего, воин-священник благородно оставлял ему то самое святое, что только способен был оставить – им самим, собственными душой и словом сотворенную молитву.

Выстрел, крик раненого и возглас Кара-Батыра: «Графиня-улан, мы здесь!» – слились почти воедино.

– Открывайте! – приказала де Ляфер Ковачу.

– Но дверь горит.

– Я сказала: открывайте! И беритесь за пистолеты. Маркиз! – Диана вдруг поймала себя на том, что ведет себя и действует так, как действовал бы на ее месте князь Одар-Гяур. Он как бы незримо присутствовал здесь, поддерживая и вдохновляя ее.

– Я здесь, графиня. Но они ворвутся сюда.

– Не сюда, а в ад они ворвутся.

Да, теперь она откровенно подражала Гяуру. Как жаль, что его нет рядом. Уж он-то смог бы оценить ее бесстрашие. С ним все выглядело бы по-иному.

Несколькими ударами меча Ковач сумел отодвинуть уже почти раскаленный засов, а потом, захватив дверь крестовиной рукояти, слегка приоткрыть ее. Прижавшись к каменной стене, графиня выглянула и увидела по ту сторону пламени притаившегося в нише воина. Тетиву своего лука она отвела с такой неистовостью, словно хотела пронзить не только тело врага, но и каменную стену, у которой тот караулил Кара-Батыра.

– Чего вы медлите?! – обратилась к мужчинам, когда воин вышел из ниши, держась обеими руками за вонзившуюся ему в грудь стрелу. – Сражайтесь!

Ничего не ответив, чех метнулся сквозь пламя и тотчас же вступил в схватку с одним из нападавших. Графиня тоже прорвалась через костер, но сделала это неуклюже, поэтому сразу же пришлось упасть на пол, чтобы погасить загоревшуюся одежду. Может, только это и спасло ее от брошенного Артуром де Моле ножа.

Один из воинов графа метнулся к Диане, однако взявшийся за лук Кара-Батыр остановил его в тот самый момент, когда он занес над девушкой свой меч. Разбойник так и упал, упершись острием оружия рядом с лицом графини.

Вырваться из той западни, которую новоявленные тамплиеры устроили сами себе, попытался лишь сам великий магистр. Ему удалось выбраться через окно на крышу пристройки, спуститься по ней и ворваться на конюшню. Но когда он уже сидел верхом, оказавшийся неподалеку конюх храбро бросился на него, пронзил вилами шею коня и отражал удары меча великого магистра, пока не подоспели татары и двое присоединившихся к ним вооруженных слуг маркиза де Норвеля. Поняв, что сражаться с таким количеством воинов бессмысленно, граф, уже слегка раненный в ногу, вынужден был сдаться на милость хозяина замка.

Допрос и суд вершились в небольшом зале, в котором, как заявил маркиз, всегда решались самые важные дела рода де Норвелей. Чтобы придерживаться традиции замка, маркиз приказал развести огонь в камине, а на стол положить два меча, между которыми зажечь двенадцать свечей. Смысла этого ритуала де Норвель не объяснил, но графиня подозревала, что он и сам не знает его, традиции для того и существуют, чтобы каждому новому поколению смысл их становился все менее понятным.

Зато другой ритуал – допроса подсудимого – графине явно импонировал. Артур де Моле стоял на коленях, как и подобает злодею, и связанные за спиной руки его соединялись веревкой, переброшенной через установленный под потолком блок с большим двуруким рыцарским мечом, лезвие которого зависало в нескольких сантиметрах от его головы. Чем больше ослабевали руки подсудимого, тем опаснее приближалось к его темени острие карающего меча.

– Этот злодей потерял всякое право именоваться дворянином. – Два старинных дубовых стула с высокими спинками были установлены на возвышенности, перед которой ждал своей участи обреченный. В то же время обычно негромкий голос маркиза приобретал под сводами зала необычную зычность и казался гласом господним. – Воспользовавшись моим гостеприимством, он нарушил все каноны рыцарства, подло напал на меня, моих слуг и даже гостей. Почти овладев замком, он убивал, грабил и жег, ведя себя так, словно находился не в рыцарском замке подданного Его Величества короля Франции, а в захваченной им крепости сарацинов.

– Очевидно, он только так и способен вести себя, – заметила графиня де Ляфер, воспользовавшись подаренной ей маркизом паузой.

– Поэтому мне не о чем говорить с этим злодеем. Я поступлю с ним, как должен поступить всякий рыцарь и дворянин. Он будет казнен здесь же, в замке, в присутствии всех тех, кто был свидетелем его злодеяний, и, поклявшись на Библии, смогут подтвердить их в присутствии королевского судьи. – Маркиз вновь взглянул на графиню, потом перевел взгляд на чеха и татар.

– Кара-Батыр принадлежит к княжескому татарскому роду, поэтому тоже сможет свидетельствовать как дворянин, – подсказала ему графиня де Ляфер.

– А ему, достойному воину, есть о чем свидетельствовать, – подтвердил маркиз.

Сам «достойный воин» стоял рядом с де Моле с факелом в руке, так что пламя едва не касалось его волос. Он ждал приказа своей повелительницы.

Диана и маркиз переглянулись. Как и было условлено, маркиз поднялся со своего стула и, заявив: «Мне не о чем говорить с этим злодеем, я вернусь только для того, чтобы объявить ему наш приговор», вышел.

Несколько минут в зале царило напряженное молчание, развеиваемое разве что мерным потрескиванием пылающих поленьев. Тяжелый меч по-прежнему подтягивал вверх руки великого магистра, туловище которого было привязано к невысокому каменному столбу, и острие его уже несколько раз касалось головы пленника.

– Как вам эта изысканная пытка, граф? – спокойно, жизнерадостно поинтересовалась графиня.

– Чего вы хотите от меня?

– Вот они, превратности судьбы: еще два часа назад вы готовились погубить в страшных муках меня, теперь вам приходится готовиться к собственным мукам.

– Перед гибелью я прокляну вас так же, как проклял своих палачей – короля, папу и руководившего следствием королевского канцлера Гийома де Ногаре – великий магистр Жак де Моле. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что с ними произошло?

– Папе Клименту он предрек смерть в течение сорока дней, и тот умер на тридцать седьмой. В отведенные им сроки погибли так же Гийом де Ногаре и король Филипп Красивый. Были убиты Флуаран – дворянин, раскрывший сатанинство ордена тамплиеров [22] , а также принимавший участие в следствии королевский казначей. Я никого не забыла, достойнейший из достойных? Чем вы хотите удивить меня? Историю ордена и всего, что с ним связано, я знаю не хуже вас.

– Вы слишком храбритесь, – помотал головой граф.

– Меня смешит ваше стремление приравнять свое жалкое влияние в этом мире к могущественному влиянию того, настоящего великого магистра, Жака де Моле. Уж вам-то должно быть известно, что мой род, как и мой замок, напрямую причастен к судьбе тамплиеров.

– Так почему же вас смешит мое стремление приравнять себя к своему предку?

– Уже хотя бы потому, что гроссмейстер ордена Жак де Моле предком вашим никогда не был.

– У-у, выкидыш шайтана… – проскрипел зубами Кара-Батыр, не отказав себе в удовольствии пройтись пламенем по рано поседевшей бороде графа.

Великий магистр поднял голову и с ненавистью уставился на графиню.